Мистификация - Клиффорд Ирвинг

– Блондинка, говорящая по-немецки, в возрасте слегка за тридцать? – Эдер кивнул. – Этого не может быть, – выдохнул я. – Это невозможно.

– Ваша жена подходит под это описание. Я встретил ее на прошлой неделе на Ибице.

– Именно поэтому это невозможно, и даже хуже чем невозможно.

– Ходят слухи, – спокойно продолжил Эдер, – что здесь, в Испании, местной полицией уже произведены два ареста.

– О боже мой... Где именно в Испании?

– Я не знаю. Это только слухи, но источник весьма надежный. А где сейчас Эдит?

– Ждет меня в аэропорту на Ибице. Вместе с детьми.

– Надеюсь, что так оно и есть, – произнес Эдер, – очень на это надеюсь.

На рассвете самолет пролетел над пляжем Салинас и приземлился на взлетной полосе на Ибице, остановившись в сотне ярдов от белого здания аэропорта. Немного прихрамывавший Эдер отстал, когда я почти бегом пронесся мимо стюардессы к выходу. На полпути, полумертвый от страха, я увидел меховое пальто и две кудрявые светлые головки, то и дело выныривавшие из-за меха. Эдит усмехнулась издалека. Я повернулся, счастливо помахал Эдеру и снова направился к воротам.

– Ни слова человеку, который был со мной в самолете, – шепнул я, обняв детей и прижав Эдит к груди. – Он репортер.

– Всего один репортер? – рассмеялась Эдит, – А что, по-твоему, происходит здесь на острове? Да их здесь целые полчища! Они толпятся вокруг дома день и ночь, шляются по городу, заходят ко мне в Монтесоль и говорят: "Что вы думаете об этом, миссис Ирвинг? Что вы думаете о том?" Я все время повторяю, что этот человек, Хьюз, – просто сумасшедший, разве они не в курсе? Радости мало, все слишком нелепо и утомительно.

– Даже не представляешь, как я рад видеть тебя здесь, – признался я. – Давай вернемся домой и потом прогуляемся. – Я боялся, что машина, дом, студия – все прослушивается.

– Разве ты не хочешь немного поспать? – удивилась Эдит. – Ты, должно быть, совсем вымотался.

– Попозже. Сначала мне нужно с тобой поговорить. Нужно что-то решить с Хельгой до того, как репортеры устроят мне ловушку. Они думают, что это ты. Швейцарцы всем все раззвонили, и у них есть твой словесный портрет.

Часом позже, оставив Недски и Барни с Рафаэлой в песочнице, мы остановили "мерседес" на обочине, в том месте, где открывался вид на гавань Ибицы. День выдался серым и тусклым, с юга, из Северной Африки, непрерывно дул неприкаянный сырой ветер. Хорошее настроение Эдит улетучилось.

– Как они смогли вычислить, что я блондинка? Я же всегда появлялась в черном парике!

– Не знаю. Может быть, тот, кто сообщал это со стороны банка, ошибся.

– Нет. – Голос Эдит слегка подрагивал. – Это – как вы это называете по-английски? – Eine Verschworung... Провокация! Провокация, самая бесчестная вещь в мире! – Она засмеялась. – Люди Хьюза приехали в Цюрих, в банки. Они пытаются поймать меня не на том, чего я не делала, а на том, что сделала. Это самая безумная вещь во всей этой истории!

– Давай вернемся обратно в дом. Мы должны просто ждать и смотреть, как сложатся обстоятельства.

Но они поджидали нас дома: Эдер, Боб Кирш, человек из "Ньюсуик", корреспондент Юнайтед Пресс из Мадрида и молодой репортер из какого-то швейцарского журнала. Избавиться от них не представлялось возможным, оставалось только подчиниться нашествию. Мы слишком устали, чтобы сопротивляться, и Эдит открыла бутылку вина и сварила кофе, в то время как я свалился в мягкое кресло. Преимуществом всей этой беседы и постоянных вопросов было то, что мы получили гораздо больше информации, чем предоставили. Кирш приехал как преданный друг, ничего не знал и только хотел помочь, хоть немного снять напряжение. Остальные, включая тех, кто прибыл позднее, – Роджер Бидвуд из "Тайм" и Руди Челмински из парижского бюро "Лайф" – постоянно поддерживали связь со своими головными офисами и подкармливали нас репортажами и слухами, как только появлялись свежие новости. Хьюз письменно заявил, что никогда со мной не встречался и никогда не получал чеков от "Макгро-Хилл". Адвокаты "Роузмонт" сразу подшили записку к делу. Заявление было заверено одним из членов внутреннего круга мормонов, Ховардом Эккерсли, и предоставляло, как позднее выяснилось, полный набор отпечатков пальцев Хьюза – неопровержимое доказательство подлинности.

Но описания Хельги Хьюз, приходившие из Цюриха, постоянством не отличались. Сначала Хельга была тридцатипятилетней блондинкой, затем сорокадвухлетней брюнеткой, потом черноволосой девушкой лет двадцати семи – двадцати девяти, потом опять блондинкой. У нее были тонкие, ухоженные руки, а потом она носила перчатки. Сначала она говорила по-немецки плохо, потом свободно, затем не говорила вовсе. Весила сто фунтов, а через час чудесным образом превратилась в толстушку. Такой же несуразностью отличались и все репортажи из Нью-Йорка. "Макгро-Хилл" отложило публикацию книги, вовсе отменило ее и в то же время решило выпустить ее на следующей неделе.

Все это постепенно стало утомлять, и мы отправили гостей по домам, оставив только швейцарского репортера Руди Рора. Он лучше всех был осведомлен о происходящем в Цюрихе, а нас интересовало именно это. Эдит говорила с ним по-немецки. Я уже собирался заснуть прямо в кресле, когда она меня растолкала.

– Скажи Клиффу то, что сказал мне, – попросила она Руди.

Этот симпатичный румяный полицейский репортер из Schweizer Illustrierte был лично знаком со швейцарскими полисменами и уже имел немалый опыт и связи.

– В Цюрихе происходит нечто очень забавное, – сказал он. – Я на самом деле даже не могу объяснить, в чем дело. Обычно полиция всегда ждет, пока не получит всю необходимую информацию, и только потом делает официальное заявление. А в этом случае они говорят постоянно и сами себе противоречат. И еще эти американцы в Цюрихе, которые пытаются давить на полицию и суют всюду нос. Человек по фамилии Пелоквин, вы его знаете?

– Это глава "Интертела" – охранной организации Хьюза.

– Я больше ничего не могу сообщить, – подвел итог Руди, – кроме того, что мне не нравится то, что я слышу. Позвольте мне позвонить коллеге в Цюрих и потом – в полицию.

Но меня больше беспокоила другая мысль. Чем дольше будет обсуждаться ситуация с банком в Цюрихе, тем более тщательным будет расследование. Во время своего первого путешествия в Цюрих в мае Эдит оставалась на ночь в гостинице под именем Хельги Хьюз. Четыре другие поездки – в конце мая, в сентябре, октябре и декабре – она совершила, используя kennkarte Ханны Розенкранц. Это казалось безопасным, ведь швейцарский банк соблюдал конфиденциальность клиентов. Но секретность дала трещину. Если даты открытия счетов и изъятия денег были известны – а, судя по всему, они действительно были известны – швейцарская полиция, бесспорно, проверит и гостиничные записи. Они выяснят, что Хельга Хьюз находилась там в ночь на 14 мая, проверят другие числа, но больше ее имени не найдут. Конечно, такую задачу не выполнить за несколько часов, но, если имена всех гостей гостиниц Цюриха за 27 мая, 28 сентября, 18 октября и 28 декабря занесены в компьютер, одно имя неизбежно появится все четыре раза: Ханна Розенкранц. Эдит, возя с собой kennkarte, всегда оставляла в бумагах настоящий адрес в Германии. Настоящую Ханну найдут и выяснят, что это жена первого мужа Эдит Ирвинг. Следующим естественным шагом станет проверка испанских иммиграционных карт. Каждый раз, уезжая из Испании, Эдит должна была заполнять иммиграционную карту на имя Ханны Розенкранц.

Отправляясь в очередную поездку, моя жена каждый раз называла себя слабым звеном – и оказалась права. Вот только роковую роль сыграл не въезд на территорию Швейцарии по подложному паспорту, чего мы опасались, а ночи, проведенные в гостиницах Цюриха, о чем мы даже не подумали. Маленькая деталь, но именно она могла выдать всю нашу аферу с головой.

Сначала я ничего не сказал Эдит – хотел узнать, что именно удастся откопать в Цюрихе Руди Рору. Уехав из дома как раз перед ланчем, он переговорил со своим коллегой, который сообщил ему, что банковской кассирше показали фотографии Эдит. Сначала она опознала в Эдит Хельгу Хьюз. При просмотре второго набора фотографий она уже не была так уверена.

– Затем я поговорил со своим знакомым в полиции Цюриха, – продолжил Руди. – Они хотят, чтобы вы добровольно приехали в Цюрих.

– Хорошо, – храбро произнесла Эдит, – я поеду.

После ухода журналиста я сказал:

– Нет, ты никуда не поедешь. Или я еду с тобой. Только давай сначала позвоню Марти Акерману.

Я был смущен и напуган. В тот же день корреспондент из "Ньюсуик" сообщил мне, что фотографии Эдит показали банковским служащим на прошлой неделе, во вторник, когда я еще находился в Нью-Йорке. Он отказался сказать, как именно узнал об этом, но его сообщение сомнениям не подлежало. Репортер просто ответил, что знал. Позднее, в тот же день, то есть в воскресенье, я позвонил Марти Акерману в Нью-Йорк и обговорил с ним ситуацию.