Замыслил я побег… - Юрий Поляков

— А о чем с этими лохами всю ночь разговаривать! — И добавила, что она безвозмездно передает свое право ночевать вне дома матери в порядке компенсации за силы и нервы, потраченные на ее воспитание. Катя даже не улыбнулась: после случая с Вадимом Семеновичем она не любила шутить на эту тему.

А потом вдруг появился брокер Антон. Однажды Дашку подвезла к дому приличная иномарка — Башмаков за время работы на стоянке разбираться в этом научился. Вскоре у дочери появилась дорогая косметика и такой парфюм, что даже гордая Катя нет-нет да и душилась тайком из умопомрачительного флакона. Дочь великодушно не замечала. Как-то Башмаков, выпивший накануне с Анатоличем пивка, вскочил поутру и обнаружил дверь в туалет запертой. Дашка с детства использовала санузел как избу-читальню. В последнее же время она увлеклась дамскими романами, зачитывалась в туалете, и это превратилось в настоящее бедствие. Олег Трудович для интереса исследовал несколько книжонок. На обложках мускулистые мужчины с орлиными профилями страстно лобзали разнообразно откинувшихся в поцелуе дам, отличавшихся калиброванно роскошными бюстами. Содержание соответствовало обложкам. Башмаков поскребся в дверь туалета и прогундосил, глумясь над привычкой дочери читать дамские романы в месте общественного пользования:

— «…Кэнтон схватил Мэри в свои могучие объятия и осыпал ее грудь нежными поцелуями, а она в ответ только часто задышала, скрыв знойный взгляд в тени пушистых ресниц…»

За дверью раздались звуки и шорохи, обыкновенно свидетельствующие о том, что место скоро освободится. Башмаков обрадовался и продолжил, воодушевленный:

— «…А рука Кэнтона все смелее обхватывала ее талию, сползая ниже и ниже. Еще мгновение…»

Шумно взбурлили сантехнические воды, и из туалета вышел невысокий белотелый парень в черных трусах с адидасовским лейблом.

— Доброе утро! — сказал он. — Меня зовут Антон.

— Доброе утро, — отозвался Башмаков, подтягивая семейные трусы в горошек. — А меня — Олег Трудович…

— Да, мне Дарья говорила, что у вас очень необычное отчество. Мы вчера поздно вернулись, вот и…

— Конечно, конечно…

Закрывшись на крючок и усевшись на теплый еще унитаз, Башмаков вдруг окончательно осознал, что является отцом взрослой, более того, половозрелой женщины.

С тех пор Антон стал заходить почти каждый день, всегда с цветами, причем с двумя букетами: один — Дашке, другой — Кате. А Олегу Трудовичу он неизменно вручал какую-нибудь изысканную бутылку. Чего только не перепробовал Башмаков за месяцы этого романа! Даже малагу 74-го года… Дашка называла ухажера Антошкой и глядела на него свысока — в прямом смысле: ростом он был ниже ее. Когда Катя попыталась выяснить Дашкины планы, дочь ответила, что не может всерьез и навсегда связать свою судьбу с мужчиной, который ниже ее ростом.

— Пушкин тоже был ниже Натальи Николаевны.

— Пушкин! С Пушкиным бы я не задумываясь, даже если бы он был лилипутом…

— Допустим. Но от того, чем вы занимаетесь с Антоном, бывают дети!

— От этого дети бывают только у дураков и тех, кто хочет. Он хочет.

— Вот видишь!

— Но я-то не хочу!

Темперамент у Дашки оказался шумноватый для их двухкомнатной квартирки.

— В кого она у нас такая? — удивлялся Башмаков.

— В Евдокию Сидоровну! — раздраженно отвечала Катя, переворачиваясь на другой бок.

— Скажешь тоже! — вздохнул Олег Трудович и подумал о том, что обязательно надо съездить в Егорьевск — бабушка Дуня совсем плоха стала.

Вскоре Антон, вложивший деньги в строительство элитного дома на Сретенке, снял временно квартиру — и Дашка переехала туда. Сначала все шло нормально. Дочь звонила и уточняла у Кати разные кулинарные рецепты, рассказывала о том, как они слетали в Египет. Начались интенсивные обсуждения свадебных мероприятий…

И вдруг Дашка вернулась домой. С вещами.

— Поссорились? — спросил Башмаков.

— Имею я право на отпуск?!

Катя подхватила и повезла Дашку по магазинам — это такое у женщин успокаивающее средство. Дочь как раз начала работать в «Лось-банке» (туда ее устроил все тот же Антон) и по окончании испытательного срока получила свою первую зарплату — огромную. У сторожевого Башмакова даже челюсть отвисла.

Едва они уехали, объявился брокер — пьяный.

— Олег Тру-удович! — он еле сдерживал рыдания. — Ваша дочь меня бро-осила…

— Зачем? — удивился Башмаков. — Да вы проходите!

— Вот и я ей говорю то же самое…

— Может быть, таким образом она дает вам понять, что неплохо бы поскорее оформить ваши отношения?

— Блин, да я ее все время замуж зову! Отказывается. Зову — отказывается. Я же квартиру почти достроил, мебель в Италии заказал. Может, выпьем? — он достал из кейса бутылку виски.

— В чисто профилактических целях, — согласился Башмаков. — Значит, говорите, отказывается?

— Полностью.

— Чем мотивирует?

— Ей, блин, со мной скучно!

— Простите за интерес к подробностям, но я, как отец… В общем, скучно в постельном смысле?

— Да нет, блин, тут как раз все нормально! Я еще на всякий случай таблетки американские купил. Йохимбе.

— Как вы сказали?

— Йохимбе. Ей потом скучно…

— М-да-а… «Груша». Можно было бы и предвидеть, — вздохнул Башмаков.

Минувшим летом на даче они всей семьей ходили на пруд купаться. Дашка, как и большинство дачных девиц, купалась «топлес», или, говоря попросту, гологрудой. Да и трусики-то были совершенно минимальные. И Олег Трудович, взглянув на ее грудь отстраненным классифицирующим взглядом, сразу определил — «груша». А это — ум, темперамент, непостоянство, своенравие и жестокая непредсказуемость в отношениях с мужчинами…

— Какая, блин, груша?

— Видите ли, молодой человек…

Когда открылась входная дверь, Башмаков и Антон сидели за кухонным столом, сблизив головы, и Олег Трудович, как умел, рисовал на бумаге женские груди. При этом он, тыча карандашом то в один, то в другой рисунок, разъяснял брокеру роковые связи между нравом женщины и ее бюстом. Обескураженный Антон возражал в том смысле, что не может же он, в самом деле, прежде чем познакомиться с девушкой, требовать осмотра ее груди…

— Я же сказала тебе — больше не приходи! — прямо с порога залепила Дашка.

Катя, посвященная уже, видимо, в историю охлаждения дочери, молча прошла в комнату.

— А он тебя, между прочим, любит! — грустно сообщил Башмаков.

— Пьяных и выпивших просьба не вмешиваться! — отшила Дашка и, глядя на Антона ледяными глазами, повторила: — Я же тебе сказала: ты мне надоел!

— Почему? Я же тебе… для тебя…

— Та-ак, пошли упреки! Цветы, извини, давно на помойке, устрицы — в другом месте, а все остальное…

Дашка метнулась в свою комнату, погремела там, позвенела и вынесла два туго набитых пакета: в одном тряпки, а в другом косметика и парфюмерия.

— Я не в этом смысле, блин…

— Та-ак, мальчик забирает свои подарки и выкатывается сейчас же! — противным голосом приказала Дашка.

И Башмаков даже похолодел от того, насколько голос дочери был похож на Катин голос, когда в давние, молодые времена жена выгоняла его из дому.

— Не уйду! — объявил Антон и для достоверности налил себе стакан до краев.

— Ну, давай на посошок, — разрешила Дашка. — И вперед!

— Нет.

— Антон, я думаю, вам сейчас лучше уйти! — это сказала появившаяся Катя.

— Исчезни! — подтвердила Дашка.

— А вы? — парень с надеждой посмотрел на Башмакова. — Вы тоже хотите, чтобы я исчез?

— Их больше, чем нас, — вздохнул Олег Трудович и указал карандашом на изображение «груши».

Это предательство предполагаемого тестя окончательно сломило Антона. Он, пошатываясь, пошел к двери, где ему насильно были вручены оба пакета. На улицу брокер вышел только с одним пакетом и долго разбрасывал по сугробам кофточки, юбки и обувь. Потом он залез в машину и, разворачиваясь, сшиб контейнер с мусором. Парфюмерию, как выяснилось позже, Антон расколотил около лифта, и потом еще долго башмаковский подъезд благоухал французскими ароматами…

А на следующий день Олег Трудович чуть не умер. Дашка вообразила, будто сердечный приступ у отца случился из-за ее разрыва с брокером. Она даже плакала.

Поздно вечером Башмаков услышал разговор, доносившийся из кухни.

— …конечно, ему тяжело, — объясняла Катя, — он же все-таки у нас с тобой докторскую писал. А теперь вот, пожалуйста, на стоянке — подай-принеси. И тут ты еще…

— А что я?

— «Что я»! С брокером своим…

— Мама, он же козел!

— Зачем же ты тогда с козлом по полной программе откувыркалась?

— Да в том-то и дело! Пока с парнем по полной программе не откувыркаешься, не поймешь — козел он или не козел!

— Не-ет… Мы не такие были!