Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев - Райан Корнелиус

С наступлением ночи Конев, беспокойно следивший по карте за продвижением к Берлину танков Жукова, подгонял своих командиров.

— Не волнуйтесь о ваших флангах, Павел Семенович, — сказал он генералу Рыбалко, командующему 3-й гвардейской танковой армией. — Не бойтесь оторваться от пехоты. Идите вперед.

Много лет спустя Конев заметил, что в тот момент прекрасно понимал, о чем думали командиры его танковых частей: «Вот вы бросаете нас в эту мясорубку без подкрепления на флангах. А не отсекут ли немцы наши коммуникации, не ударят ли с тыла?» Конев похлопал себя по маршальским погонам и заявил командирам: «Я буду с вами. Вам не о чем беспокоиться. Мой наблюдательный пункт будет перемещаться в центре ваших колонн». Рыбалко и генерал Лелюшенко, командир 4-й гвардейской танковой армии, прекрасно выполнили приказ. В броске, напоминающем наступление 2-й и 5-й американских бронетанковых дивизий к Эльбе, советские танкисты стремительно внедрились в ряды врага, хотя, как отметил Рыбалко: «Немецкие дивизии, которые мы не уничтожили, оставались позади нас». Через двадцать четыре часа, постоянно ведя сражения, танки Рыбалко продвинулись на 38 миль, танки Лелюшенко — на 28. Торжествующий Рыбалко позвонил Коневу: «Товарищ маршал, мы ведем бой на окраинах Цоссена». Части 1-го Украинского фронта теперь были всего лишь в 25 милях от Берлина.

В Цоссене заливались сирены. Почти не оставалось сомнений в том, что Советы доберутся до штаба Верховного главнокомандования не позже чем через сутки, и был отдан приказ эвакуироваться. Высшие офицеры уже отправились на новый командный пост около Потсдама. Остатки персонала штаба вместе с машинистками, шифровальными машинками, сейфами и ящиками с документами грузили в автобусы и грузовики. Пока шла упаковка и погрузка, люди в тревоге и нетерпении слонялись вокруг. В тот момент, как сказал генерал Эрих Детлефзен, сменивший Кребса на его прежнем посту заместителя начальника штаба, «мы представляли отличную цель для вражеской авиации». Незадолго до наступления темноты колонны направились в Баварию, а Детлефзен, помчавшийся в Берлин на ночное совещание у фюрера, с радостью увидел самолеты люфтваффе, летевшие на юг. Позже на совещании он услышал, как офицер люфтваффе докладывает Гитлеру об «успешной воздушной атаке на советские танки, продвигавшиеся к Цоссену, и защите Цоссенского района».

Немецкие бомбардировщики действительно провели более чем успешный налет: «советскими танками» были автобусы и грузовики командования ОКХ, направлявшиеся на юг. Немцы расстреляли свою собственную колонну.

В полночь 20 апреля Хейнрици мрачно разглядывал карты, пытаясь проанализировать ситуацию. Несколькими часами ранее оправдалось одно из его опасений: теперь он командовал не только группой армий «Висла», но и обороной Берлина. Почти сразу после получения этого приказа Хейнрици вызвал Реймана и приказал не разрушать ни единого моста в городе. Рейман пожаловался, что теперь, когда лучшие отряды фольксштурма отправили на передовую, город в любом случае беззащитен. Хейнрици это прекрасно знал; более того, он приказал Рейману послать на фронт остатки фольксштурма.

— Рейман, — устало сказал генерал, — разве вы не понимаете, что я пытаюсь сделать? Я пытаюсь перенести бой за границы города и спасти от сражений сам город.

Хейнрици сознавал, что в сложившейся ситуации защищать Берлин невозможно, и не собирался позволить своим армиям откатиться в город. Из-за зданий не смогут маневрировать танки и нельзя будет использовать артиллерию. Более того, если завяжутся уличные бои, погибнет множество мирных жителей, и Хейнрици надеялся избежать их любой ценой. В данный момент его главной заботой была армия Буссе: он был уверен, что, если срочно не отвести войска, они попадут в окружение. Прежде чем рано утром поехать на передовую, Хейнрици поручил своему начальнику штаба передать Кребсу следующее донесение: «Если армия Буссе не будет отведена немедленно, я не могу взять на себя ни ответственность за ситуацию, ни управление ею. Сообщите об этом фюреру». Затем Хейнрици объехал весь фронт и повсюду находил признаки распада. Дороги были забиты транспортом с беженцами, попадались и военные машины. Впервые Хейнрици столкнулся с явно отступающими войсками. По дороге к Эберсвальде, заметил он, «я не встретил ни одного солдата, который не заявил бы, что получил приказ доставить из тыла боеприпасы, горючее или что-либо еще».

Возмущенный генерал принялся за дело. Севернее Эберсвальде он «обнаружил солдат, марширующих на северо-запад. Солдаты заявили, что их дивизия перегруппировывается около Йоахимшталя». Хейнрици остановил их и перегруппировал тут же около Эберсвальде. В том же районе в местах переправы через канал он увидел, как разгружаются «только что организованные части 4-й полицейской дивизии СС. Этим молодым, почти не вооруженным солдатам сказали, что они получат оружие в Эберсвальде». Южнее генерал обнаружил, что дорога забита гражданским населением и солдатами. Он вышел из машины и приказал унтер-офицерам повернуть людей кругом. «Возвращайтесь на фронт», — приказал он.

В городке Шенхольц он увидел «молодых, растерянных офицеров. Им приказали отлавливать и собирать рассеянные воинские части». Леса между Шенхольцем и Трампе кишели группами солдат, отдыхающих либо отступающих. Все заявляли, что не имеют никаких приказов и инструкций. В другом районе Хейнрици наткнулся на «взвод танковой разведки, отдыхающий рядом со своей техникой», и приказал разведчикам немедленно выдвинуться к Бизенталю и захватить этот важнейший перекресток.

Вокруг Эберсвальде царила такая неразбериха, что, как позже вспоминал Хейнрици, «никто не мог сказать мне, существует ли вообще фронт». Однако к полуночи он восстановил порядок в регионе и отдал новые приказы. Стало ясно, что его войска слишком малочисленны и плохо вооружены, а зачастую не имеют компетентных командиров, то есть фронт долго не сможет держаться. 3-я танковая армия фон Мантейфеля достигла на севере кое-каких успехов в обороне против Рокоссовского, однако и фон Мантейфель вскоре вынужден будет отступить.

В 12.30 Хейнрици позвонил Кребсу и доложил, что ситуацию почти невозможно контролировать. Подробнее всего он говорил о 56-м танковом корпусе, который, «несмотря на все контратаки, Советы теснят все дальше и дальше. Ситуация там вот-вот взорвется». Дважды в тот день Хейнрици разговаривал лично с Кребсом о быстро ухудшающемся положении 9-й армии, и каждый раз Кребс повторял решение фюрера: «Буссе должен держаться на Одере». Сейчас Хейнрици снова боролся за Буссе:

— Мне постоянно не давали распоряжаться 9-й армией. Сейчас, пока не поздно, я требую свободы действий. Я должен подчеркнуть, что оспариваю приказы фюрера не из упрямства или необоснованного пессимизма. Из моего послужного списка в России вы знаете, что я легко не сдаюсь. Однако, чтобы спасти от гибели 9-ю армию, жизненно важно действовать немедленно.

Согласно полученному приказу, группа армий должна удерживать нынешнюю линию фронта, и все имеющиеся в наличии войска должны быть стянуты, чтобы закрыть брешь между 9-й армией и Шернером. С глубоким сожалением я должен сказать, что выполнить этот приказ невозможно. Эта переброска просто не имеет шанса на успех.

Я требую одобрить мое предложение об отводе 9-й армии. Это в интересах самого фюрера. Собственно говоря, я должен лично пойти к фюреру и сказать: «Мой фюрер, поскольку этот приказ угрожает вашему благополучию, не имеет никаких шансов на успех и не может быть выполнен, я прошу вас освободить меня от командования и назначить кого-нибудь другого. Тогда я смогу сражаться с врагом в рядах фольксштурма и исполню свой долг».

Хейнрици честно раскрыл свои карты: он заявил вышестоящему офицеру, что скорее будет драться не солдатом, чем выполнит приказ, который может привести лишь к бесцельной гибели людей.

— Вы действительно хотите, чтобы я передал это фюреру? — спросил Кребс.

— Я этого требую. Свидетели тому мой начальник штаба и штабные офицеры.

Кребс перезвонил через некоторое время и сообщил, что 9-я должна удерживать свои позиции, и в то же время все доступные войска должны попытаться закрыть брешь между 9-й и Шернером на южном фланге, «дабы вновь образовать непрерывную линию фронта». Хейнрици понял, что 9-ю армию можно считать потерянной.

В три часа ночи в бункере фюрера началось военное совещание, во время которого Гитлер обвинил 4-ю армию — армию, сокрушенную Коневым в первый день его наступления, — во всех возникших с того дня проблемах. Более того, он обвинил 4-ю армию в предательстве. «Мой фюрер, — воскликнул шокированный генерал Детлефзен, — вы действительно верите, что командование совершило предательство?» Гитлер взглянул на Детлефзена «с сожалением, словно только дурак мог задать столь глупый вопрос», и заявил: «Причина всех наших неудач на востоке — предательство, и ничего, кроме предательства».