Коммод - Михаил Никитич Ишков

добродетельно, по природе. В размышлениях и поступках следовало руководствоваться изгибами мировой пневмы, повсеместно устраивающей лучший порядок, основанный на понимании тягот жизни как исполнение долга перед государством, своим родом и самим собой.

Теперь, когда величие и незыблемость империи подтверждены блистательной победой на севере, когда дерзкие и своевольные племена вынуждены склонить головы перед Римом, когда солнце щедро светит всем гражданам империи – от Туманного Альбиона до знойной Месопотамии, – пришел черед шагнуть дальше. Пробил час, и Юпитер вручил судьбу нашего народа другому божеству, проделавшему схожий земной путь от дикости к величию и божественному свету. Этот герой – один из немногих смертных, удостоенных права взойти на Олимп. Теперь из божественного поднебесья он направляет нас при исполнении законов, радостно взирает на наше благонравие, осеняет гулкую поступь римских легионов, наделяя их силой и уверенностью в борьбе против злобных тварей, смеющих посягать на покой римлян и всех дружественных нам народов, на возвышенное состояние наших умов…»

Добравшись до этого места, Тертулл с трудом придавил смех. В письме к Бебию отметил:

«После слов “возвышенное состояние наших умов” в зале раздалось негромкое, но отчетливое: “С перепою!” – что вызвало особого рода шум среди гостей. Император на мгновение прервал речь, глянул в зал. В следующий момент центурион из преторианцев, расставленных в проходах, огрел палкой нарушителя спокойствия. Шутник вскрикнул. После замечания императора, упрекнувшего центуриона – нельзя бить подданных по голове, для этого есть спина, – все облегченно засмеялись. Напряжение спало. Цезарь сошел в зал и, выхватив палку у опешившего центуриона, на деле показал, как следует восстанавливать порядок в зале.

Далее император во всеуслышание объявил имя нового покровителя Рима. Им, как и следовало ожидать, оказался небезызвестный тебе Геркулес. В конце речи цезарь, оторвавшись от моего текста, понес отсебятину – мол, каждый честный римлянин его, Геркулеса, сын и дочь, каждого он поддержит, в каждого вдохнет мужество, каждого сумеет оградить от искушающего обаяния пороков. Каждому откроет тайну восхождения на небо, каждому поможет скинуть земную оболочку и стать божеством.

Закончил Коммод следующим призывом. Цитирую “…сегодня ему (Геркулесу) следует нести дары, его (Геркулеса) молить о помощи, следовать его (Геркулесовым) путем. Каждый римлянин (я, Бебий, и ты) обязан брать пример с обожествленного героя, каждый должен стремиться отыскать злобную тварь, будь то Лернейская гидра или Немейский лев, Стимфальские птицы или кони Диомеда. Каждому вменяется в обязанность очистить скопившиеся в душе авгиевы конюшни. Каждый должен быть готов в любой час отправиться на край света за яблоками Гесперид или схватиться с Атласом. Если все граждане пропитаются этим духом, мощь Римской державы будет незыблема.

Если не препятствовать правде, Бебий, речь императора была встречена с некоторым предубеждением. В зале было шумно, даже геркулесов подвиг центуриона не привел в чувство шутников. Строптивцы особенно развеселились, когда император объявил о создании Геркулесовой коллегии, которой он как человек, находящийся в родстве с божественными Антонином Пием и Марком Аврелием, обязан руководить и подавать пример. Затем цезарь крикнул в зал: вижу на ваших лицах сомнение, способен ли первый из римлян достойно сыграть эту роль?

В зале сразу одобрительно загудели: сможешь, цезарь! только тебе под силу! Лупи их, Луций, по спинам и по головам!

Взмахом руки Коммод восстановил тишину и повторил вопрос: вижу, вас грызет сомнение, по праву ли этот молодец (он ткнул пальцем в свою грудь) называется «цезарь», ведь, как уверяли древние, это прозвище первый из императоров получил по причине того, что вышел из чрева матери с длинными волосами. Другие уверяют, что это прозвище приклеилось к нему из-за цвета глаз – они у Юлия были серо-стального цвета, совсем как у меня. Вот, поглядите. Коммод, не смущаясь, оттянул нижнее веко и продемонстрировал зрачок.

В зале опять загудели: далеко, мол, не видно. Откликнувшись на глас народа, император воскликнул – не верите?! – и подозвал ближайшего из преторианцев. Оттянув нижнее веко, спросил, какого цвета его глаза?

– Самые что ни на есть серо-стальные, величайший! – подтвердил преторианец.

Император был удовлетворен и обратился к залу:

– Теперь верите?

– Теперь верим, – дружно откликнулись из зала. – Преторианцам всегда верим. Попробуй не поверить…

– То-то, – погрозил пальцем Коммод, после чего заявил, что третье и решающее доказательство своего родства с обитателями Олимпа и безусловное право возглавлять коллегию, нареченную именем героя, он представит завтра на глазах у всего римского народа в амфитеатре Флавиев (Колизей), куда просит явиться и присутствующих в зале гостей.

– А в чем дело? – выкрикнул кто-то дерзкий из зала.

– А в том, – передразнил его Луций, – что на языке мавританцев “цезаем” называется слон, и это прозвище приклеилось к божественному Гаю Юлию после того, как он убил слона».

* * *

На следующий день самый большой и вместительный амфитеатр Рима с утра начал заполняться публикой. Из всех окрестных городков и поселений в Город потянулись тысячи желающих взглянуть на подвиг, который на глазах у римского народа должен был совершить император и подтвердить тем самым свое право руководить государством, или иначе «народным достоянием», и вести их всех за собой.

До полудня в огромной чаше для увеселения и разогрева зрителей проводились травли зверей и бои быков, которых разогревали и злобили фессалийские всадники. Они кололи быков дротиками, пока животных не охватывала ярость, после чего на бой с рогатыми чудовищами выходили самые знаменитые и храбрые бестиарии[46]. После перерыва зрителям было представлено конное сражение, в котором участвовали по сотне германцев и пленных парфян, взятых в плен за Тигром. Затем на арену вышли гладиаторы – девятнадцать пар.

Когда и эти бои закончились, претор, распоряжавшийся проведением игр, объявил перерыв, чтобы зрители могли перевести дух. Цезарь покинул императорскую ложу, в которой по заранее расписанным местам сидели члены императорской фамилии – прежде всего сестры императора с мужьями, высшие сановники, руководители жреческих коллегий, весталки, а также приглашенные правителем гости. Одним из них был дворцовый историограф Постумий Тертулл, в компании с Виталисом составивший сценарий предстоящего праздника. Спустя полчаса по распоряжению Тигидия Перенниса, торжественно выступившего из недр громадного сооружения, претор вновь поднялся на возвышение, устроенное возле императорской ложи. Запели трубы, грянул барабанный бой, и в наступившей тишине раздался мощный голос магистрата – даже на верхней галерее, где толпились нищие, чужаки, не имевшие римского гражданства, и рабы, было отчетливо слышно каждое его слово.

– Смотрите, граждане, и увидите! – провозгласил претор. – Геркулес Великий Хранитель (Hercules Magnus Custos), борец за справедливость, непобедимый воин, претерпевший столько мук в земной юдоли, но сумевший взойти на Олимп, с нами. Возрадуйтесь, откройте сердца,