Политики, предатели, пророки. Новейшая история России в портретах (1985-2012) - Сергей Черняховский

Если с первой оценкой спорить практически невозможно, то вторая является не просто спорной, она, по сути, принижает значение писателей. Это, примерно, то же самое, как если бы Вольтера характеризовали как несогласного с практикой правления Людовика XV, а Маркса — как одного из критиков императора Луи Бонапарта.

Вопрос о том, были ли Стругацкие диссидентами и критиками советской власти, весьма непрост. Есть немало оснований полагать, что их позиция была скорее «антидиссидентской», и в ряде своих романов они как раз показывают те последствия, к которым приводит возведенная в самоцель установка на разрушение существующей системы. И если они и были диссидентами, то скорее «красными диссидентами»: не теми, кто отрицал социалистический вектор и коммунистическую идеологию, а теми, кто понимал коммунизм отлично от того, как понимала его власть. Если, по словам Бориса Стругацкого, коммунизм — это общество свободных людей, занятых любимым трудом, и ни в чем не находящих большего удовольствия, нежели в своей работе, то для власти, по его мнению, он был обществом, где все люди с чувством глубокого удовлетворения исполняют ее решения. Строго говоря, при такой постановке вопроса нельзя не увидеть, что первая точка зрения куда больше соответствовала изначальным марксистским представлениям о коммунизме, нежели вторая.

Но важнее другое. Стругацкие были интеллектуально и функционально масштабнее, нежели просто популярные фантасты или политические оппоненты власти.

Наверное, еще потребуется какое-то время, чтобы осознать — они были крупнейшими советскими политическими философами и, наверное, одними из крупнейших мировых. То, что они творили в художественном жанре, а не академическом, не столь важно. Строго говоря, многие крупнейшие философские и политико-философские произведения именно в таком виде и создавались: по жанру средневековый «роман странствий» «Утопия» Томаса Мора стал исходным произведением коммунистической идеологии. «Приключения Робинзона Крузо» были манифестом рождающегося либерализма. «Что делать?» Николая Чернышевского и «Война и мир» Льва Толстого изложили именно философские и политико-философские взгляды их авторов.

Начав писать в середине 50-х гг. в качестве традиционных научных фантастов, они почти сразу включают в свои работы мотивы социальной фантастики, проектирования «Утопии» — общества будущего, с особым акцентом на людей будущего. Если Иван Ефремов пытался показать этих людей как особых, отличных от нынешних, то Стругацкие показывали их как похожих на сегодняшних, но лучших из них. Людей, которые верят в добро и любят труд, понимаемый как самореализация человека, как процесс его свободного творчества. В своих работах они, пожалуй, первыми показали живые картины коммунизма.

В свое время Стругацкие отмечали, что прочитав Маркса, они увидели, что о собственно коммунистическом обществе там сказано очень немного — сказано то, чего там не будет из отрицательных черт современного мира, и дано несколько самых общих, хотя и принципиальных контуров.

И в этом отношении живой картину коммунизма сделали именно Стругацкие. То есть на самом деле они относятся к коммунистическим философам и футурологам, стоящим в одном ряду с основоположниками коммунизма и их предшественниками, и с такими футурологами, как Збигнев Бжезинский, Дэниел Белл, Элвин Тоффлер. Во всяком случае, их картины будущего не менее впечатляющи, обоснованы и подробны, нежели нарисованные в классических работах последней «великой троицы».

Только они сделали еще больше. Вполне в духе наследованного ими диалектического метода, они, по сути, поставили вопрос о том, что общество, достигшее своего идеала — «Полудня» — не может не иметь и своих проблем. Не может общество быть беспроблемным, не иметь противоречий. И шаг за шагом они стали показывать эти сложные вопросы.

На каком рубеже остановится человек в своем вмешательстве в жизнь окружающего мира («Далекая радуга»)? Имеет ли право человек, достигший могущества, вмешиваться в ход истории встреченных им более отсталых обществ («Попытка к бегству»)? На что он имеет право в отношении с этими обществами и как совместить свое стремление им помочь и свою ответственность перед ними, уважение к их праву на самостоятельное развитие и обязанность остаться человеком («Трудно быть Богом»)? Вообще, стремясь к будущему и мечтая о нем, сумеет ли человек узнать его тогда, когда с ним встретится («Улитка на склоне»)?

И оказалось, что даже самое совершенное будущее может быть не столь идеальным, как это кажется. Количество и характер проблем, которое оно принесет, может оказаться таким, что встанет вопрос — нужно ли оно, не лучше ли остаться там, где проблемы уже известны и привычны? И вслед за этим вопросом последовали картины миров, не прорывавшихся в будущее, остановившихся, испугавшихся его: Страна Отцов в «Обитаемом острове», Город в «Граде обреченном».

Стругацкие очертили дилемму: либо идти в будущее, в «Мир Полудня», навстречу его проблемам, либо испугаться их и остаться в мире сегодняшних проблем, обрекая себя на вечное хождение по кругу и на отсутствие идеалов и горизонтов развития.

Как писал Борис Стругацкий, «Обитаемый остров» — это роман о стране, проигравшей войну, и описанное в нем на деле куда больше напоминает постсоветскую Россию (продукт капитуляции в холодной войне), чем СССР времени написания этого романа.

А что такое мир без целей, смыслов и идеологии, Стругацкие показали в «Граде обреченном». По их словам, это роман об ужасе существования в идеологическом вакууме.

Проблемы, смыслы, перспективы… Их безмерно много у Стругацких. Не все их аллюзии и предупреждения мы поняли. Не исключено, что нам еще предстоит пережить многое из того, о чем они предупреждали, и что мы не захотели или не сумели понять, сводя их произведения к сиюминутному политическому смыслу.

Но, чтобы их понять, нужно признать, что написанное ими — это не только приключения и вовсе не диссидентское ерничанье, а великие и глубокие произведения. А сами Стругацкие — одни из величайших отечественных и мировых политических мыслителей, которыми Россия имеет все основания гордиться, как своим национальным достоянием.

12 октября 1991 года умер Аркадий Стругацкий. И вместе с ним умер великий советский писатель по имени «А. и Б. Стругацкие». Великий АБС. Это не к тому, чтобы умалить значение Бориса Стругацкого. Это лишь повторение его собственных слов. То, что Стругацкие писали отдельно друг от друга, они никогда не подписывали своей фамилией. Аркадий подписывал это «С. Ярославцев», Борис — «С. Витицкий». И это были другие работы других авторов, лишь косвенно связанные с творчеством АБС.