Русские хроники 10 века - Александр Коломийцев

– Каки таки попы? Откуда? Чего надо? – Владимир сел, опустил ноги на пол.

– Двое их, – виновато проговорил отрок. – Один тутошний, корсунский, другой, молодший, Ставком назвался, наш, русский, из Киева. Сказывал ещё, вы с боярином Добрыней знаете его.

– Они почто в такую рань припёрлись?

Робея, словно не попы, а он сам нарушил великокняжеский сон, отрок пояснил:

– Сказывали, дело у них неотложное. Просили, чтоб непременно допустил их до себя. Так что, гнать их?

Своего можно и вразумить, чтоб в другой раз поостерёгся докучать князю не вовремя, но с корсунцем надобно быть поласковей.

– Ладно. Неси умыться, да кваску холодненького прихвати. Боярина Добрыню покличь. Попам скажи, пусть пождут, поговорю с ними.

Попы вошли, встали у порога. Старший, с узкой чёрной бородой, в кою вплетались серебряные нити, прижимал шуйцей к груди что-то завёрнутое в тряпицу. Весь он был какой-то узкий, глаза, – чёрные бусинки, – живо глядели на князя. Князь поднялся, перекрестился широко. У русского попа морду скособочило, корсунский смотрел удивлённо. Помолчали, князь заговорил первым:

– Добры вы буди!

Помявшись, Ставк ответил:

– Здрав ли еси, княже?

Ответил скороговоркой:

– Здрав, здрав, – спросил не то, что думал: – Что за дело у вас ко мне, честные отцы?

Спросить хотелось прежнее: «Чего припёрлись рань-прерань? Спать не даёте».

Заговорил русский поп:

– Ставк я. Помнишь ли меня, княже?

Владимир оглянулся. Добрыня кивнул утвердительно. Князь жестом велел продолжать. Ставк показал на своего спутника.

– Се отец Анастас, иерей церкви святого Василия, что рядом с твоим домом. Отец Анастас поведал мне о трубах, по коим вода в город приходила, а я про то варягу Ждберну передал. Родом отец не грек, но болгарин. Хочет он слово тебе, княже, молвить.

Князь кивнул, сел в кресло.

– В полдни придёт к тебе, княже, архиерей Константин. Станет архиерей просить тебя, чтобы твои ратники-язычники не разоряли божьих храмов, не грабили, не творили насилия над жителями.

Владимир плечом дёрнул. Шумно вздохнул, смотрел недовольно.

Ведь знают же, крещёный он, а всё считают диким сыроядцем.

– Ведомо ль тебе, что я крестился сам и народ свой хочу крестить и обратить в правую веру?

Анастас кивнул.

– Ведомо от Ставка.

Владимир ударил кулаком по подлокотнику.

– Ежели ведомо тебе, что я крещёный и хочу крестить народ свой, почто думаешь, что я, аки сыроядец, стану разорять божьи церкви?

– Я того не думаю, но… – начал Анастас, но Владимир нетерпеливо перебил попа:

– Мне нужны утварь, сосуды церковные, книги со словом божьим, ибо попы руськие жалуются, мало у них того. И попы мне нужны, ибо велика Русь, а попов мало. Не сыроядец я, церквей божьих разорять не стану, и жителей грабить тож не хочу.

– То похвально, так и должно поступать христианину. Но ты, как архиерей заговорит об этом, не торопись с ответом, не так отвечай. Скажи вот что. Скажи, церкви разорять не стану и жителей не обижу. Но надобно, чтобы и архиерей тебе услугу оказал. Скажи Его Преосвященству, чтоб велел дать от всех церквей всё, что тебе надобно, миром, тогда и ты никаких притеснений чинить не станешь. Пожалуйся на бедность церквей руських и скажи, чтобы благословил клириков, что захотят на Русь слово божие нести, и рукоположил тех из них, кои достойны сана. А за всё то не сделаешь Херсону зла, ибо желаешь мира.

– Добре, добре сказал, – подал голос Добрыня. Спросил насмешливо: – Сам-то понесёшь слово божье на Русь, или боязно к сыроядцам идти?

– Понесу, боярин, понесу, – ответил Анастас с лёгкой неприязнью в голосе и, помявшись, посмотрел на Владимира тёплым, участливым взглядом. – Дозволь, князь, совет тебе дать. Не во гнев тебе будет сказано, ведёшь себя, аки язычник. Что за наставник у тебя? Не обучил церковным правилам. На нём вина, тебе-то откуда знать церковные порядки. А тебе с митрополитами, прочими иерархами встречаться.

Владимир нахмурился, засопел. Думалось: «Что за поп, советы мне даёт? А всё ж правду речёт, и глядит без насмешки».

– Говори.

– Когда встречаешься со священником, надобно сказать: «Благослови, отче, раба божия!» Тебя как при крещении нарекли? – Владимир ответил, Анастас продолжал: – Вот и назови своё христианское имя. Голову преклони смиренно, сложи ладони друг на друга, левую книзу, священник положит свою руку сверху, ты её поцелуй. Священник перекрестит тебя и благословит, тогда уже приступай к беседе. Коли дозволишь, обучу тебя церковным правилам. Христианским царям знать их надобно основательно. Вот, принёс тебе, – поп развернул тряпицу, подал князю доску в серебряном окладе с нарисованным на нём ликом. – Се икона Иисуса Пантократора, повесь в углу. Архиерей увидит, поймёт: не язычник перед ним, христианин.

Анастас говорил ласково, доверительно, словно состоял с Владимиром в давней и близкой дружбе, а архиерей Константин был чужд им обоим, и теперь они вдвоём обсуждали, как противостоять ковам архиерея. Поучения Анастаса не раздражали, как раздражали в последние годы советы и наставления Добрыни.

– Добро. Поговорим ещё, я приду к тебе, – ответил Владимир благосклонно. Нахмуренный лоб разгладился, взор смягчился.

«Ишь, хитрый лис, – думал Добрыня. – Царём назвал. К чему бы сие? Обмолвился или с умыслом рек? Однако прав поп. Владимиру наставник церковный нужен. Отец Варфоломей любит в чашу заглядывать. Сие князь и без поповских наставлений умеет».

Добрыня кликнул отроков, велел повесить икону, принести князю одежду для выхода.

2

– Во имя отца, и Сына, и Святаго Духа! – херсонский епископ перекрестил склонённую голову князя русов.

Когда-то отец этого князя встречался с басилевсом, одетый, словно простой людин, в холстяные рубаху и штаны. Вызывающая для его положения одежда подчёркивала воинственность и враждебность князя к Византии. Сын в отличие от отца одевался соответственно своему положению, в том архиерей усматривал различие в характерах сына и отца в лучшую для Империи сторону. Тем не менее одежда покорителя Херсона во многом уступала одеяниям басилевса. Да и как иначе, не один смертный не имеет права шить себе одежд из тканей, предназначенных басилевсу. Правителей много, басилевс единственный на всю вселенную, никто не смеет сравниться с ним. Можно затевать заговоры против Василия, Константина, Цимисхия, но нельзя покушаться на Власть. Уважение к Власти – вот главное отличие просвещённого ромея от дикого варвара. Но стоявший перед архиереем человек завоевал Херсон, его нельзя раздражать, наоборот, нужно умилостивить, чтобы не навлечь на город ещё больших бед. Сделать это нужно так, чтобы не нанести урона святая святых Империи и Власти.

Предугад отца Анастаса сбывался наполовину. Его Преосвященство заговорил о милосердии христианских самодержцев, но пришёл много раньше полудня. Четверо клириков, сопровождавших епископа и расположившихся у стены на лавке, по велелепию с коим себя держали, саном были не ниже иереев или протодиаконов. Пятый, стоявший за спиной архиерея, толмачил во время беседы. Сидели не за столом, как садятся для уложения мирного ряда недавние противники, а вольно, в креслах. Великий князь и архиерей сидели друг против друга, боярин Добрыня устроился поодаль.

– Я не держу зла на корсунян, – говорил великий князь, не отводя и не пряча взгляд ясных голубых глаз. – Стратиг Евстратий Петрона учинил обиду мне, великому князю, значит, всей Руськой земле. Потому я здесь, а стратиг Петрона сидит в порубе и ждёт моей воли. Корсунь я присоединяю к Руси. Кто ж грабит свой город? Я не причиню корсунянам обид, пускай дают корм моей дружине и рати, более мне ничего от них не надобно. Я не накладываю на город дань, но город должен пойти мне навстречу и помочь мне в крещении моего народа.

Владимир ожидал, что архиерей спросит, что хочет он взамен дани, но тот заговорил о другом.

– Я верю тебе, великий князь. Но пока мы мирно беседуем, твои люди грабят жителей, убивают их, отсекают головы. Уйми кметов своих, и жители с радостию помогут тебе. За стратига я не прошу. Петрона ослушался пастыря, и бог покарал его за то.

Владимир переглянулся с Добрыней. Тот нахмурился.

– И тысяцким, и сотникам строго-настрого наказал – жителей не грабить, никаких обид не чинить. Не могли кметы ослушаться. То варяги дорвались! – боярин ударил мечом об пол. – О, волки ненасытные!

В раздражении Добрыня поднялся и вышел из комнаты. Его быстрая, тяжёлая поступь не предвещала ослушникам ничего хорошего.

– Грабежи сей же час прекратятся. Ослушников накажут, в том не сомневайся. Обиды жителям чинили против моей воли, – проговорил Владимир. Проводил взглядом Добрыню, вернулся к начатому разговору. – Я задумал окрестить всю Русь. Для сего мне надобны священники, утварь и сосуды церковные, книги со словом божьим.

– Се благое дело. Правая греческая церковь поможет тебе в том. Имя твоё прославится навеки.