Иные песни - Яцек Дукай

Стратегос принял эстле Игнацию на приватном завтраке. Но поскольку на нем присутствовала и Аурелия, с Ашаканидийкой, для сохранения баланса, сидел за столом ее молчаливый племянник индусской морфы — удивительный выбор для поверенной александрийского кратистоса. Сидели, таким образом, друг против друга: Аурелия и индус, Бербелек и Ашаканидийка. Еду подавали корабельные дулосы под надзором Портэ. Были отворены все иллюминаторы, веял теплый, бодрящий утренний бриз, запах моря изгнал тяжелые запахи парфюмерии и благовоний. Сам бриз не был настолько силен, чтобы раскачать «Филиппа Апостола», но в месте такого скопища демиургосов и текнитесов моря и ветра всегда делалось неспокойно, сталкивались фронта, океанос волновался — в капитанском салоне «Филиппа» позвякивал сервиз, плескались напитки, несколько круглых фруктов выпали из миски и покатились по столу, Аурелия поймала их в последний момент. Это было ошибкой, огонь выстрелил вдоль ее руки голубой лентой. Эстле Игнация на полуслове прервала рассказ о новейших александрийских сплетнях, едва успев передать Бербелеку шутливый привет от Алитэ и Шулимы и общих эгипетских знакомых. Моргнув, уставилась на Аурелию. Аурелия медленно отложила фрукты и опустила глаза. Зарумянилась бы, когда б румянец не был для нее невозможен по определению. Вместо этого запахнула сильнее хумиевое пальто и поправила обшлага широких рукавов.

— И не жарко тебе в этом мехе, дитя мое? — спросила ее эстле Игнация.

Аурелия хлопнула себя по бедру, спохватилась и пожала плечами.

Сама эстле Игнация была одета в легкое кафторское платье с короткими рукавами и белым корсажем, затянутым под грудью; льняная юбка в пол. Эстле была красива настолько, насколько и должно бы ожидать от живого отражения Навуходоносора Золотого: сияющая медная кожа, черные, как парики фараонов, волосы, классическая александрийская грудь с весьма темными сосками, лицо с чертами Исиды: царственный нос, высокие скулы, ласточкины брови… Это была красота столь близкая к лунным идеалам, что действовала даже на Аурелию — образ окончательного совершенства. Эстле Игнации не приходилось осознанно вести себя горделиво: поза, тон голоса, жест и выражение лица были естественным продолжением морфы. Достаточно было только взглянуть на нее — и шея сама склонялась, взгляд устремлялся в землю, горло пересыхало.

Говорили лишь стратегос Бербелек и Ашаканидийка.

— Работа у вас в руках, как посмотрю, горит. Мы впечатлены твоими последними успехами, эстлос, это правда. Руид, Агназия, Данциг — и это лишь силами Вистулии, готов, нордлингов; воистину: Стратегос Европы. Проблема лишь в том, что… мм, спасибо… что Золотой активно участвовал в ее Изгнании и знает, что она это помнит.

— Совершенно не понимаю вашего страха. Если разобраться, это ей следовало бы бояться и требовать гарантий: откроет для вас свою сферу, откроется для удара — вы все против нее одной; такой коалиции не было даже семьсот лет назад.

— Миновало семьсот лет, и она владеет Луной. Миновало семьсот лет — и что же она делает? Покупает себе на Земле армию. Получает одного из самых умелых стратегосов.

— Я не приносил ей клятвы.

— О, правда? Это что-то новое для Матери. Но да, да, конечно, я тебе верю, эстлос. Разве любовник Девы Вечерней должен приносить клятву еще и самой Жестокой?

Аурелия ощутила перемену в морфе Бербелека; у него не дрогнул ни единый мускул, и все же изменение было для нее очевидным. Итак, крыса Навуходоносора бросила в лицо Бербелеку имя Лакатойи, правду о сущности эстле Шулимы Амитаче. Отступать некуда — они расстанутся как союзники либо как враги.

— Я всегда восхищаюсь мужеством. — Стратегос склонил голову перед эстле Игнацией.

— Ох, убей ты меня сейчас или плени — и никто более не примет твоего предложения, — усмехнулась Ашаканидийка. Кивнула невольнику, чтобы тот долил ей лимонной воды.

— К тому же в любом случае одна крыса не стала бы достойной заменой голове дочери Иллеи, — проворчал Бербелек.

— Именно. Да еще прими во внимание, эстлос, что двадцать лет Навуходоносор до нее и пальцем не дотрагивался.

— Не знал.

— Знал.

— Не знал. Ну да, конечно. Я ее выдал. Ненароком. Через Библиотеку. Книга, которой не должно существовать. Я выдал им свое имя. Как же звали ту библиотекаршу — Береника? Я позволил ей уйти, она составила рапорт. Моя ошибка.

— Мне ничего об этом не известно, эстлос.

— А Шулима еще вообще жива?

— Конечно. Подумай, эстлос. Только живой она сумеет исполнить свою роль.

— Заложница.

— Верно. Пока война не закончится, и все не вернутся на Землю, к старому порядку. Тогда эстле Амитаче сумеет покинуть Александрию. Для чего бы Навуходоносору обращать на себя гнев Иллеи? Шулима уедет свободно, не деморфированная.

— Значит, таковы его условия.

— Сколиодои — это терние в теле Эгипта. Навуходоносор, конечно же, присоединится. Если получит гарантии своей безопасности и выгод.

— Он оговаривал это с остальными кратистосами?

— Дело эстле Амитаче? А должен был? Подумай, эстлос. Она вот уже несколько лет непрерывно пребывает в короне Золотого, живет под его приглядом.

Стратегос постучал ножом о тарелку с рисовым паштетом, раз, два, три, четыре, пять; поглядывал задумчиво на притворно неподвижную эгиптянку.

— Если полагаешь, что именно таков был первоначально план Иллеи, и Шулима сознательно возвращалась в Александрию, чтобы служить гарантией безопасности для кратистосов…

— А ты должен об этом знать? Не должен.

— Ошибаешься, ошибаетесь, этого не было в планах, Госпожа предусматривала нападение лишь через несколько десятков лет.

— Тогда что ты здесь делаешь?

— Она ее единственная дочь, единственный живой ребенок.

— Не без причины ее называют Жестокой. Впрочем, что мы можем знать о чувствах кратистосов?

Бербелек покачал головой.

— Чувства кратистосов… было бы куда лучше, не имей они их в действительности, как об этом говорят поэмы и театральные пьесы. Увы, это не так.

Аурелия догадалась, что эстлос Бербелек сейчас имеет в виду Максима Рога, который ведь не просто так впал в морфу Чернокнижника, но лишь от ярости и отчаяния после смерти своей жены. И какой уже по счету век он мстит миру и людям? Кошмар, деформирующий половину Азии и Европы, горы, реки, леса и города, языки, религии и народы, родящиеся во мраке Урала безымянные какоморфы человека и зверя — лишь отражение единственной, весьма конкретной Формы. Только вот стратегос был неправ: поэмы и драмы чаще всего говорили именно об этом, о Трауре Вдовца. Аурелия сама видела несколько уличных представлений. Еще Ксенофан писал, что люди создают себе богов по своему образу и подобию.

За вином (какое-то разведенное сладкое из Роданы) разговор на некоторое время вернулся в тоне и в темах к первоначальной легкости, к шуткам и банальностям. Но, прежде чем попрощаться, стратегос снова сменил его форму.

— Может, он пока вообще не принял решения, а? — спросил он, подав эстле Игнации зажженный махорник. — Вышлет ли Гипатия войска на Сколиодои? Присоединится ли Навуходоносор к рейду сквозь звездные сферы? Верно, как и прочие, ждет, чтобы сначала увидеть, в чью пользу склонятся весы победы. Только вот что она сделает, если они склонятся в пользу адинатосов?

— Не забывай, эстлос, что у Навуходоносора на восточном фланге — Семипалый.

Бербелек выдохнул синий дым, хрипло закашлялся.

— Значит, такова цена? На южном фланге у него — Сколиодои, но он будет торговаться за собственный шанс уцелеть?

— Отчего бы и нет? Эгипет занимает ключевую позицию: между Сколиодои и Семипалым с Чернокнижником, на стыке их аур. А взгляни, что выторговал у Ведьмы ты!

Смеялись уже оба.

Аурелия не понимала этого смеха, оттого на всякий случай молчала. Индусский племянник эстле Игнации, должно быть, не понимал ни слова и молчал из принципа.

— Мелочь, воистину мелочь! — тем временем смеялся стратегос. — Запиши, Аурелия. Так какова цена, эстле?

— Смерть Чернокнижника, — быстро глянула на него эгиптянка. — И падение Вавилона.

— И всего-то? Ты записала?

Аурелия постучала пальцем по виску.

— Следующая неделя у нас свободна, эстлос. Еще в Dies Mercurii ты обрушишь Великую Стену в Чжунго — и можно приступать.

— Ну тогда договорились, — обрадовалась Ашаканидийка, поднимаясь из-за стола. — Как мило вести переговоры с сюзереном, которому не приходится испрашивать согласия ни одного из хозяев!

Бербелек поцеловал запястье эгиптянки, провел ее до дверей. Хоррорные отдали честь. Эстле взмахнула веером. Индусский племянник учтиво поклонился.

Возвратившись в салон, Бербелек выбросил окурок в иллюминатор и сплюнул ему вслед.

— Или она на старости поглупела, или здесь некая интрига, которую я пока не могу разглядеть.