Книга Предтеч - Александр Шуваев

В низком ящике первого шкафа лежали массивные витые обручи из обычного, без претензий золота, оно тускло мерцало в волосах, давило на голову и страшно не шло к юбке, блузе и чулкам из нейлона. Это уже слишком, к этому обручу хорошо было бы длинное платье самого простого покроя, лучше синее и... и неплохо бы, если б из тонкого льна. В следующих ящиках и шкафах так же, образуя ряды, таились вещи похитрее, поизощреннее. И если она еще могла узнать браслеты для рук или же для ног, ожерелья, кольца, серьги, кулоны или головные уборы из цветных металлов и самоцветов, то для некоторых вещиц, равно сверкающих нетленными металлами, эмалями и цветным камнем, названия или же определения попросту не находилось. Запомнился страшный, с ладонь размером, черно-красный паук на иссиня-черных ногах с самоцветными глазами на кошмарной голове и с рубиново-красным иероглифом на угольной спинке. Маленькое чудовище застыло в угрожающей позе, злобно блестя разноцветными огоньками глаз. А уж среди камней тем более попадались вовсе незнакомые, никогда не виданные. В густо-оранжевом камне обделанном под мелкую, едва заметную грань, горела восьмилучевая золотая звезда. Ярко-красный самоцвет в когтистой оправе из синеватого металла в глубине своей таил мрачно-фиолетовые огни, как двоедушный человек таит ненависть на дне улыбающихся глаз. Камни черные, как ночь, гладко шлифованные, непостижимым образом горели мельчайшими радужными искрами. Цвет, блеск, игра разноцветных огней, оттенки работы в брошах и изощренно-сложных перстнях, геммы в непрозрачном цветном камне. Металлы желтые, серебристо-белые, синевато-фиолетовые, голубовато-серые, даже зеленые и небесно-голубые. И все это утомляло своей чрезмерностью не меньше, чем парфюмерия прежней коллекции, и так же вызывало, в то же время, тяжелое возбуждение.

Меж тем приготовление трапезы подходило к победному концу, взявший на себя обязанности кормильца уже несколько раз принимался звать свою подругу, но она не отзывалась, и он, пожав плечами, занялся исконно-мужским делом, то есть спустился в подземелье, где, по его расчетам, должны были находиться запасы вина. Он не ошибся, и теперь проблемой стало выбрать среди колоссального количества бочек, бочонков, пирамид пыльных бутылок и рядов черных, серых, красных или же кирпичного цвета кувшинов, хранившихся в каменном, скальном холоде. Среди узоров, картинок, надписей непонятными знаками на непостижимых языках. И, надо сказать, по возрасту своему, интересам и характеру знаний, во всем этом он не разбирался почти никак, а потому, как то надлежит решительному мужчине и неисправимому романтику, отправился в самый дальний и темный угол, а там отыскал самую пыльную, самую грубую, самую причудливую из всех, бывших там, тяжелую бутылку. Теперь оставалось только покрасивее сервировать в комнате белого камня стол из расчета трапезы на двоих. Отыскав среди бесконечного количества подобных два прихотливо-ассимметричных бокала из многоцветного стекла без граней, тарелки и блюда, напоминавшие полупрозрачные плоские раковины с самых больших океанских глубин, с голубыми и розовыми тенями по перламутровой глазури, он неожиданно встретил свою заблудившуюся в темных чувствах спутницу, мельком на нее глянул, потом, осознав, глянул еще раз и едва не уронил свою хрупкую ношу. Ей пришла фантазия нарядиться в длинное платье из тончайшей синевато-зеленой материи. Нигде не превзойденное искусство мастеров одного островного государства расцветило ее причудливыми крабами в шипастых доспехах, диковинными рыбами, актиниями более яркими, чем любые цветы, переплетающимися лентами водорослей, и когда проклятая девчонка с нарочитой, змеиной вкрадчивостью выступала по ковру, платье закручивалось вокруг ее длинных ног, и удивительные изображения оживали, маленькая каракатица взмахивала пупырчатыми руками, переползали бархатно-алые морские звезды, шмыгали рыбки. И сквозь ткань просвечивало, делаясь почти видимым, тело. Он, понятно, не мог знать, что в какой-то момент, не выдержав убийственного контраста со здешними нарядами, его спутница сбросила и закинула в угол свое бельишко, и теперь наслаждалась прикосновениями свободного, скользкого, прохладного шелка к коже, которая все-таки обгорела малость на здешнем веселом солнышке. И теперь воздух, подчиняясь колыханию ткани, беспрепятственно пробегал по телу от шеи и до туфель на ногах, а в ушах едва слышно позвякивали серьги из длинных бледно-зеленых камней и почти без оправы. Глянув на него своими блестящими глазами, она коротко сказала:

-Закрой рот.

Надо сказать, что услыхав что-то родное, он немедленно опомнился:

-У нас сегодня, - болтал он, ловко расставляя, накладывая и разливая, - отчасти первобытный ужин... Хлеба нет, лепешки я печь не умею, а потому дареную чушку будем есть с чем-то вроде пресных блинов.

От блюда жареной поросятины, истекающей жиром, приготовленной с кислым соком С-сливы, исходил запах, способный свести голодного человека с ума. Горка желудей крахмального дуба была уже после варки освобождена от скорлупы и полита желтым маслом, а чрезвычайно аккуратная пачка блинов достигла в толщину двадцати сантиметров. Вино же из почтенной бутылки оказалось невинно-розовым, цвета доброго восхода, и добродушно-вкусным на любой вкус. Каждый глоток его ровным теплом проходил по горлу и неслышимой волной таял в теле. Некоторое время за столом царило молчание, потому что за время своего пребывания здесь они нагуляли и наплавали поистине зверский аппетит. У нее слегка кружилась голова, горело лицо, а в теле снова начала исподволь разворачиваться могучая пружина, не то зуд в позвоночнике, не то неутолимое желание бега, драки, скачки, сражения. И, не замечая того сама, она начала вытягиваться в своем кресле то на один, то на другой бок, чуть скручивая тонкую спину, глубоко и медленно дыша. Что-то такое передалось и ему, он нахмурился и напряженно затих. Медленно извиваясь всем телом, девушка плавно перетекла из кресла на ковер с высоченным ворсом и начала так же тихо и плавно, с почти судорожным напряжением всех мышц перекатываться с боку на бок, едва слышно приговаривая:

-Ай-йяа-а!.. Ай-йа-а... Ай-йа-а-а...

Вдруг, словно впервые заметив его, она разом оборвала свое буйство, и сказала, оскалив в кривой усмешке белые, острые, как у зверя зубы:

-Дай мне вина!

Он поспешил подчиниться, опускаясь на колени и протягивая бокал вина. Она, с трудом удерживая себя от того, чтобы снова не вытянуться на ковре, небрежно отстранила его:

-Не так! Ты обольешь меня! Из губ...

Но, когда он приблизил наполненный вином рот к ее губам, она, резко рассмеявшись, отстранилась и с каким-то змеиным свистом оттолкнула его сразу двумя руками.