Имперская гвардия: Омнибус - Стив Лайонс

— Значит, так и передай Экзертраксису — ответ отрицательный. Банник, следи за правым бортом.

— Сэр, — Банник и так не мог оторвать взгляд от пугающей картины на пикт-экране.

— Готов?

— Готов, — ответил Аутленнер.

— По моему приказу, — сказал Кортейн. — Три, два, один… пошел!

Аутленнер завел двигатель и включил передачу. Раздался скрежет металла по камню. Танк, имея справа лучшее сцепление с грунтом, еще больше повернулся к обрыву. Банник схватился за сиденье, ожидая, что сейчас «Марс Победоносный» рухнет в пропасть.

— Давай же! — прорычал Аутленнер. Танк частично выровнялся параллельно спуску, обе гусеницы теперь стояли на твердом камне. Внезапно «Марс Победоносный» рванулся вперед, Ганлик выругался, ударившись головой о затвор пушки «Разрушитель». Аутленнер искусно переключал передачи, маневрируя то левой, то правой гусеницей, пока «Гибельный Клинок» снова не встал ровно по центру пути.

«Леман Русс» № 5 оказался не настолько удачлив.

Когда «Гибельный Клинок» медленно, миллиметр за миллиметром, снова пополз вперед, его экипаж наблюдал за «Леман Руссом» на экране кормовой пикт-камеры. Густой черный дым, вырывавшийся из выхлопных труб «Леман Русса», уносило бурей.

— Ты сожжешь двигатель! Выключай, пятый, выключай мотор! — приказал Кортейн. Эппералиант передал приказ сигнальным лазером.

— Не… в… ссию… — послышался в ответ охваченный паникой голос.

«Леман Русс» № 5 заскользил вбок и назад, его гусеницы бессильно вращались. В воксе раздались панические крики, заглушаемые ревом бури Калидара. Медленно танк соскальзывал с обрыва, сначала одна гусеница, потом другая. Его водитель отчаянно пытался повторить маневр Аутленнера, но не сумел. «Леман Русс» уже был на самом краю, передняя часть правой гусеницы уже съехала с обрыва. Крики и приказы, раздававшиеся в воксе, стали еще более отчаянными. Рев двигателя был слышен даже сквозь завывания бури. Раздался удар, когда вся правая гусеница соскользнула в пропасть, и корпус «Леман Русса» ударился о скалу.

— Проклятье! — закричал Кортейн в трубку вокса. — Глуши мотор! Быстро!

Механик-водитель танка № 5 не слышал, или был слишком напуган, чтобы расслышать. Обе гусеницы бешено вращались, правая уже крутилась в воздухе. Танк все больше и больше съезжал с дороги. По воксу было слышно, как командир «Леман Русса» приказывает водителю остановиться. Слишком поздно, гусеницы уже потеряли сцепление с грунтом. На секунду «Леман Русс» словно завис над пропастью, потом, резко накренившись, полетел вниз. Крики экипажа превратились в дикие вопли.

Громкие металлические удары брони о скалы, слышные сквозь бурю, становились все более отдаленными и трудно различимыми, и, наконец, затихли.

Наступила тишина.

Ветер взревел с новой силой.

На командной палубе «Гибельного Клинка» воцарилось гробовое молчание. Потерять людей так оказалось еще хуже, чем если бы они погибли в бою.

— Бедняги, — сказал Радден.

Мегген сотворил знамение аквилы. Банник прошептал заупокойную молитву Императору за их души. Эппералиант продолжал вызывать их по воксу:

— Пятый, ответьте. Пятый, прием?

— Есть что-нибудь? — спросил Кортейн.

Отвернувшись от своей аппаратуры, Эппералиант медленно покачал головой.

— Такие потери мы не можем себе позволить, — произнес Кортейн. — Аутленнер, продолжать спуск. Эппералиант, свяжись с Поликоном, если сможешь. Пусть попытается подъехать к танку и проверит, не осталось ли выживших. А остальным передай, пусть спускаются очень медленно и осторожно! Я не хочу, чтобы сегодня еще кто-то погиб.

ВСТАВКА

Да не осквернишь корпус священной машины.Да не осквернишь ее механизмы.Да не допустишь к работе оскверненные части.Осквернения не позволяй.Оскверненное да будет уничтожено.

ГЛАВА 19

Внутричерепные импланты Брасслока позволяли ему следить за временем, хронометр в левой нижней части поля зрения его уцелевшего аугметического глаза продолжал работать. Без него Брасслок бы уже потерял счет времени и не помнил бы, сколько дней прошло. Еду приносили нерегулярно — если приносили вообще — а когда приносили, то она была протухшей, ее раздавал злорадно хихикающий гретчин, который плевал в нее и швырял на пол камеры, или до смерти напуганные люди-рабы. Свет в помещении всегда был тот же самый, и воздух тоже.

За ним пришли в начале калидарской ночи, два здоровенных орка, крупнее, чем Брасслок видел до сих пор, одетые в толстую панцирную броню, раскрашенную аляповатым камуфляжем с эмблемами в виде скрещенных топоров и стилизованных рычащих пастей. Он изо всех сил пытался отползти, но они подхватили его с пола, словно он был ребенком, и выволокли из камеры. Брасслок решил умереть с достоинством — дальнейшие манипуляции орков с его аугметикой несомненно убьют его, и он был твердо настроен не доставлять им удовольствия видеть, как он сломается. И все же его сердце затрепетало, когда они подошли к комнате, где проводились эти «исследования».

Но орки прошли мимо нее, не задерживаясь.

Брасслок был слишком удивлен и обрадован этим, чтобы испугаться, и горячо возблагодарил равно Императора и Омниссию.

Его тащили по служебным коридорам и лестницам большого комплекса — здесь ему раньше бывать не приходилось.

Поднявшись по ступеням и пройдя еще одни двери, они оказались в когда-то роскошном коридоре. Перевернутая дорогая мебель и предметы искусства, собранные со всей галактики, лежали вокруг, разбитые на куски, запачканный ковер был усыпан костями и грязью, стены размалеваны грубыми орочьими надписями, с канделябров свисали жуткие трофеи.

Брасслок понял, что они во дворце. В Империуме было не так много людей, способных позволить себе такую роскошь.

Его тащили по разгромленным служебным коридорам, мимо бальных залов, превращенных в казармы для орков-солдат, оттуда доносились запахи жарящегося мяса и чьи-то вопли. Мимо разбитых окон, выходивших на дворцовые сады, опустошенные войной. По парадному коридору, уставленному кольями, на которые были насажены гниющие тела солдат ополчения улья. Повсюду царил полумрак, редкие лампы здесь и там мигали, в большей части дворцового комплекса не было электричества.

Потом они оказались в огромном гроте, стены которого из армированного стекла были разбиты на куски, лежавшие среди выгоревших остовов машин и обугленных трупов. Аугметический глаз Брасслока зажмурился, когда они неожиданно вышли на солнечный свет, хотя из-за бури день был тусклым.

Вверх по ступеням, по узорчатым коврам, ставшим коричневыми от запекшейся крови, сквозь массивные двери, искореженные взрывом, в тронный зал, когда-то принадлежавший губернатору улья, а теперь ставший логовом орков, завоевавших Мерадон.

В зале оказалось множество громадных орков, каждый из них был раза в два больше обычного орочьего бойца. Все они были одеты в грязные подобия мундиров, украшенные шитьем и шнурами, на головах высокие фуражки — пародия на имперскую военную форму, словно обезьяны на параде.

Вокруг туда-сюда бегали мелкие гретчины и люди-рабы, разнося еду и напитки орочьим нобилям, рассевшимся на разломанной человеческой мебели, слишком маленькой для их огромных тел. С ужасом Брасслок увидел здесь и свободных людей — не рабов, а вооруженных, настороженно ходивших среди орков. Пираты и наемные подонки. Было здесь также и некоторое количество других ксеносов, иные из них в цепях — живые трофеи, избитые и истерзанные — а другие, свободные, явно были наемниками зеленокожих.

Люди, орки и другие ксеносы разговаривали друг с другом на резком гортанном языке зеленокожих. Время от времени разговаривавшие орки начинали озлобленно жестикулировать, толкать друг друга и тянуться к клинкам, но на этом все и заканчивалось. Все орки, независимо от того, как бы они не были крупны и как богато не были разукрашены их мундиры, явно боялись существа, восседавшего в другом конце зала.

Там, на троне из черепов и шлемов, перед огромным арочным окном, из которого открывался вид на весь завоеванный улей Мерадон, сидел Архискарлорд Гратцдакка Вар Мекдакка, король Орктауна.

Архискарлорд был громадным, как альфа-самец амбуля, его мускулы, словно стальные наковальни, бугрились под хорошо сшитой формой: длинная шинель, высокая фуражка, сапоги, отполированные до зеркального блеска. На его груди сияли ряды медалей, которым позавидовал бы и святой воин, каждый палец украшали золотые кольца. Лицо орочьего вождя было удлиненным, с массивной нижней челюстью, полной огромных желтых клыков. Череп, как и у всех орков, был низким и скошенным, с тяжелыми надбровными дугами и массивными скулами. Хотя его лоб был низким, в красных глазах в глубоко посаженных глазницах светился жестокий разум. Околыш его высокой фуражки украшало нелепо смотревшееся с ней перо, клыки были украшены драгоценными металлами, на шее висело ожерелье из трофейных клыков, отделанных подобным же образом, в центре его сверкал тяжелый медальон в виде скрещенных топоров — эмблемы его клана.