Слуги зла - Макс Далин

Мы донесли тело Задиры до предгорий и похоронили среди камней, чтобы его тень осталась в горах. Шпилька молчала и кусала губы. Паук выдалбливал своим ножом на камне руну «доблесть». Я плакал и никак не мог остановиться. Вместе с жизнью Задиры из моего сердца вырезали кусок живого мяса. Все казалось не важным; я ненавидел Пущу, ненавидел ее рыцарей, спесивых, забывших родство холуев, ненавидел людей, готовых с потрохами продаться за морок, ненавидел войну… Лешачка спросила: «Неужели они более достойны любви, чем я?» — а я за каких-то полгода полюбил Задиру больше, чем лешачку за триста. Не по принуждению, не за неестественно прекрасную внешность, не из подлого желания что-то с этого иметь — просто за то, что он был, за его душу…

От слез у меня болела голова, а во рту стоял привкус крови. Я чувствовал себя совсем потерянным. Мне казалось, что больше ничего нет и не будет, когда меня окликнул Паук.

— Ты триста лет воевал, Эльф, но так и не понял, что такое война? — спросил он. — Еще говоришь, что не детеныш…

— Мне триста лет было наплевать на потери, Паук, — сказал я. — Я не думал, что это так чудовищно больно. Я не знаю, как буду жить без Задиры. Честно, просто не знаю.

Шпилька всхлипнула и впервые лизнула меня в щеку:

— Ага, Эльф. Я тоже не знаю.

— А вот так и будете, — хмуро заявил Паук. — Ради памяти. И ради наших с Задирой гор.

Солнце над Пущей спускалось все ниже; мы сидели у могилы Задиры и смотрели, как небо наливается зоревым багрянцем. Арши касались меня плечами. Я обнял их, они не отстранились; я подумал, что потерял одного из лучших друзей, но другие живы и ради них надо довести мое дело до конца.

Эти горы свободны. И всегда будут свободны.

Эпилог

…Ты идешь по кромке ледника,

Взгляд не отрывая от вершины.

Горы спят, вдыхая облака,

Выдыхая снежные лавины,

Но они с тебя не сводят глаз,

Будто бы тебе покой обещан,

Предостерегая всякий раз

Камнепадом и оскалом трещин…

…И когда шел бой за перевал,

Чтобы не был ты врагом замечен,

Каждый камень грудью прикрывал,

Скалы сами подставляли плечи.

Ложь, что умный в гору не пойдет —

Ты пошел, ты не поверил слухам —

И мягчал гранит, и таял лед,

И туман у ног стелился пухом…

…Ранним утром ненастного дня, в середине мая, в 1354 лето Третьей Эпохи Златого Древа, он вошел в столицу Чернолесья, пешком, сопровождаемый тварями из-под гор. Одежду его покрывала дорожная пыль; не было при нем никакого оружия, кроме ножа из злого железа, кованного в подземном горне. Он еще напоминал истинного рыцаря Пущи дивной своею статью и златыми кудрями, спускавшимися ниже плеч, и эльфийской скорбью прекрасных очей, но Зло уже положило на его чело свою печать, и люди отшатывались при виде его лица: кровоточащие раны на его щеке образовывали руну проклятого языка, читаемую сведущими как «бунт» или «вызов». Страшно было чистым душам встречаться с ним взглядом.

Говорили, что после битвы на границе Пущи он взял имя Моргулниэр — Принятый Тьмой, но и люди, и твари называли его в глаза и за глаза Проклятым Эльфом. Сила Предвечного Мрака расправила черные нетопырьи крылья за его спиной.

Проклятый пришел ко дворцу государя Чернолесья и потребовал аудиенции — никто из приближенных государя Дункана, прозванного Жестокосердным, не посмел ему возразить. И Проклятый вместе со своей свитой из орков-людоедов предстал перед Дунканом, дабы предложить ему союз с Подгорным Ужасом.

Дункан, чья армия несла тяжелые потери в боях с Воинами Света, как говорит летописец, даже не задумался, отдавая душу Исконному Злу. Король, возлюбивший Тень, беседовал с Проклятым до вечерней зари, а когда пала ночь, объявил своим верным вассалам, что признает Проклятого своим маршалом и военным советником.

В тот роковой день обрушились многие судьбы, а исход войны с Светломорьем был переломлен. Люди Жестокосердного, впустившие в сердца Зло, приняли всю мерзость, которую несли монстры Проклятого; ужасное оружие и противоестественная магия пещер превратили армию Дункана в железную, изрыгающую пламя армаду, от которой не было спасения. Города, в которых уже брезжил Свет, после тяжелых боев снова рухнули в Хаос и Тьму.

Орда Жестокосердного, орки и люди, уподобившиеся оркам, прошла, сея ужас, смерть и неисчислимые бедствия, от восточных отрогов Синих гор до самых границ Пущи. Сила объединенного Зла оказалась столь чудовищной, что Государыня Пущи, королева Маб, воззвала к валарам и закрыла, как в стародавние времена, дорогу в Эльфийский Край от смертных глаз. Узнав об этом, король Светломорья, Теодор, отрекся от престола в пользу своего старшего сына, покинул дворец и спустя месяц умер в лесном домике, в страшной тоске и печали.

Новый государь, Ниромир, отличаясь от светоносного отца своего холодным изворотливым умом и беспринципностью ловкого политика, вскоре после отречения Теодора и ухода Государыни Маб в иные земли заключил с Дунканом Жестокосердным договор. Восточная провинция Светломорья теперь отходила Чернолесью, а Синие горы вместе с Морайей ныне официально считались принадлежащими оркам.

Тьма в горах окончательно восторжествовала на неопределенно долгий срок.

Проклятый в качестве военного советника и доверенного лица орков среди людей сделал для торжества Зла все, что было в его силах. Люди, еще не успевшие окончательно опуститься, поражались, видя, что Проклятый предпочитает пирам с королевской свитой дикие оргии тварей, пожирающих полусырую конину. Как истинный наместник Темного Властелина, Проклятый был обожаем орками; когда он проходил по лагерю тварей, каждый из них тянулся, стараясь коснуться его одежды. Кров, пищу и все тяготы войны он делил с двумя излюбленными монстрами, которые никогда не покидали его. Никто из людей ни разу не видел Проклятого в седле, ибо орки всегда воюют пешими. Никто никогда не видел в руках у Проклятого оружия светлой работы, но только тяжелый меч с черным клинком, лишенным благородного блеска.

Проклятый прошел с боями до самой границы Пущи. За месяц до отречения Теодора он был убит в тяжелом бою. Его тело сожгли вместе с трупами тварей; впоследствии орки нашли пепелище, собрали обугленные останки Проклятого и унесли в пещеру под Синими горами, дабы бросить в пасть Подземному Ужасу.