Корпорация «Попс» - Скарлетт Томас

Вот какова моя идея. Я перечитываю только что набросанные заметки. Потом иду в ванную и блюю в унитаз.

Где-то в полпятого приходит врач. У меня уже возникло характерное для болезни ощущение, что время движется очень медленно. С утра, когда Бен принес мне завтрак, до половины пятого, кажется, прошло две недели. По-моему, денек там, снаружи, выдался жаркий, хотя здесь, в комнате, всегда прохладно. День за окном протекал почти молча, разве только время от времени пела одинокая птичка. Жалко, у меня с собой нет гитары.

Врач — мужик слегка за сорок, в дорогих очках, «чинос»[91] и полотняной сорочке.

— В чем проблема? — спрашивает он.

— Ни в чем, — отвечаю я, кашляя. — Всего лишь простуда.

Ненавижу врачей. Последний врач, которого я видела, сообщил мне о смерти дедушки. За всю мою жизнь врачи дважды говорили мне, что у меня астма (у меня ее нет) и трижды предлагали пить антидепрессанты (хотя депрессии у меня не было). Где-то в семнадцать у меня была очень трудная полоса, и мне попытались скормить прозак. В таблетках я не нуждалась, мне надо было всего лишь крепче стать на ноги. Но это еще ничего; я недавно читала, как десятилеток пичкают пилюлями из-за того, что они, дескать, гиперактивны. И это не единичные случаи; в репортаже говорилось, что примерно каждый седьмой школьник сидит на этих таблетках — риталине или чем-нибудь подобном. В некоторых школах журналисту сказали, что дети не допускаются до занятий, если не согласятся принимать лекарства из-за своего «проблемного поведения». В статье был намек: дети обречены быть гиперактивными, таков уж их стиль жизни — телевидение, видеоигры, неполноценная пища. Если я посмотрю телевизор больше пары часов, мне становится дурно. Только представьте, как хреново должно быть детям. Живут на сахаре, соли и жире, подвергаются чрезмерной стимуляции трах-тарарахтящей визуальной культурой. И ответ — пилюли? Не думаю, но что я знаю, в конце концов?

Врач хочет прослушать мою грудь.

— Вы сильно хрипите, — говорит он.

Ну, это я и сама знаю.

— Я принимаю гомеопатические снадобья, — замечаю я.

Ноль внимания.

— А вас нет аллергии на лекарства? — спрашивает он и тянется к своей сумке.

— Нет, — угрюмо роняю я, думая: у меня аллергия на врачей, на работу, на современную жизнь. Прямо сейчас я хочу жить в стеклянном пузыре на далекой планете, если угодно знать.

— Хорошо. Я могу выдать все препараты, которые вам сейчас нужны.

Он роется в сумке и достает белые коробочки с незаполненными ярлычками, на которых пишет мое имя и инструкции. Для этого он склоняется к столбику кровати, будто он такой занятой человек, что и присесть-то некогда.

— Вот антибиотики. Не знаю, есть ли у вас инфекция, но лучше поберечься. Вы не астматик?

Ну вот, опять. Я качаю головой:

— Нет. Определенно нет.

— Что ж, я вам все равно дам ингалятор — так, на всякий случай. И немного обезболивающих — вот эти очень хорошие, сильные, обычно их у нас в стране не достать, — а также капли в нос и…

Я читаю ярлычки на коробочках.

— Это не на викодин все время подсаживаются голливудские звезды? — спрашиваю я. — И вот эта дрянь… — Я смотрю на «капли в нос». — По-моему, из-за нее у людей на Олимпийских играх бывают положительные тесты?

Он вздыхает:

— Вы планируете участвовать в Олимпиаде?

— Ну, нет…

— Тогда вам не нужно опасаться тестов на наркотики, а? В этой штуке — просто чуточка амфетамина, вот и все. Его добавляют во все капли в нос. И если боитесь викодина, не принимайте его. Но, думаю, вам от него станет лучше. Он не только обезболивает, но и подавляет кашлевые центры, потому я вам его и прописал. — Он одаряет меня улыбкой. — Может, еще чего-нибудь хотите, пока я здесь?

— Прошу прощения? — говорю я.

Снаружи снова поет птица. Обожаю птиц.

— Ну, может, мне вам еще что-нибудь дать?

«Государственная служба здравоохранения» такими делами не занимается.

— Что, например?

— Амфетаминов? Ваш босс упоминал, что вы хотите поскорее вернуться на работу. Если хотите амфетаминов, у меня еще есть чудесное снотворное — понимаете, от стимуляторов вы перестанете спать.

Он стоит, чуть наклонившись надо мной, будто собирается меня прооперировать. Я смотрю на его сумку, стоящую в изножье кровати, и представляю, что она битком набита пилюлями — розовыми, голубыми… Пилюльная кондитерская.

Я хмурюсь на него.

— По-моему, вы сказали, что амфетамин есть в каплях в нос?

— Ну да, только капелька — лабораторная крыса и та пробегает с нее от силы минут пять. — Он смеется и тянется к сумке. — Значит, так. Вам потребуется вот это и… — Он вынимает очередную коробочку.

— Нет, правда, — говорю я.

— Возьмите. Если не станете пить сами, всегда можете дать другу…

— Но…

— А вот снотворное.

— Подождите-ка…

Теперь у меня на кровати — целая аптека.

— Вообще-то, — говорю я, — мне действительно кое-что нужно.

— Да?

— Никотиновая жвачка. Я бы от нее правда не отказалась, если у вас есть.

Он нахмуривается.

— Никотиновая жвачка? Нет. Извините. — Он качает головой и поправляет воротник рубашки. — Раньше у меня ее никто не просил. — Он уже снова залез в сумку. — У меня есть транквилизаторы, эффект у них может быть похож на никотин. Скажем, валиум?

— Валиум нынче слегка устарел, вам не кажется? — говорю я. Я думаю о «Маленьком мамином помощнике»[92] и прочих делах такого рода. Это было в 60-х. Прошлый век.

— Нет-нет. Старина все так же хорош. Действует через час или около того. Чувствуешь приятную расслабленность. Люди того и хотят. Не таращит три недели кряду, как с этих новых лекарств. Хотя, если б у вас и вправду была депрессия, я бы нашел что-нибудь посовременнее…

— У меня нет депрессии, — быстро говорю я. Кашляю снова, смотрю на коробочки на кровати. Господи Иисусе. — А что случится, если я сразу все это приму? — спрашиваю я. Лицо у него тут же делается встревоженное. — Не вообще все, — торопливо объясняю я. — Я просто хочу сказать, все эти штуки разве не конфликтуют друг с другом?

Он улыбается:

— Нет, конечно нет. Если примете все эти лекарства как надо, в соответствии с инструкциями, вам просто сильно полегчает. Любая инфекция погибнет. Не будет никакой боли. Сможете вернуться на работу. Получится спать ночью. В этом чуде — сила лекарств, правильных лекарств. А теперь подпишите вот здесь.

Он предлагает мне распечатанную страницу, откуда вычеркнул те немногие лекарства во вселенной, которых мне не дал. Мои имя и адрес уже напечатаны вверху, и я недоверчиво всматриваюсь, пока не понимаю, что мои координаты, скорее всего, просто взяли из базы данных отдела кадров. Счет за всю эту радость, конечно, отправится прямо к ним, или к Жоржу в офис, или на какую-нибудь темную, далекую окраину «Попс». Я уже устала, так что подписываю бумагу без лишних вопросов. Я просто хочу, чтобы он поскорее ушел.

Когда он исчезает, я смотрю на груду лекарств, в которых не нуждаюсь и которых не хочу. Интересно, что будет, если и вправду все это выпить одновременно? Тихая смерть? Сонная смерть? Безболезненная смерть? Параноидальная, полная страха смерть? Открываю бутылочку викодина и разглядываю опрятные белые таблетки. Может, какое-нибудь серьезное обезболивающее мне бы сейчас и не помешало. Пить их я не хочу, но теперь, раз они у меня есть, я, пожалуй, дам им шанс. Только один. Может, слегка пройдет тоска по сигаретам. Или это валиум должен так действовать?

В дверь стучат, я подпрыгиваю. Слезаю с горы медикаментов и открываю дверь.

Бен входит, виду него усталый.

— Ебать-колотить, — говорит он, увидев валяющиеся повсюду лекарства. — Кто притащил всю эту дрянь?

— Доктор Смерть,[93] — отвечаю я, залезая обратно в постель. — Не знаю, кто он, может — официальный доктор «Попс». Его Жорж прислал.

На упоминание о Жорже Бен не реагирует, за что я ему благодарна. Вместо припадка ревности он присаживается на край кровати и начинает рассматривать коробочки.

— Черт. У тебя тут викодин. Настоящий наркотик. Ты же ничего этого не выпила, а?

Я трясу головой:

— Нет. Я их не хотела. Он знай подсовывал мне еще и еще. Если честно, не знаю, что со всем этим делать. Может, просто смою в унитаз.

— Нет. Я их отнесу к химику, он от них избавится как положено. Ты же не хочешь, чтобы вся эта гадость попала в водопровод. — Он кривится. — Чтоб я сдох. Это ж чистый рэкет. Спорим, он получает комиссионные от фармацевтических компаний каждый раз, когда выписывает какое-нибудь из их лекарств. Это, наверное, здорово — быть частным врачом и работать на крупные корпорации. Можешь раздавать это дерьмо тоннами и быть уверенным, что казначейство без вопросов оплатит твои счета, и фармацевты тоже выложат кругленькую сумму.