Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом - Карр Джон Диксон

«Британская общественность, — писал адмирал С.С. Пенроуз Фицджеральд, — не сможет осознать исключительную маловероятность технической стороны дела, о которой он говорит. Лично я не думаю, что какая-либо цивилизованная страна станет торпедировать безоружные и беззащитные торговые суда».

«Ни одна страна не допустит этого», — соглашался адмирал Уильям Хэннэм Хендерсон и заявлял, что любой командир подводной лодки, который попытался бы это сделать, был бы подвергнут суду военного трибунала и расстрелян своим собственным народом.

Капитан 1-го ранга Джейн, соглашаясь с тем, что суперподлодки, подобные описанным в рассказе, могут появиться через несколько лет, высказывал мысль, что лучшим способом борьбы с нападением подводных лодок было бы повесить любого капитана и его экипаж, которые попадут в руки британцев.

«На террор надо отвечать террором, — писал он. — Мы можем отомстить! Повесить нескольких из них, чтоб неповадно было, и они будут запуганы, они не предпримут больше таких попыток!»

Таковы были аргументы.

Но мы, которые читаем эти аргументы, ни в коем случае не должны критиковать этих джентльменов и утверждать, что они не правы. Кто мог предугадать замыслы немцев? Как в случае начала войны Адмиралтейство могло бы это предотвратить? Разве мы не говорили и не думали о гораздо менее разумных вещах всего двадцать пять лет спустя? Явное становится явным только тогда, когда оно произошло, как в этом часто убеждался доктор Ватсон. В доме все оставалось спокойно, по-прежнему стояли фигурки на камине, пока не начались потрясения; внезапно в июле из того, что казалось лишь небольшим конфликтом на Балканах, родилась великая буря.

Сразу же по возвращении Конан Дойл вновь начал бороться, доказывая невиновность Оскара Слейтера, — в деле об убийстве пожилой леди в ее квартире в Глазго, — поскольку в правительственной Белой книге, опубликованной в июне, незадолго до его возвращения появились новые данные.

Сыщик — лейтенант Джон Томсон Тренч из полиции Глазго — был одним из полицейских, который занимался расследованием убийства мисс Джилкрайст. Более пяти лет его глубоко беспокоило дело Слейтера. Но он не мог публично высказываться относительно причин, по которым верил в невиновность Слейтера, не нарушая при этом своих служебных полномочий.

В марте 1914 года лейтенант Тренч поделился своим беспокойством с юристом из Глазго господином Дэвидом Куком. Поскольку он считал, что со стороны министра по делам Шотландии существуют заверения в его неприкосновенности, Тренч сделал несколько потрясающих признаний.

Он показал, что по каким-то причинам имело место сокрытие улик, которые вполне могли бы послужить оправданию Слейтера в суде. Часть его показаний касалась Хелен Лэмби, девушки-служанки.

Если мы припомним сцену убийства — Хелен Лэмби, спешащая домой после выполнения поручения, Артур Эдамс, дергающий веревку звонка, — мы вспомним, как эти двое лицом к лицу столкнулись с убийцей в освещенном холле. Хелен, сказал лейтенант Тренч, узнала человека в квартире и в тот же вечер призналась в этом одной из родственниц мисс Джилкрайст.

Родственницей, о которой идет речь, была мисс Маргарет Биррелл, которая жила тогда на Блитсвуд-Драйв. Лейтенант Тренч попросил представить заявление мисс Биррелл. Вот выдержка из этого документа:

«Я никогда не смогу забыть вечер убийства. Служанка мисс Джилкрайст Хелен Лэмби подошла к моей двери приблизительно в 7.15… Когда я открыла дверь, она бросилась в дом и воскликнула: «О, мисс Биррелл, мисс Биррелл, мисс Джилкрайст убита; она мертвая лежит на полу в столовой; и, о, мисс Биррелл, я видела, кто это сделал».

Я ответила: «Боже мой, Нелли, это ужасно. Кто это был? Ты его знаешь?»

Она ответила: «О, мисс Биррелл, мне кажется, это был А. Б. Я уверена, что это был А. Б.»

Я сказала: «Боже мой, Нелли, не говори этого».

Инициалы прикрывали в заявлении какое-то настоящее имя. Этот и еще четыре вопроса, поднятых лейтенантом Тренчем, оказались настолько серьезны, что было назначено расследование. Хотя Хелен Лэмби и мисс Биррелл отрицали, что они делали подобные замечания, Тренч смог доказать событие улик, жизненно важных для Оскара Слейтера.

Но расследование проводилось секретно; заключенный не был представлен, не призывались к присяге свидетели;, в важнейших местах появились пометки звездочкой.

«Я удовлетворен тем, — заявил министр по делам Шотландии, — что не обнаружено ничего, что оправдывало бы мое вмешательство в приговор». Это было 17 июня 1914 года. Десять дней спустя, как будто для того, чтобы подчеркнуть его заявление, появилась правительственная Белая книга с результатами секретного расследования.

Конан Дойл, который уже тогда верил в невиновность Слейтера, с того момента пошел в атаку. На протяжении шестнадцати лет, начиная с его брошюры в 1912 году, он не прекращал борьбу за заключенного в питерхедской тюрьме. У обоих поседели волосы, прежде чем они услышали в том же зале суда о том, что приговор наконец отменен. Вопрос и ответ были все теми же:

«Чего вы хотите?»

«Справедливости, только и всего! Справедливости!» Тогда ему было пятьдесят пять лет; он немного погрузнел, волос и усов слегка коснулась седина, с добродушного лица смотрели добрые серо-голубые глаза. В нем оставалась все та же сила Геракла; он по-прежнему мог одной рукой поднять за дуло винтовку до высоты плеча. Но он так и не нашел религиозной философии.

«Даже если допустить, что спиритизм верен, — писал он за год до этого, — он продвигает нас вперед слишком незначительно. И тем не менее это слишком мало решает главную проблему — все ли кончается со смертью?»

В какое-то время в промежутке между 1905-м и 1913 годом (точную дату мы не знаем, потому что он никогда не сообщал ее своему сыну) он преодолел один из мощнейших барьеров сомнений. Это было чувство неприятия незначительности, пустякового качества слишком многих духовных явлений. Могут ли интеллекты проявить озабоченность в отношении таких ерундовых вещей, кг столы или движущиеся огни?

Но внезапно ему пришло в голову, что это было чисто романтическое требование. Это было требованием достоинства, которое ничего общего не имело с религиозной мыслью. Это было требованием огромных знамений, необходимых диким племенам. У большинства людей с детства существует врожденное понятие, что подлинные знамения должны писаться молниями на Синае, или разбивать армию Сеннахериба, или делать другие вещи, которые, если в них упорствовать, расстроят порядок Вселенной.

«Сужу ли я об этой проблеме по ее сути или по размеру?» — можете спросить вы. Мы не можем судить о важности разговора по звуку телефонного звонка или определять посетителя по стуку в дверь. Если что-то стукнуло, если что-то коснулось рукава — очень слабо, едва-едва, это может привлечь внимание. Может понадобиться это услышать.

Но где доказательства этого? Он их не находил. Совсем!

Тем летом в «Уиндлшеме» было много радостей и развлечений.

«Надеемся, что сможем навестить тебя, старина», — писал Иннес, который был уже отцом двухлетнего сына по имени Джон. Иннес оставался очень жизнерадостным, хотя и говорил, что ведет бесстрастный, уравновешенный образ жизни. «Америка осталась Ёсе такой же с тех пор, как мы уехали оттуда двадцать лет назад? Как тебе нравится эта прекрасная погода?»

Дети в «Уиндлшеме» — пятилетний Деннис и четырехлетний Адриан вместе с их младшей сестренкой Джин — набросились на привезенную из-за границы игрушечную железную дорогу. Высокий и улыбчивый Кингсли проложил игрушечные рельсы. Конни и Вилли Хорнанг со своим сыном Оскаром — он был немного моложе Кингсли — приехали из Вест-Гринстед-Парка.

Впоследствии у детей Конан Дойла сохранились самые яркие отрывочные воспоминания о днях накануне катаклизма. В «Уиндлшеме» давался официальный обед, из длинной столовой, рядом с бильярдной, раздавался приглушенный шум голосов. Двое мальчишек, которым уже полагалось спать, крадучись спустились немного по лестнице, на стенах вдоль которой висели иллюстрации из «Шерлока Холмса» и «Затерянного мира». Через перила и сквозь открытые двери они смотрели в столовую и лучше всего запомнили лампы в розовых абажурах, мерцавшие на фоне белых рубашек и дамских платьев.