Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова - Петр Александрович Дружинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Словом, ради сохранения исторической правды мы публикуем всё, что смогли разыскать. И чтобы не прятать шило в мешке, начинаем эту подборку именно с тех писем, которые были присланы в поддержку И. С. Зильберштейна.
Особенно бы нам хотелось отметить в этой подборке те письма, которые прислали в газету обычные люди, подчас без высшего образования, проживающие вдали от обеих столиц, в глухих уголках: учителя, инженеры, заводские рабочие, шахтеры… Эти письма можно разделить на две части: первая написана читателями, которые никогда не видели книг Эйдельмана, порой не могли даже написать правильно его фамилию, однако публичная травля позвала их в бой: они «не читали, но осуждают». Вторая часть – от неравнодушных, кто был знаком с творчеством Эйдельмана не по газетной полемике, но по его книгам. Эти письма особенны, и можно задаться тем же вопросом, который возникал у современников при виде образованных и понимающих толк в литературе людей, которые живут в глуши: «Откуда берется во второстепенной провинции интеллигент, начитанный, знающий. У него несколько запоздалый вкус, некоторое отставание от столичной моды. Но вкусы и понятия те же»[571]. Нам трудно судить об эпохе нынешней, но в 1980‐е годы образованность обычных людей не была уделом только крупных городов. Многие из тех, кто прислал свой отклик, понимая, что газета его не напечатает, позволяли себе свободную дискуссию, порой довольно острую (отметим письмо Револьта Пименова, с. 393); а заводской мастер из Тамбова В. Л. Степанов, говоря о ненапечатании писем императрицы, здраво рассуждает о том, что не удел редактора изымать из научного оборота исторический источник по собственному ханжеству: «Ведь не только в них речь шла о сексе, Потемкин был ко всему и умный человек» (с. 404); шахтер из далекого Казахстана Ф. И. Гончаров приводит в подтверждение своей точки зрения цитаты из писем А. С. Хомякова и Пушкина… То есть содержательная сторона этих писем крайне любопытна не только в связи с инцидентом, но и как коллективный портрет читателя начала 1980‐х годов.
Если задаться целью подробно прокомментировать публикуемые письма, то не только объем нашей книги превысит допустимый, но и основной акцент сместится от причин (идеологическая кампания) к ее последствиям (впечатления граждан, ее наблюдавших). Однако почти за каждым письмом может стоять не просто интересный, но подчас замечательный историко-литературный контекст, и речь о письмах не только действительно известных писателей, ученых, журналистов, но и людей, на первый взгляд совершенно безвестных.
Портрет рядового читателя
Приведем по крайней мере один пример. Заранее просим прощения за отступление, но оно нам кажется действительно важным, потому что позволяет увидеть портрет рядового читателя книг Эйдельмана.
Это письмо группы из шести ленинградцев – трех филологов, двух инженеров и одного геолога (см. № 18), фамилии их мало что скажут даже специалистам. Судя по обратному адресу, инициатором этого письма был «инженер М. Е. Аршанский». Посмотрев библиографические справочники, мы убеждаемся, что действительно был такой инженер – автор монографии «Керамические конденсаторы малой реактивной мощности» (М., Л., 1953). Но, как и для многих людей той эпохи, за нарочитой скупостью характеристики «инженер» скрывается неизмеримо более глубокий и обширный историко-литературный контекст.
Михаил Ефимович Аршанский (1912–1988) родился в Черниговской губернии. Когда ему было десять лет, семья переехала в Москву, где он окончил школу и уехал в Ленинград. Получив необходимый с его социальным происхождением рабочий стаж фрезеровщика на заводе, он в 1934 году поступил в Военную электротехническую академию имени С. М. Буденного, стал квалифицированным военным инженером-связистом, поступил на службу в Институт связи сухопутных войск в подмосковных Мытищах, участвовал в Великой Отечественной войне в звании подполковника, но отчего-то в 1949 году завершил карьеру кадрового военного, переехал в Ленинград, где счастливо женился, проработал пятнадцать лет инженером в институте, потом пять лет на заводе. Судя по всему, был любителем литературы: в 1983‐м, когда вышла статья А. Мальгина, он написал свой отзыв в газету, а также обратился с личным письмом к Н. Я. Эйдельману (см. № 19; письмо в газету разыскать не удалось). Но после январской статьи 1984 года он был настолько возмущен, что собрал единомышленников и написал коллективное письмо по поводу публичной дуэли Зильберштейна и Эйдельмана.
Его биография была во многом открыта благодаря Л. З. Копелеву, который некогда опубликовал фрагменты своей переписки с «инженером Аршанским».
Они познакомились до войны, в 1944‐м Копелев был свидетелем неудавшегося романа Аршанского с Юлией Бриль (1916–2017), в замужестве Добровольской, впоследствии известной переводчицей с итальянского[572]. А весной 1947 года их дружба была испытана: Аршанский выступил свидетелем защиты на процессе Копелева, обвинявшегося по 58‐й статье УК. Перед этим, 5 апреля 1945 года, майор административной службы отдела пропаганды среди войск противника Политуправления Северо-Западного фронта Копелев был арестован по ложному доносу, 15 месяцев провел в различных тюрьмах, начав с Тухельской (Югославия) и закончив в «Бутырках», в январе 1947‐го был оправдан и освобожден. Но в марте арестован вновь, слушания проведены заново, в качестве свидетеля был вызван и наш герой:
Миша Аршанский сказал, что знает меня много лет, знает близко, встречались и во время войны, когда мы оба оказались в Москве в январе 1944 года. Он хорошо знает мои настроения и взгляды, и они всегда были по-настоящему партийными.
Прокурор спросил, что он может знать о тех настроениях и высказываниях, которые вызвали предъявленные обвинения, ведь он был на другом фронте.
Миша ответил, что об этом ему подробно рассказали товарищи, бывшие на
