Чтения о русской поэзии - Николай Иванович Калягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но какая нам польза от чужих грехов и даже от чужой роковой прихоти? Чужими грехами свят не будешь. Не думайте о дурном тиране – думайте о добрых делах, к которым вы призваны, которых за вас никто не сделает, без которых мертвой может оказаться ваша вера. Вы же не администраторы, не политики, не военные – вы современные православные публицисты. Православные. Так становитесь на молитву! Карла XII с его лучшей в мире армией вам не придется останавливать на границе – это сделано без вас, и сделано неплохо. А вы сделайте что-нибудь маленькое: умолите Бога смягчить сердце хотя бы у Э. А. Шеварнадзе или в Чубайсе пробудить совесть… Трудно пробудить совесть в Чубайсе? Просите о меньшем. Просите Бога вложить в Хакамаду один-единственный благой помысел, извлечь одну слезинку из глаз Е. Гайдара. Но что-нибудь исправьте в мире своей молитвой, что-нибудь сделайте – и станете вы для нашего времени маленьким Сергием, маленьким Гермогеном, маленьким Митрофанием Воронежским. И люди вас не забудут. И страна воспрянет. И все у нас будет хорошо.
Не можете извлечь слезинку? Вообще ничего сделать не можете? Ну, я не знаю тогда, что вам посоветовать. Попробуйте, может быть, научиться портки стирать.
Вы недовольны Пушкиным, который не посетил Серафима Саровского («это трагедия не только русской литературы, но и всей русской истории. И вина – всецело на поэте»), стрелял в Дантеса (и «жажда смерти противника смертельно отравила раненого поэта»), сто девяносто четыре раза употребил в своих сочинениях слово «прелесть» – и «нигде близко не подошел к святоотеческому смыслу» этого слова.
Не обижайтесь на Пушкина, это совершенно бесполезно, Пушкин убит и похоронен 165 лет назад. Вы же не дикие горцы, которые не умеют забывать, не умеют прощать, и если не могут зарезать обидчика собственноручно, то стараются хотя бы сравнять с землей его могилу и перебить всех его потомков, – вы современные православные публицисты. Публицисты. Так пишите! Ударьте по сердцам с неотразимой силой, увлеките людей… Писать по-русски вам, может быть, не совсем удобно (окончательную форму этому языку придал Пушкин, а Пушкин, как вы установили, всецело виноват перед русской историей и культурой) – по церковно-славянски пишите. Главное, чтобы вас услышали, чтобы вам поверили – погибают же люди, потомки православных, наши братья и сестры. Дети погибают…
Пушкин, злодей, только хвастался: «Чувства добрые я лирой пробуждал», – а ничего не пробудил: страшное наследство оставил вам Пушкин! Убыль населения, пьянство, аборты, секты… Героиновый бум, валеология, Хакамада!.. А уже и Югославия растерзана, уже поставлен в Петрограде семиметровый Тарас – надзирать, скоро ли Нева «понесе у сине море кровь ворожу»: кровь москалей, нашу кровь… Пишите! Если уж и вам не удастся остановить этот разлив зла – что тогда будет с нами? Нет, вы должны справиться.
Не выйдет по-церковнославянски – пишите тогда народным языком допетровской эпохи, изучив его по роману Загоскина «Юрий Милославский» (более надежных источников, кажется, не существует). Но только пишите, только светите – не оставляйте наш добрый, умный народ скитаться во тьме, не оставляйте людей наших без помощи! Пушкин виноват кругом, Пушкин виноват во всем – никто с вами не спорит об этом, – но еще же его вину можно исправить! Бог еще терпит, весна еще наступает в положенный срок, люди рождаются и умирают. Русская земля еще стоит.
И требуется-то от вас немного. Пишите как писали, можете и дальше писать по преимуществу о трагической вине Пушкина и о роковых прихотях Петра – но только начинайте уже, наконец, писать лучше Пушкина. Этим вы привлечете к себе сердца людей. Полюбив вашу прозу, люди нечувствительно проникнутся вашими взглядами, примут вашу систему ценностей, начнут понемногу отвыкать от злых обычаев… А писать лучше Пушкина для вас не составит труда, раз уж вы современные русские слова «прелесть», «трус», «живот», «страхования» способны употреблять в их подлинном, в их святоотеческом смысле.
Святые отцы, правда, по-гречески писали… Так что же? Пишите вы тоже по-гречески.
Хуже не будет.
Только знаете что? На каком бы языке вы ни писали – не пишите вы больше про эту злосчастную невстречу Пушкина с преподобным Серафимом Саровским. Сколько можно?
Изобретательный и пошлый ум Николая Бердяева находил удовольствие в сцеплении (чисто поверхностном, каламбурном) таких разноплановых понятий, каковы, например, «третий Рим» и «III Интернационал», «величайший русский поэт» и «величайший русский святой». Наверное, Бердяеву это казалось остроумным, а там и («чем черт не шутит? потомки разберутся») глубоким. Наверное, выдумав очередную такую штуку, Бердяев радовался и особенно далеко вываливал наружу свой язык… Вы-то зачем лезете на эту плоскость – православные люди!
«Почему величайший русский поэт не посетил величайшего русского святого?», «Почему величайший русский поэт не угостил шашлыком величайшего румынского поэта?», «Почему величайший румынский поэт не совершил восхождение на величайшую румынскую гору?» – проблемам такого рода отдал дань Козьма Прутков (в басне «Чиновник и Курица»), но как-то неловко всерьез интересоваться такими проблемами после Козьмы Пруткова.
Неужели не ясно, что если бы встреча Пушкина с преподобным Серафимом была необходима для таинственных целей Божьего домостроительства, то Бог сумел бы вытащить нашего поэта не только из Болдина, но и с Командорских островов, и даже из трюма корабля, плывущего в Фарсис, – и поставил бы его перед Серафимом?
Неужели не ясно, что если бы преподобный Серафим желал встретиться с «величайшим русским поэтом», если бы русская культура и русская история могли получить какой-то новый, какой-то важный и спасительный импульс в результате этой встречи, то вся ответственность за ее срыв ложилась бы на плечи преподобного? Он-то от первого встречного мог узнать о том, что именно Пушкин – «величайший русский поэт», от второго – получить точный пушкинский адрес… Пушкин же ни при каких условиях не мог знать, кто из множества современных ему подвижников благочестия будет через 70 лет канонизирован, а еще через несколько лет признан Николаем Бердяевым «величайшим русским святым».
Неужели не ясно, что если бы Пушкину была необходима noездка в Саров, если бы спасение его души зависело от встречи с преподобным Серафимом, то Пушкин был бы об этой необходимости извещен? Не нашлось бы в России людей, способных зажечь Пушкина своими рассказами об «убогом Серафиме», – ну тогда лошадь, возившая Пушкина из Михайловского в Тригорское, повернула бы к нему однажды морду и промолвила: «А знаешь,
