Юрий Звенигородский - Вадим Полуян

— Как же ты уцелел, Глеб Семеныч? — ужасалась княгиня.

— Не могу изъяснить, — развел руками тот. — Скажу только, что Мина Гробов водил меня к новгородскому знахарю именем Галактион Хариега. Тот колол стеклянной иглой, вливал в кровь мутную жидкость, которую сам составил и назвал сывороткой. Я ни в чем не перечил. Не ведаю, снадобье ли помогло, или Божья воля.

Из-за стола встали поздно. Князь, скорее в угоду княгине, нежели по личному убеждению, позволил Глебу остаться в ближнем окружении, служить, как прежде. Борис Галицкий поручился за каждый шаг подопечного, обещал за ним постоянный пригляд.

Княжеская семья, помолившись в Крестовой, удалилась почивать.

Анастасия, вздрагивая то ли от пережитого, то ль от услышанного, прильнула к могучему телу мужа, будто от него все еще исходила сила. Он же ощущал: силы нет!

— Отчего ты, свет мой, так охнул при имени какого-то новгородского волхва? — недоуменно спросила супруга. — Ведь в Новгороде что ни человек, то волхв.

Юрий Дмитрич не хотел пересказывать колдовское предвидение, лишь намекнул:

— Я мог бы переиначить: в Пермской земле что ни женщина, то Золотая баба.

Анастасия притихла в его объятиях, оба незаметно заснули…

Утром отдохнувшую супружескую чету разбудило солнце. Оно будило все первые дни во возвращении в Галич. А дни пролетали, как часы, в известиях, трудоемких делах и снова в известиях.

Большое и нужное предприятие немедля затеял опытный Елисей Лисица. Вызванный на беседу, он сообщил об отъезде из Москвы младшего брата Константина. Воистину тот был прав, когда предрекал Юрию о себе, что временщик-литвин Наримантов назовет его за мирный уход с берегов Суры «пособником» старшему брату. Не стерпел Константин злого слова, тем более что великая княгиня Софья с государем-сыном смолчали: ни звука в его защиту! Обиженный отбыл в Углич, удел, пожалованный ему юным Василием.

Елисей уединился с князем в его деловом покое, скреб длинными ногтями седую бороду, морщил переносье, видимо, собирался еще высказаться о чем-то.

— Вот я сижу теперь и рассуждаю, — откровенничал князь, — на что отважутся Витовтова дочь и сплотившиеся вокруг нее бояре относительно моей непримиримой особы. Ты в их среде терся до последнего. Как мыслишь, станут ратиться или каверзы измышлять, или вовсе махнут рукой?

Лисица задумчиво покряхтел. Речь повел не спеша:

— Что тебе сказать, господине? Я хоть и терся, да ведь чаще бывает так: трешься снаружи, а не вотрёшься внутрь. Самые главные разговоры идут тайно. Из противоречивых, туманных слухов явствует одно: на тебя, княже, в Москве не махнут рукой. Однако и на военные действия у Софьи с литовским выходцем Патрикеичем духу недостанет.

— А что, Наримантов имеет большую силу в стенах златоверхого терема? — спросил о литвине Юрий Дмитрич.

Елисей подтвердил:

— Настолько большую, что за старика выдали сестру юного Василия, великую княжну Марью. — Лик князя вытянулся. Лисица поспешил успокоить: — Сила в верхах и в визах — вещи разные. Патрикеич боится быть во главе великокняжеской рати. На твоих же братьев надежда, сам знаешь, какая. Стало быть, светлым головам еще думать и думать. А нам эти думы звать!

Юрий Дмитрич поправил:

— Не знать, а только гадать. Угадывать!

Старик возразил:

— Без знатоков прогадаешь. Хотя и знание и гадание почти одних денег стоят. — На недоуменный господский взгляд он напрямую задал вопрос: — У тебя, княже, деньги есть?

— Что ты хочешь? — не понял Юрий Дмитрич.

Лисица начал деловой разговор:

— На Ивана Дмитрича Всеволожа, известного тебе знатока всех событий, трудятся, не жалея живота, несколько десятков верных людей. Есть они и в Литве, и в Орде, и в Новгороде со Псковом, и в Твери, и в Рязани, короче, везде, где нужно. Их следует содержать конными, на свой лад с оружием и всегда располагающими тугой калитой. Все эти люди способны на разные дела, главнейшее же — быстрые вести о самом важном. Я был одним из них и знаю многих. Если бы ты расщедрился, могу поручиться: глаза, уши, а, коли надо, недрогнувшая рука будут у тебя всюду, где повелишь.

Юрий Дмитрич невольно вспомнил всеведущего, вездесущего Галицкого. Одиночка, увлечения ради не жалеющий собственной невеликой мошны! Теперь перед князем сидел охотник, держащий на сворке целую стаю гончих.

— Сколько потребно? — спросил Юрий.

— Полушестьминадцаты тысячи рублев, — не задумываясь назвал Лисица сумму, — деньгами в отчет, серебром в отвес.

— Добро, — также без раздумий молвил князь. И отпустил воспрянувшего к большим делам споспешника.

После задумался: полу… шестьми… надцаты — это сколько же тысяч? Ага: тринадцать! Как будто по средствам.

Не минуло и месяца, а вести потекли сперва ручейком, затем весенним потоком, наконец, разливанной рекой. В Твери от язвы один за другим скончались великий князь Иван Михайлович и его сын Александр Иванович. Внук Юрий Александрович княжил месяц и тоже умер. Теперь на тверском престоле брат его Борис. Он тотчас же взял под стражу дядю своего Василия Михайловича Кашинского.

Соперничество властителей в объятой язвой Твери не очень-то занимало мысли галицкого князя. А то, что язва уже достигла Москвы, испугало и повергло в уныние. Там свирепый недуг лишил жизни трех сыновей Владимира Храброго — Андрея, Ярослава, Василия. Следовало поставить непроницаемые заставы на всех границах Галицкой земли.

Елисей Лисица получил разрешение входить в княжеские покои по собственному почину: не застанет в тереме, застает в бане. В субботний день, взойдя из предбанника, банщик Устин доложил о его прибытии. Князь, ополоснувшись, вышел, закутанный белой простыней. Добытчик вестей сидел у двери, свесив голову.

— Что, — спросил Юрий, — не обрадуешь?

— Сперва обрадую, — мрачно произнес Елисей. — Витовт, опекун твоего племянника, все же не утерпел, вторгся на Псковщину с большой ратью, подступил к городу Опочке.

— Обрадовал! — вздохнул князь.

— Не гляди в начало, гляди в конец, — пробурчал Лисица. — Опочане встретили пришельца с дикой яростью, с несусветным свирепством, изобретали военную хитрость за хитростью. Осаждающие или умирали в муках, или попадали в плен, что было еще страшней. От литвина ушли бывшие с ним богемцы, волохи, татары. Сам он отступил к Вороначу, удовольствовавшись небольшим выкупом.

— Слава Богу! — заключил князь, вытягиваясь на лавке.

— Еще не все, — продолжал Елисей. — Витовт, уладившись с псковитянами, устремился к Новгороду. Придрался, что, когда шел спор с новгородцами о границах, те назвали его бражником и изменником. Теперь они понадеялись на свои непроходимые болота и посмеялись над угрозами литвина: мы, дескать, для тебя уже мед варим!

— А на московскую помощь не надеялись? — подал голос князь.

Лисица махнул рукой:

— У Москвы против тебя-то нет сил, а против Витовта…

— Каковы вести из Кремля? — хотел услышать более важные вести Юрий Дмитрич.

— Дозволь извещать по череду, — попросил Лисица. — Твой возможный враг хотя и стар, да не дряхл. Он проложил путь своей силе сквозь опасные зыби так называемого Черного леса. Десять тысяч воинов шли впереди с секирами, гатили дорогу срубленными деревьями. Прошла даже самая большая пушка Галка, изготовленная немецким мастером Николаем. Ее везли на сорока лошадях. Выстрелила она по крепости Порхов, снесла каменную башню, а также стену церкви Святого Николы. Но сама разлетелась на части. Много Витовтовых ратников умертвила осколками, даже своего создателя-мастера и еще воеводу полоцкого. Пришлось все же новгородцам заплатить большой выкуп. Каждые десять из ста десяти тысяч платящих подати внесли в казну рубль серебром.

— А Москва молчит, — повторил Юрий Дмитрич.

— Вот теперь огорчу тебя, — перешел к главной вести Лисица. — В златоверхом тереме состоялся совет. Великая княгиня Софья Витовтовна призвала бояр и сообщила им предложение своего отца отправить к тебе митрополита для увещаний. То есть церковь вмешать в твою распрю с племянником.

Юрий живо вскочил:

— Фотий… приедет… в Галич?

Елисей встал и молвил значительно:

— Он уже в Ярославле.

Юрий Дмитрич сидел как на иглах, советуясь с Семеном Морозовым. Дел много, хоть разорвись! Как на зло, отсутствует Борис Галицкий: отправлен в Звенигород досмотреть, все ли благополучно в ближней от Москвы вотчине. Даниил Чешко уехал на Белоозеро с княжеским вкладом в возникшую там Ферапонтову обитель в пятнадцати верстах от Кирилловой. Все хлопоты по встрече почетного гостя пришлось возложить на тиуна Ватазина. Особое беспокойство вызвал обветшалый святительский дом, запустелый после того, как Галицкая епископия была соединена с Костромской. Нужно было быстро обиходить, прибрать хоромы. И эту заботу взяла на себя княгиня Анастасия Юрьевна.