Корабль судьбы (Том I) - Робин Хобб

Змей прикрыл глаза веками, потом опять уставился на нее. Недоверие боролось в нем с отчаянием. Он взмолился:

— Вода… где поглубже…

— Сейчас, — кивнула она. И вскинула голову, чтобы оглядеться. Увы… Глубокой воды нигде поблизости не было видно, разве что если стащить бедолагу ниже по течению. Но там он не найдет ни пищи, ни места, чтобы свить кокон. Город Трехог стоял возле первого из таких мест, но ту отмель давно поглотила разлившаяся река. Была и еще одна, причем неподалеку. Однако река изменила русло, и там, где когда-то простирались дивные поля тонкой, черной с серебром грязи, теперь была голая каменная мель. Как же устроить, чтобы вода, песок памяти и змей собрались в одном месте и несчастный сородич сумел-таки соединить песок со слюной, облепляя себя панцирем преображения?

Израненный змей вновь поднял голову и из последних сил затрубил, а вернее, заплакал. У Тинтальи не было сил просто смотреть, хотелось немедленно что-то делать, предпринимать. Да, она без малейшего усилия несла сразу двоих двуногих, но сородич был почти одного с нею веса. Когда она попыталась ухватить его лапами и перетащить в более глубокий речной рукав под берегом, ее когти прочертили по разодранным бокам и погрузились в нежную плоть. Бедный змей закричал от боли и забился, едва не сшибив Тинталью судорожным ударом хвоста. Она еле устояла, вовремя опустившись на четвереньки. И вот тут ей попалось под лапу на речном дне нечто твердое, гладкое, округлое. Оно перевернулось и треснуло под весом драконицы. Что такое? Внезапное предчувствие заставило Тинталью зацепить предмет когтями и вытащить на поверхность.

Это оказался череп. Череп морской змеи. Разъедающие воды реки превратили крепкую кость почти в труху, которая немедленно рассыпалась у нее в лапах. Драконица обшарила ближнюю отмель, уже зная, что именно найдет. И самые худшие ее ожидания немедленно оправдались. Ей попались три крупных позвонка, еще державшиеся вместе. А вот еще один череп. Ребра, нижняя челюсть… Все в самых разных стадиях разложения, иные кости — с сохранившимися суставами, в лохмотьях свисающих сухожилий, другие — отполированные водой добела, третьи — проеденные насквозь.

Итак, здесь лежали кости ее народа. Кости тех, кто сумел вспомнить достаточно для того, чтобы отыскать дорогу к полям преображения… достаточно, чтобы натолкнуться на непреодолимое препятствие — и погибнуть.

Так же как у нее на глазах погибал этот синий.

Он теперь лежал на боку, подрагивая и задыхаясь от боли. Его грива произвела-таки последнюю толику яда, и этот яд тек несчастному прямо в глаза. Тинталья подошла к змею и молча посмотрела на него, не зная, что делать. Тот ненадолго опустил веки и выдохнул одно-единственное слово:

— Пожалуйста…

Тинталья откинула голову и огласила окрестности душераздирающим ревом, давая волю накопившейся ярости и отчаянию. Когда же багровая пелена затопила ее мозг — она исполнила просьбу сородича. Могучие челюсти сомкнулись на его шее, чуть ниже сочащейся ядами гривы. Одно движение — и хребет несчастного был сломан. По длинному телу прошла судорога, кончик хвоста еще раз вспенил воду. Тинталья стояла и смотрела, как умирал синий, как тускнели его глаза, как непроизвольно двигались челюсти. Потом он затих.

Она еще чувствовала во рту вкус его крови. Едкий, горький, мучительный. Слабые, размытые яды змея обжигали язык, повествуя о его жизни. На некоторое мгновение Тинталья стала им — и содрогнулась от изнеможения и муки. А всего пуще — от непонимания, что же происходит. Ее сознание тотчас возобладало, но ощущение жизни, потраченной абсолютно впустую, бесцельно, — это ощущение попросту потрясало. Сколько раз врожденная память побуждала синего пускаться в путь, ища дорогу к преображению? Сколько раз он покидал богатые кормовища южных вод и устремлялся на север?

И все — зря.

Тинталья склонилась над почившим собратом и стала утолять голод его плотью. Воспоминания, нажитые синим, при этом сливались с ее собственными, и все приобретало окончательную ясность. Да. Если бы в мире все шло обычным порядком и у Тинтальи появился самец, эти воспоминания перешли бы по наследству к ее детям и ничто, даже столь бездарно прожитая жизнь, не пропало бы втуне. Вот тогда смерть синего не оказалась бы напрасна. Ибо теперь Тинталья видела и помнила все, что видел и запомнил он сам. Она сопровождала его в каждой очередной бесплодной попытке совершить закукливание и преобразиться. Она наблюдала — изнутри, но в то же время извне, — как раз от разу его разочарование все более сменялось замешательством, а позже — тупым упрямством создания, почти потерявшего разум.

Год за годом синий пытался найти знакомые ориентиры на дне и встретить Ту, Кто Помнит. И год за годом так и не мог преуспеть. Наступала очередная зима и загоняла его обратно на юг — отъедаться, заново нагуливать тело. Но проходили годы, завершался очередной цикл, и зов природы опять вел его на север.

То, что он умудрялся добираться сюда — с его-то коротенькой памятью змея, — было сродни истинному чуду. Тинталья посмотрела на его оголенные кости. Да, он все равно не выжил бы, даже если бы она сумела оттащить его на глубину. Что ж, зато теперь она понимала, что случилось с морскими змеями, не пожелавшими откликнуться на ее зов. Тинталья подобрала еще несколько черепов, обглоданных рекой. Здесь поистине лежал ее народ. Здесь покоилось его прошлое. И будущее.

Она отвернулась от останков синего. Очень скоро река уничтожит остатки его плоти, как уничтожила десятки и, наверное, сотни иных тел. И несомненно, будут еще новые жертвы. Пока в море не останется ни единой змеи. И Тинталья была бессильна что-либо изменить. Она не могла ни углубить русло реки, ни заново направить ее течение к полям серебристо-черных песков. Тинталья даже фыркнула, вспомнив горделивое прозвание драконьего рода. Повелители Трех Стихий. Властелины Воды, Земли и Небес. Хорошенькие повелители. Чем они в действительности повелевали, что слушалось их власти?

Стоять на мелководье было зябко, да и лапы начинали понемногу чесаться от прикосновения жгучей воды. Нынешнюю крепость ядовитых токов не вполне выдерживала даже ее бронированная чешуя. Тинталья вброд зашагала подальше от берега, туда, где над головой распростерлось открытое небо. Распахнула крылья, присела на задних лапах — и мощно прыгнула вверх.

Но только затем, чтобы неуклюже плюхнуться в воду. Подвела речная галька, не давшая лапам прочной опоры. Тинталья переступила с лапы на лапу и почувствовала навалившуюся усталость. Ее вдруг взяла острая тоска по добротно утрамбованным площадкам для посадки и взлета, что люди прежней расы с такой любовью и заботой готовили для своих крылатых гостей. «Если бы не вымерли Старшие, — подумалось ей, — и мой род наверняка не угас бы. Крылья драконов по-прежнему осеняли бы небеса. Да, Старшие обязательно изменили бы эту отмель ради нашего удобства, ведь мы были родней. Но Старшие погибли, и этого не изменить. Паршивые людишки заняли их место под солнцем».

Она уже начала подбираться для нового прыжка, и тут нежданная мысль осенила ее.

«Людишки-то они, конечно, паршивые. Но строить тоже умеют. Я видела мосты, причалы, дома. Может, и они сумели бы расчистить здесь реку? Хотя бы настолько, чтобы сумела пробраться змея? Может, они ухитрились бы направить воду к залежам черно-серебряного песка, годного для строительства коконов? Удалось бы им это, если бы они захотели?»

Да, малосимпатичные наследники Старших определенно справились бы с подобной задачей. Но вот захотят ли они?

Тинталья заново исполнилась решимости. Могучий прыжок, бешеный удар крыльев — и она поднялась в воздух. Ей срочно требовалось добыть какую-никакую дичь, чтобы заглушить вкус змеиной крови во рту. Но всего необходимей было поразмыслить. О том, как склонить на свою сторону людей. Принудить или подкупить? Пригрозить или попробовать подружиться?

Путь до Трехога неблизкий. У нее хватит времени всесторонне обмозговать каждую возможность и вероятность.

Пока же ясно одно: люди вполне способны помочь ей. А это значит, что для ее народа не все потеряно безвозвратно.

Стук в дверь каюты показался ему самую чуточку резковатым. Брэшен выпрямился в кресле, стискивая зубы и самого себя предостерегая от скоропалительных выводов.

— Кто там, входи!

Появился Лавой. Он вошел и плотно притворил за собой дверь. Он только что сменился с вахты. На нем был промасленный непромоканец, но волосы все равно прилипли к голове, с них текло. Шторм был не то чтобы особенно лютым, но свирепость, недостававшую ветру, с лихвой возмещал дождь. Кто-кто, а Брэшен хорошо знал, как холодит такой зимний ливень, как он вытягивает из человека последние крохи тепла.

— Вроде звал меня, так? — осведомился Лавой. Брэшен отметил про себя отсутствие почтительного обращения «кэп». Ладно, так и запишем.