Чёрный караван - Клыч Кулиев

Я улыбнулся:

— События развиваются слишком стремительно. В Лондоне хотят опередить события!

Генерал поднял рюмку.

— По-моему, наши горе-политики соревнуются в глупости. Да, да… Это глупость. Абсолютная глупость! — выпалил он и одним глотком выпил коньяк.

На этот раз промолчал я.

Выйдя от генерала, я прошел к себе, чтобы немного отдохнуть. Надел пижаму, прилег на диван, просмотрел журналы, газеты. Но только-только я задремал, в дверь постучались. Я не успел подняться, как вошла Элен. Прерывающимся голосом она объявила:

— Генерал лежит и не может подняться. У него сердечный приступ!

Не переодеваясь, в чем был, я кинулся в комнату отдыха. Маллесон лежал на диване, закрыв глаза, бледный как полотно.

Я осторожно прикоснулся к его руке:

— У вас болит сердце?

Генерал открыл глаза и через силу ответил:

— Ничего опасного… Это пройдет…

Но было видно, что он сильно ослабел: в лице не было ни кровинки, глаза глубоко ввалились, он дышал тяжело и прерывисто. На лбу выступил холодный пот.

Мы с Элен сняли с генерала сапоги, расстегнули на нем пояс и поудобнее уложили его на диване. К этому времени подоспел доктор. Осмотрев Маллесона, он дал ему выпить микстуру и сказал:

— Полный покой… На несколько дней вам придется забыть о делах, господин генерал.

Генерал нахмурил брови:

— Несколько дней?

— Да.

— Так долго я не выдержу.

— Выдержите. Понадобится — пролежите и месяц. С сердцем не шутят. Сердце — не любовница, чтобы обниматься с нею, когда пожелаешь.

Грубая шутка доктора явно не понравилась генералу, но он промолчал. С врачом не спорят!

Позвав коменданта, я пошел с ним к себе в кабинет. Комендант рассказал, как прошел митинг. Большевистские элементы выступили с осуждением и нашей политики, и политики Закаспийского правительства. Он добавил еще, что Дружкин намерен сегодня ночью провести большую операцию.

Как стремительно меняется обстановка! Несколько часов тому назад и я был полон желания провести такую операцию и расправиться с бунтовщиками. А теперь вынужден укротить свой гнев. Ведь если бунтовщиков арестуют, положение осложнится еще больше. А нам не нужны осложнения. Нужно позаботиться о том, чтобы уйти без шума, спокойно.

Я решительно приказал коменданту:

— Найдите Дружкина и от моего имени скажите: из участников митинга никого не арестовывать! Почему — я объясню ему завтра сам!

Когда комендант вышел, я закурил сигарету и опустился в кресло, чтобы еще раз восстановить в памяти все происшедшее и наметить дальнейшие пути. Меня удивляло одно: чем так огорчен генерал? Неужели он боится, что похоронит свою карьеру в Закаспии? Опасаться этого не было никаких оснований; напротив, именно оставаясь здесь, мы рисковали попасть в безвыходное положение. Атмосфера с каждым днем накалялась, и, как пн убеждали мы себя, было ясно — почва под нашими ногами колеблется.

Разумеется, после стольких пышных слов и щедрых обещаний нелегко было уходить отсюда. Больше того, это было позорно. Перед моим мысленным взором предстали картины ближайшего будущего. По всему городу… по всему краю побежит молва: «Англичане уходят!» Большевики будут торжествовать, начнут выступать открыто. Друзья наши будут потрясены. Будут умолять… плакать… рыдать… А может быть, и осыпать нас проклятиями!

Пришла усталая Элен, положила передо мной папку с телеграммами. Я раскрыл папку, и вдруг сердце мое тревожно забилось. В телеграмме из Мешхеда я прочитал: «Двадцатого февраля во время охоты близ Джела-лабада убит эмир Хабибулла-хан. Третий сын эмира Ама-нулла-хан объявил себя эмиром Афганистана. Подробности уточняются…»

Перед глазами сразу почему-то возник Асадулла-хан, и мои мысли от границ Закаспия устремились к Афганистану.

31

Сразу по возвращении в Асхабад я рассказал Ораз-сердару о своей встрече в Каракумах с беглыми дайханами и Балкан-палваном. Сердар, оказывается, знал палвана. Он объяснил мне, что Балкан-палван — прирожденный бунтовщик, и обещал послать в погоню за беглецами своих конников. Свое обещание сердар выполнил. Но беженцы оказали его людям вооруженное сопротивление и даже вынудили первый отряд отступить. Тогда сердар послал второй, большой отряд, добавив к нему русских пулеметчиков, и жестоко разгромил беженцев. Вчера ночью в Асхабад привели человек десять старейшин беглецов, и, как теперь с торжеством объявил мне сердар, среди них оказался и мой приятель, Балкан-палван. Я решил еще раз встретиться с палваном и приказал привести его в миссию.

Когда я вошел в комнату, Балкан-палван был уже там. Он уставился на меня долгим взглядом. Я закурил и, пустив в него густое облако дыма, спросил, холодно улыбаясь:

— Что, не узнаёшь?

Не отводя от меня взгляда, палван с обычным хладнокровием ответил:

— Я узнал вас в ту же ночь. Уже тогда я понял, что вы не простой человек. Но я не думал, что вы англичанин.

— А кто же?

— Я подумал, что вы один из полоумных мусульман.

— Разве бывают такие?

— Еще бы! Бывают и такие, что, вывернув наизнанку свою совесть, продают ее. От них-то все наши беды!

Я отлично помнил, как важно, громко говорил Балкан-палван в ту ночь, в песках Каракумов. Интересно, что он теперь запоет? Я решил проверить его. Наклонился над ним с деланной улыбкой:

— Ты обещал мне подарить верблюда с верблюжонком за совет, который я дал в Каракумах? Это правда?

— Правда!

— И устроить пир, если вернутся большевики? Тоже правда?

— И это правда!

Я вытащил браунинг и прицелился прямо в лоб палвану:

— Тогда я тоже скажу тебе правду: твоя жизнь теперь в моих руках. В этом ты убежден?

— Нет! — ответил Балкан-палван, ничуть не испуганный. — Моей жизнью никто, кроме создателя, распоряжаться не может!

— Вот как? — Я отступил на шаг и грозно закричал: — Становись на колени!

— Не стану! Не стану, даже если вы сдерете с меня шкуру!

Я прицелился чуть повыше правого уха палвана и нажал на спуск. Грохот наполнил комнату, кисло запахло порохом. Я не отрывал глаз от палвана. Он остался сидеть в той же позе, словно прирос к месту. Но все же был напуган, лицо его побелело. Страх смерти, видимо, действует на каждого!

Я дослал в ствол браунинга новый патрон и опять пригрозил:

— Еще есть время… Становись на колени!

Глядя прямо на меня, палван попытался улыбнуться:

— Создатель отвел от меня одну вашу пулю. Быть может, отведет и остальные…

Я бросил браунинг на стол и, смягчившись, совсем другим тоном сказал:

— Молодец! Ты, оказывается, мужественный человек. Я хотел проверить твою смелость. Да, ты настоящий палван!

Балкан-палван ничего не сказал.

Я сел за стол и, еще более смягчаясь, спросил:

— Я вижу, тебе надоело жить?

— Нет… Жизнь никому не может надоесть. Что может быть слаще жизни? Но жить, втянув голову в плечи, тоже нелегко. Нет больше сил терпеть. Нынче на нас нападают люди Ораз-сердара. Завтра — налетают конники Хаджимурад-хана. Каждый божий день на наши головы обрушивается новое бедствие. И всему этому, как говорят они, виной — вы.

— Мы?

— Да… Они говорят, что выполняют приказ генерала Молла-эсена.

— Они лгут! Все, что нам нужно, мы привозим из Индии. Покупаем в Персии.

— Этого я не знаю… Они ссылаются на вас…

Мы знали, что они ссылаются на нас. «Англичанам нужно… Генерал Маллесон требует…» Нам было известно, что и Ораз-сердар и другие сваливают все на нас. Мы, конечно, брали у населения и зерно, и фураж, и скот. Но и наши друзья не отставали! И самое главное, они все совершали, прикрываясь нашим именем. И мы были бессильны. Кучка упрямых болванов! Что с ними поделаешь!

Я решил одной пулей убить сразу двух зайцев. Вызвав дежурного офицера, приказал снять наручники с Балкан-палвана. Затем подошел к нему вплотную и серьезно сказал:

— Если бы мы, англичане, были плохими людьми, то все мусульманские народы, от арабов до персов, не искали бы у нас защиты. Вас обманывают. Мы не пришли сюда грабить ваш народ. Пришли, чтобы помочь вам, защитить. Ступай, возвращайся в свой аул. Позаботьтесь о завтрашнем дне. В Каракумах вы не найдете счастья!

Балкан-палван, видимо, не ожидал этого. Разминая свои сильные руки, он с каким-то смешанным чувством посмотрел на меня и спросил:

— Вы тоже англичанин?

Я мягко улыбнулся:

— Да, англичанин… Правая рука Маллесона. Полковник Форстер!

Балкан-палван еще некоторое время пристально смотрел на меня. Затем глубоко вздохнул и робко спросил:

— Я могу уйти?

— Ступай… Твои односельчане тоже вскоре придут вслед за тобой!

Старик сразу как-то обмяк, мне даже показалось, что в его потускневших глазах блеснули слезы. Как сложна человеческая натура. Перед пулей он не дрогнул… А услышав доброе слово, сразу ослабел!