Чёрный караван - Клыч Кулиев

Известие о князе, честно говоря, искренне меня удивило. Я никак не думал, что он осмелится показаться в этих местах. Видимо, он действительно присоединился к большевикам. И Екатерину сбил с пути. Я решил сейчас же повидать князя и приказал капитану привести его на допрос, а сам направился к генералу — доложить о результатах ночной операции. Маллесон с сожалением покачал головой и сказал:

— Нет времени. Если бы у нас была еще хоть неделя… Тогда можно было бы расширить поиск.

Выйдя от генерала, я направился прямо в комнату для допросов. Князь с перевязанной ногой полулежал на скамейке. Несмотря на это, он попытался приподняться, как только я вошел, и по-военному отдал честь, Я устремил на него пронзительный взгляд:

— А, дорогой князь! Вы, оказывается, здесь?

Облизывая пересохшие губы, князь спокойно смотрел на меня. Он совершенно переменился. Его худощавое, симпатичное лицо обросло бородкой, которая очень ему шла, усы стали гуще. На глазах поблескивало пенсне. Одет он был в строгий, хорошо пригнанный по его статной фигуре серый костюм, на ногах — черные туфли.

Я с ног до головы оглядел князя и продолжал тем же ироническим тоном:

— Я читал ваше бухарское сочинение, дорогой князь. Вы сами его написали или вам помогли?

— Сам написал!

— Не знал, что у вас имеются такие способности. Но об этом поговорим после. Сейчас меня интересует другое: когда это вы умудрились попасть в сети большевиков?

— Я не большевик.

— А кто же вы тогда?

— Русский.

— Знаю, что не туркмен. — Я постарался принять еще более спокойный вид. — Я говорю о вашей политической платформе. Кому вы служите?

Подавляя боль в ноге, князь гордо ответил:

— России! Родине!

— A-а! Значит, вы из последователей генерала Востросаблина? Судьба России на волоске… Мы хотим ее спасти… Так? — Князь молчал. Я закурил и продолжал — У нас, дорогой князь, нет времени для спокойной беседы. Завтра я отправляюсь в Мешхед. Если вы откровенно выложите всю правду, мы наш разговор закончим здесь. Но если это вас не устраивает, придется продолжить встречу там, по ту сторону границы. Что вам больше подходит?

— Какую правду я должен, как вы сказали, выложить?

Я сел за стол и все так же спокойно продолжал:

— Пока ответьте только на один вопрос: когда организована «Группа молодых офицеров»? Кто руководит ею?

По-видимому, рана причиняла князю сильную боль. Полулежа на скамье, он то приподнимал ногу, то опускал ее, кусал губы, морщился. Но я делал вид, что ничего не замечаю. Я хотел заранее дать ему почувствовать, что он не дождется пощады.

Князь некоторое время молчал, понурясь, потом, с трудом превозмогая боль, заговорил:

— Организация еще не создана. Но она будет создана. Кто-то из офицеров нарушил клятву… Выдал нас…

— Екатерина тоже входит в вашу организацию?

Князь с мольбой посмотрел на меня:

— Я сильно ранен. Неужели вы думаете, что я сейчас способен отвечать на ваши вопросы?

— Да… Думаю, что вы вполне способны отвечать на мои вопросы, — возразил я, не меняя тона. — Если вы хотите облегчить свое положение, говорите скорее. Говорите честно, открыто… Иначе вам не избежать смерти. Умрете тут же!

— Что я должен говорить?

— Когда вас завербовали большевики?

— Я ненавижу большевиков!

— Вот как! А ведь только что вы сказали, что сами сочинили свое знаменитое послание.

— Меня заставили. Работники Чрезвычайной комиссии вынудили. Я все расскажу. Покажите меня врачу. Я хочу жить!

— Хотите жить? Это для меня новость!

Видно было, что боль в раненой ноге все больше одолевала князя. Он согнулся вдвое. В лице — ни кровинки. На глаза набежали слезы.

Я решил продолжить заслуженную им пытку:

— Где Екатерина?

— Она ненавидит вас. Я все расскажу. Но вызовите врача. Я не могу больше сидеть!

— Что вы, князь… Вам ли проявлять слабость? Ну-ка, садитесь как следует. Выпрямитесь! — Князь с трудом выпрямился. — Вот так… Теперь продолжим наш разговор. Вы говорите: Екатерина ненавидит меня?

— Да, да… ненавидит! — Князь опять согнулся, положил закованные руки на раненую ногу.

Я крикнул:

— Встать!

Князь попытался встать, но ноги не слушались. Он бешеными глазами посмотрел на меня и дико закричал:

— Вы человек или зверь?

Я повторил команду:

— Встать!

Но князь уже не реагировал на приказание. Сидел как человек, потерявший рассудок, закрыв глаза и тяжело дыша. Потом, с трудом подняв голову, вдруг обвел меня взглядом, полным ненависти:

— Будьте вы прокляты!

Князь покачнулся и повалился на бок.

Я понял, что он потерял сознание от боли, и, поручив своего пленника дежурному офицеру, вышел.

От дурной погоды или оттого, что целый день прошел в спешке, в сборах в дорогу, у меня жестоко разболелась голова. Казалось, череп раскалывается. В сердце я ощущал какую-то щемящую тяжесть. А через несколько часов предстояло выступать в путь. Дважды я опускал голову па подушку, стараясь уснуть, но это не удалось. Неотвязные мысли давили меня, как тяжелые тучи, нависшие сейчас в небе. Хотелось, чтобы все наконец окончилось, чтобы поскорее наступил момент отъезда.

Дежурный офицер доложил, что прибыл Дружкин. Я вышел в приемную. Протирая платком глаза, приглаживая волосы, министр приводил себя в порядок. Едва я вошел, он с волнением заговорил:

— Господин полковник, Екатерину не нашли.

— Что же она — провалилась сквозь землю?

— Бог знает! Мы перерыли все, что могли. Целый день только ее одну искали.

У меня было намерение — присоединить Екатерину к князю и обоих увезти с собой. Сейчас уже не было времени заниматься расследованием. А оставить князя на попечение наших местных друзей я боялся. По совести говоря, не доверял им. Поэтому сразу поднял на ноги и своих людей, и людей Дружкина. И вот усилия целого дня ни к чему не привели, не найдены ни единомышленники князя, ни Екатерина. Что делать?

Я повторил вслух этот вопрос:

— Что делать дальше, господин министр?

Дружкин ответил решительно:

— Будьте покойны, господин полковник… Найдем! Далеко уйти она не могла. На этой же педеле я привезу ее в Мешхед. Не сомневайтесь!

Я простился с Дружкиным и, собрав сотрудников, выезжающих вместе со мной, отдал последние распоряже-ния. Затем ушел к себе в комнату. Пережитое за день взяло свое — я повалился как сноп на постель и заснул тяжелым сном.

Если бы не Элен, я спал бы еще долго…

На рассвете мы выступили в путь. Дождь перестал, но тяжелые тучи не рассеялись, все еще нависая своей грозной тяжестью. На улицах стояла грязь, лошади и мулы медленно, с натугой переставляли ноги. Город, как видно, был еще погружен в сладкий предрассветный сон: кругом не было видно ни души.

Погрузив на нескольких мулов наиболее ценный груз, мы молча нырнули в непроглядную темень ночи. Большая часть грузов находилась еще в казарме на южной окраине города. Там же нас ожидал конный конвой, который должен был выступить вместе с нами. Сейчас мы везли только деньги и секретные документы.

Мы шли, укрывшись за темной завесой ночи, боязливо оглядываясь по сторонам, точно шайка разбойников, остерегающаяся дневного света. Почему? Какое преступление мы совершили? Я пытался убедить генерала, что надо уходить днем, открыто, с высоко поднятой головой. Но он не согласился. «Сбежится весь город, на нас посыплются проклятия», — сказал он. Что ж? Пусть сбегаются, пусть проклинают… Как говорят на Востоке: «Проклятия собаки не страшны волку». Оттого что кучка бездельников будет осыпать нас проклятьями, наш клинок не затупится! А такой уход — это величайший позор. Непобедимые воины Великой Британии уходят тайком, призвав в союзницы темноту ночи. Стыдно!

Мы быстро выехали на южную окраину города. Около двух сотен всадников ожидали нас на дороге перед казармой. Часть конных поехала вперед, остальные последовали за нами. Мы намеревались еще до рассвета достичь гор. Особая опасность нам не угрожала. Мы понимали, что большевики не рискнут напасть на такой отряд. Но все же на душе было тревожно. Мне не хотелось оглядываться назад, я неотрывно смотрел вперед. А мысль моя уже перешагнула горы Копетдага и витала в окрестностях Мешхеда. И я задавал себе вопрос: боже мой, чем же закончится эта бродячая жизнь?

Эпилог

В прошлом году в это самое время я был в Герате. Тогда дорога была открыта, я мог двигаться в любом направлении, в каком пожелаю. Никто не смел преградить мне путь. А теперь я вынужден скитаться, ежедневно меняя свой облик и пристанище… Всего один год прошел! Но за этот промежуток времени столько раз весь мир трещал по швам, такие непостижимые уму события произошли! Не буду уходить мыслями слишком далеко. Достаточно восстановить в памяти только три последних месяца, и то голова закружится. Не подумайте, что это слабость! Нет! Судите сами.