Волшебный корабль - Робин Хобб

Брэшен тихо и насмешливо фыркнул себе под нос. Да уж жестокая судьба. Ему бы такую… Он почесал пятерней грудь, потом поскреб в бороде. Ладонями убрал с лица волосы… Пора было работу искать. А стало быть, надлежало привести себя в порядок — и отправляться назад в порт.

— Доброе утро! — обойдя нос корабля, приветствовал он Совершенного.

Сколько он себя помнил, ему всегда казалось, что носовое изваяние очень страдает: оно составляло единое целое с форштевнем корабля, а тот сильно кренился на один борт. Глядя на него сейчас, Брэшен вдруг заподозрил, что у Совершенного, по-видимому, должна все время болеть спина… но так и не собрался с духом спросить напрямую.

Совершенный, как обычно, висел со скрещенными на груди руками. Его безглазое лицо было обращено в ту сторону, где за полумесяцем сверкающей на солнце воды можно было разглядеть другие корабли, входившие в гавань и выходившие из нее. Он даже не повернулся к Брэшену. Лишь поправил его:

— Не утро, а вечер. Полдень давно миновал.

— Похоже на то, — согласился молодой моряк. — Значит, пора мне со всех ног бежать на причалы. Надо, понимаешь, новую работу подыскивать.

Совершенный ответил:

— Не думаю, чтобы она вернулась домой. Если бы она отправилась туда, то, полагаю, воспользовалась бы своей старой тропинкой — вверх по скалам и через лес. А она попрощалась со мной и ушла берегом — к городу.

Брэшен спросил:

— Ты это про Альтию?

Он постарался выговорить это так, как если бы ему не было никакого дела.

Слепое изваяние кивнуло.

— Она встала с рассветом. — Это прозвучало почти как упрек. — Я только-только расслышал голоса первых утренних птиц, а она уже зашевелилась и потом вышла. Правду сказать, она и ночью очень плохо спала…

— Еще бы. Ей пришлось крепко поразмыслить кое о чем. Кстати, может, сегодня она и направилась в город, но полагаю, еще до конца недели все-таки вернется домой. Куда ей еще-то податься, как не домой?

— Думается, только сюда, — отозвался корабль. — Ладно. А ты, значит, собрался работу искать?

— Кто не работает — тот не ест, — сказал Брэшен. — Иду в гавань. Только, наверное, попробую устроиться не на торговый корабль, а к рыбакам или китобоям. Я слышал, толковому человеку нетрудно продвинуться на китовом или дельфиньем промысле. И они не слишком-то лезут в душу тем, кого нанимают… По крайней мере, так говорят.

— Это потому, что там очень многие гибнут, — безжалостно пояснил Совершенный. — Я сам слышал… еще тогда, когда моих ушей достигали разные слухи. Еще я слышал, что промысловики затевают слишком долгие плавания, сверх меры нагружают свои корабли и нанимают очень много людей — именно потому, что заранее знают: далеко не все возвратятся на берег.

Брэшен неохотно согласился:

— Мне тоже доводилось слышать нечто подобное… — Он присел на корточки, потом вовсе опустился на песок возле неподвижного корабельного борта. — Ну а как по-твоему, есть у меня выбор?… Ох, надо было мне прислушиваться к тому, что внушал мне капитан Вестрит все эти годы. Если бы я последовал его совету и начал откладывать денежки, скопилась бы уже приличная сумма… — Он вроде бы засмеялся, но это был совсем не смех. — А больше всего я желал бы, чтобы в самом начале кто-нибудь битый жизнью мне посоветовал: «Проглоти свою дурацкую гордость, глупый щенок, и беги скорее домой…»

Совершенный порылся в памяти.

— Если бы несбыточные мечты были конями, нищие бы разъезжали верхом! — объявил он торжественно. И улыбнулся почти самодовольно: — Это изречение я уже давненько не вспоминал.

— Сия мудрость — из разряда нетленных, — буркнул Брэшен сердито. — Ладно, пошел-ка я в гавань. Плевать — наймусь на одну из этих вонючих душегубок. Там, между прочим, требуются не моряки, а в основном живодеры.

— Скотская и грязная работа, — кивнул Совершенный. — На правильном корабле, то есть торговом, матрос если и запачкается, то смолой, а если вымокнет, то в соленой забортной воде. А на промысловом судне повсюду кровь, жир и дерьмо. Порежешь палец — вся рука отгниет… Или вовсе помрешь, если ее не успеют вовремя отрубить. А на китобойном корабле-матке ты вместо отдыха будешь без конца засаливать мясо. И, если капитан достаточно жаден, его команда так и спит рядом с гнусно воняющим грузом…

— Умеешь ты на подвиги вдохновлять, — проворчал Брэшен обреченно. — Может, подскажешь, куда мне еще податься? Выбор-то небогатый!

Совершенный откликнулся странноватым смешком.

— И ты мне такое всерьез говоришь? Да перед тобой весь мир лежит, только бери. Вы, люди, привыкли это как должное принимать. До того привыкли, что в упор не видите возможностей, которые перед вами открыты! Забываете, что у вас-то выбор есть всегда…

— Ну и каковы же мои великолепные возможности? — спросил Брэшен. Ему стало слегка не по себе: он расслышал в голосе корабля некую особую нотку. Подобную шальную удаль излучает мальчишка, вслух предающийся несусветным фантазиям.

— А ты возьми да прекрати. — Совершенный выговорил это так, что стало ясно: вот она, его заветная мечта. — Просто прекрати — и все.

— Что… прекратить?

— Прекрати быть. Вы, люди, такие хрупкие существа. Кожа у вас тоньше парусины, кости легко ломаются. Внутри мокрые, как морская вода, и такие же соленые. Соленая влага истекает из вас сквозь малейшую рану. Как легко вам прекращать свое бытие! Просто отворить кожу и дать влаге вытечь. Или дать морским тварям объесть мясо, кусок за куском, пока не останется лишь кучка позеленевших костей да гниющие сухожилия. И после этого уже ничего не знать, не думать, не чувствовать. Вы прекращаетесь. Насовсем…

— Пока мне этого что-то не хочется, — тихо промолвил Брэшен. — Уж по крайней мере, не так. Никому из людей не хочется такого конца.

— В самом деле? — засмеялся Совершенный. — А я вот знал кое-кого, кому хотелось перестать быть. И даже некоторых, кто взаправду это сделал. А что? Конец-то все равно одинаковый. Хочешь ты его или не хочешь!

— В одном камешке я усматриваю легкий порок…

— А я уверена, что ты ошибаешься, — ледяным тоном возразила Альтия. — Камни отлично подобраны, они прекрасного глубокого цвета и все как один — чистейшей воды. И оправлены в золото. — Она прямо смотрела ювелиру в глаза. — Мой отец никогда не дарил мне ничего, что не удовлетворяло бы самым высоким запросам!

Ювелир шевельнул ладонью, и две маленькие сережки перекатились по ней взад-вперед. У нее в ушах они всегда выглядели замысловатыми и изысканно-миниатюрными. На ладони торговца серьги казались маленькими и простыми.

— Семнадцать, — предложил Альтии ювелир.

— Двадцать три. — Она постаралась не выдать, какое облегчение испытала. Входя в лавочку, она твердо решила, что меньше пятнадцати уж никак не возьмет. Но, коли уж представляется такой случай, будет свирепо торговаться за каждый грош. Ей и так нелегко было заставить себя расстаться с сережками. И, кроме них, у нее не было почти ничего на продажу.

— Девятнадцать, — покачал головой ювелир. — Больше не дам.

— Пожалуй, — медленно проговорила Альтия, — я возьму… — Говоря так, она пристально следила за выражением то лица, и, заметив, как вспыхнули глаза ювелира, быстро добавила: — …если ты в придачу дашь мне два самых простеньких золотых колечка. Этим на замену.

Они торговались еще с полчаса. Потом Альтия покинула лавочку. Вместо сережек, которые отец подарил ей на тринадцатилетие, в ушах у нее были ничем не украшенные серебряные колечки. Альтия пыталась думать о проданных серьгах просто как о собственности, имеющей цену. Это было непросто. Она по-прежнему помнила, как отец протягивает ей их, улыбаясь… Вот пускай та память с ней и останется. А сами сережки… Ей теперь пришлось бы еще и волноваться за них — как бы не украли.

Вообще удивительно, как мгновенно испарилось из ее жизни все, что она столько лет принимала как должное. Например, она без большого труда купила кусок грубой ткани из хлопка. Но… нитки, иголку и наперсток тоже потребовалось покупать. И ножницы, чтобы раскроить ткань… «Надо будет из оставшихся лоскутков сделать мешочек и держать в нем все необходимое для шитья. Если все вправду пойдет так, как я задумываю, — это будут мои первые приобретения в новой жизни…»

Теперь, идя по шумному рынку, Альтия смотрела на него совсем не так, как бывало прежде. В те счастливые времена ей приходилось думать лишь о том, за что она сможет расплатиться на месте, наличной монетой, а что лучше записать у торговца на семейный счет… Ныне же очень и очень многое оказывалось просто вне досягаемости. И не какие-то заморские ткани или сверкающие драгоценности — нет, даже такая простая вещица, как, например, вон тот симпатичный набор гребешков. Альтия позволила себе немножко им полюбоваться, даже приложить к волосам как бы для пробы. Заглянуть в дешевое зеркало, выставленное здесь же на прилавке. Попробовать вообразить, как эти гребешки смотрелись бы у нее в прическе на летнем балу… Ниспадающий зеленый шелк, отороченный кружевом цвета сливок… На какой-то миг она увидела все это почти воочию. Почти шагнула обратно в ту жизнь, которую называла своей всего-то несколько дней назад…