Реверс - Михаил Юрьевич Макаров

Она знала о проблемах Птицына с давлением. Начальник криминальной периодически обращался в медпункт за помощью. Сколько раз заходил, столько же раз Комлева рекомендовала ему обследоваться у кардиолога.

Секретарь принесла из комнаты отдыха гобеленовую думку. Подсунула под голову. Докторша со словами: «Так высоко не надо», сделала по-своему. Обойтись без шпильки у неё не получилось даже в кризисный момент. При полном отсутствии причин для вражды женщины не выносили друг друга на дух.

Они были противоположностями и внешне. Татьяна Сергеевна в свои пятьдесят со спины казалась девчонкой — худенькая, щуплая, лёгкая на ногу. Комлева была дамой крупной, изобиловала телесами.

Габариты, впрочем, не отражались на сноровке. Она проворно расстегнула больному рубашку. Его лоб, шея, грудь блестели от пота. Измерила тонометром артериальное давление. Оно оказалось низким, приём нитроглицерина исключался. Накапала пустырника, ловко влила в рот с ложечки. Для разжижения крови дала таблетку аспирина. Задала несколько вопросов о самочувствии.

— Холодно, — с детской интонацией пожаловался Птицын.

— Разговаривает. Значит, не инсульт. Уже лучше, — удовлетворенно кивнула Комлева, оборачиваясь к полковнику. — Что со «скорой», Евгений Николаевич?

Сомов вновь сдернул с рычагов трубку, продублировал вопрос дежурному. Тот ответил: «выехали».

— Пусть наберёт «03» и переключит на нас, — доктор разговаривала в приказном тоне.

Начальник УВД повиновался беспрекословно.

Через несколько секунд Комлева разговаривала с диспетчером:

— Подозрения на инфаркт. Сильная боль за грудиной. Распространяется на левую руку и плечо. Целесообразен выезд кардиобригады.

С неуместной бравурностью на столе заиграл мобильник. На дисплее высветилась надпись «Любаша».

— Да, — робко произнёс Сомов в микрофон, думая, что ещё одной дурной вести не переживёт.

— Пляши, дед! — на всю коломенскую закричала жена. — Внук родился! Четыре кило! Богатырь!

— Тише, тише, мать, — смутился Сомов.

Принимая вызов, он нечаянно нажал на громкую связь и, растерявшись, не мог сообразить, как её отключить.

Женщины устремили любопытные взоры на зардевшегося полковника. Все трое не знали, как отреагировать на радостную новость в ситуации, не подходящей для поздравлений.

— О, чёрт! — громко сказала доктор. — Снова сознание теряет.

У Птицына зрачки ушли под верхние веки. Выкатившиеся синеватые белки, испещрённые прожилками, производили жуткое впечатление.

С улицы донёсся долгожданный вой спецсигнала «скорой помощи».

12

01 июня 2004. Вторник

10.30–11.30

На выезде из двора Калёнов тормознул, прижимаясь к гаражному боксу. Навстречу с блажной сиреной ломилась белая «Газель» с красными полосами и крестами по бортам. Вид «скорой» Рому не удивил. Лепилы[196] в гости к ментам наведывались регулярно. Их пациентами были «суточники» из спецприёмника и арестанты, содержащиеся в ИВС. По твёрдому убеждению Калёнова лучшим лекарством для этих симулянтов была двойная порция «дубинала» по почкам.

Тому, что «скорая помощь» летит, как на пожар, Рома не придал значения. Он был человеком приземлённым и не имел способностей к аналитике. Начальником уголовного розыска стал благодаря дефициту кадров.

После повышения Сан Саныча Борзова розыском рулил Титов. С обязанностями он справлялся, но коренным начальником Лёху не утверждали из-за отсутствия верхнего образования. Его стремления получить диплом потерпели фиаско. Учиться на заочке у Тита не хватало времени, нервов и, по большому счёту, желания. Птицын держал его в качестве «и. о», до последнего, но в конце концов терпение областного руководства иссякло. В одно прекрасное утро пришёл факс с требованием в суточный срок представить кандидатуру на должность начальника ОУР. Между строк читалось: «Не будет подходящего кандидата, пришлём варяга».

На тот момент Калёнов был единственным запасным вариантом. «Лучший из худших», — иронизировал Птицын в узком кругу. В этой шутке, как и в каждой, имелась только доля шутки.

С образованием у Ромы был порядок, стаж оперработы достаточный. Хуже обстояло дело с кругозором и дисциплиной. Кроме того, при раскрытии преступлений он не чурался мордобоя. Жалобы на него так и сыпались. Часть удавалось гасить на корню, но некоторые достигали прокуратуры, и тогда начинались муторные разборы. Завершались они отказными постановлениями, но все понимали — бесконечно везти архаровцу не может. Траты времени и ресурсов, необходимые для того, чтобы утрясти очередную кляузу, раз от разу возрастали. Минусы начинали перевешивать плюсы.

Птицын предположил, что, став начальником, Калёнов будет работать головой, а не кулаками. Сперва надежды оправдывались, но затем всё вернулось на круги своя. Рома вновь стал ходить в прокуратуру, как на работу. Вадим Львович профилактировал, как мог. Понимал — рванёт под начальником розыска, резонанс выйдет громкий. Неизменно пострадает начальник КМ. Получив взбучку, Калёнов обещал не приближаться к жулику ближе, чем на метр, но проходил месяц-другой, и снова он сидел в кабинете у Птицына, виновато уронив модно подстриженную голову. Сейчас Рома висел буквально на липочке.

Другая проблема заключалась в том, что за два года руководящей работы в Калёнове так и не открылись качества организатора. Старший опер оказался для него потолком. Рулить парой зональников он мог, а верховодить тридцатью оперативниками у него не получалось.

Каждый сыщик — с характером и на понтах, с набором вредных привычек. Чтобы держать такую публику в узде, требовался непререкаемый авторитет. Его у Калёнова недоставало. В отделе преобладала молодёжь, но были мужики старше Ромы по возрасту и сроку службы. Зазор надлежало сгладить политесом, но дипломат из Калёнова был никакой. На любое слово поперёк он реагировал буйно. Вспыхивали конфликты. Открытый огонь Птицын тушил с помощью своего деятельного зама Сан Саныча, но в недрах службы тлела межличностная неприязнь. Расцвела групповщина, без пяти минут вражда. Неурядицы отрицательно сказывались на показателях работы.

Вадим Львович дал подчинённому последний шанс реабилитироваться. Срок установил до конца полугодия. То есть, Рома должен был обеспечить результат за оставшийся месяц. Птицын объяснил ему ходы, которые могли подтянуть раскрываемость грабежей и разбоев. Калёнов с прилежным видом слушал, кивал и даже что-то записывал, однако делать решил по-своему. Подумал — проще совершить подвиг, чем заниматься рутиной.

И, как по заказу, его источник надыбал цветную информацию по нападению на Фонд. Выслушав агента по телефону, Рома скоренько провёл утреннюю «сходку», позаимствовал у водителя ключи от служебной «Нивы» и отправился на встречу.

Условленное место находилось неподалёку. Калёнов свернул с улицы Ворошилова на Абельмана, перед бульваром «Стометровка» ушёл направо, проехал через арку четырёхэтажного дома, построенного в стиле советского монументального классицизма, и оказался в тихом переулке, граничащем с парком Льва Толстого. Отсюда с крутой возвышенности открывался чудный вид на излучину Клязьмы. А вот ближний план пейзажа ужасал. Старый парк находился в состоянии заброшенном и крайне загаженном. Кирпичные столбы ограды частью были разрушены до основания, частью рискованно кренились,