ЗАПИСКИ СЕЛЬСКОГО СВЯЩЕННИКА - Георгий Эдельштейн

' XX веке не скомпрометировал идею обновления и реформы Церкви так безнадежно, как обновленцы; никто не навредил подлинному экуменизму так сильно, как самый прогрессивный экуменист митрополит Никодим.

Представим себе, что в 1971 году КГБ предложил, а ЦК КПСС утвердил на должность Святейшего Патриарха Московского и всея Руси не "консерватора" Пимена, а "либерала" Никодима, и Совет по делам религий рекомендовал бы Поместному Собору единогласно "избрать" именно этого архиерея. Нашим

шбералам" было бы просто не о чем спорить сегодня, но рефор-ш Никодима не излечили бы, а только усугубили наши недуги. |Никодим был более ортодоксальным, более последовательным сергианцем, чем сам митрополит Сергий (Страгородский). Он обладал талантом удивительно успешно морочить головы "прог-ссивным религиозным деятелям"" всего мира, всех конфессий [ деноминаций. Пожалуй, только в этом его преимущество перед

Ючевидцы

231"консерватором" Пименом, более надежный винтик, более шустрое колесико в машине агитпропа.

Очень боюсь обидеть своих собратьев — "наиболее активную часть клириков и мирян", но я убежден, что в Церкви никогда не было и никогда не будет разделения на "левых" и "правых", на "либералов" и "консерваторов". Это искаженное видение жизни Церкви глазами политически ангажированных людей, проекция одномерной социально-экономической модели мира на церковную жизнь. Апостол Павел не был "либералом", апостол Петр не был "консерватором". Четкое деление всех священнослужителей на "левых" и "правых" всегда существовало только на Лубянке, только "красные попы" обновленцы знали, что священномуче-ники'митрополит Вениамин (Казанский)3, митрополит Кирилл (Смирнов)"1, митрополит Петр (Полянский)3, митрополит Иосиф (Петровых) — "правые", только они понимали значение термина "контрреволюционная тихоновщина". Православному христианину нелепо и дико причислять к какой-либо политической партии или группировке Христа, пусть этим занимаются К. Каутский и все прочие марксисты, которым "Капитал" и солнце, и мир, и Бога заслонил.

Подлинное разделение в Церкви проходит между теми, кто верует и исповедует, что христианство и свобода нераздельно связаны между собой, что одно без другого существовать не может, перестает быть тем, что оно есть, и теми, кто неразрывную связь между христианством и свободой отвергает и осознавать не желает. Приняв такой постулат, мы перестанем удивляться, почему многие священнослужители, искренне ратующие за нравственное возрождение Отечества, поддержали бунт красно-коричневых, а потом призывали нас голосовать за коммунистов и их лидера, почему они так легко находят общий язык с красно-коричневыми, когда обсуждается закон о свободе совести: у них всех одинаковое в своей основе представление о свободе. Христианство для них — сумма разрешающих и запрещающих предписаний, правила внутреннего распорядка, какие в любом исправительном заведении на видном месте висят. Они — маленькие Великие Инквизиторы. Оттого многим из нас большинство решений подлинно свободного Поместного Собора 1917 года поперек горла: нельзя доверять общине выбирать священника, разве вы-соколобые кочетковцы о. Михаила выберут? Епархия не должна епископа выбирать: кто изберет митрополита, о котором в слух

232

всего мира сказано и повторено его собратом, что он — офицер КГБ и АТЕИСТ? Ни в коем случае нельзя избирать Патриарха по жребию, как постановил Собор 1917 года, нельзя же, когда не совпадет с выбором Священного Синода.

Лицемерие, сервилизм и полное равнодушие к судьбам религии

Общепринято именовать общину о. Георгия Кочеткова обновленцами, насколько я знаю, никто против этого имени не возражает. Но очень важно понять, что ошибочное употребление имени искажает всю историю Православной Российской Церкви XX века. Обновлением самых разных сторон жизни Церкви и Богослужения занимались все епархиальные архиереи в начале века. Потом занималось Предсоборное Присутствие, занимался Поместный Собор 1917—1918 годов. Вряд ли кто-либо дерзнет назвать "обновленцами" участников Собора. Отличительной чертой всех обновленческих толков было стремление сблизиться с большевистским режимом, пойти к нему в услужение, наняться в лакеи к новым господам. Поэтому православные люди звали их "красными попами". С того памятного дня, когда митрополит Сергий заявил: "Мы с нашим народом и с нашим правительством", — мы все пребывали в услужении у советской власти. Чекисты мечтали сделать нас рабами, а мы стали их лакеями сентябрьской ночью 1943 года.

Самую лучшую, самую емкую и правдивую характеристику дали обновленцам соловецкие епископы в 1926 году. Они ни слова не сказали о языковых или Литургических реформах, но только о главном:

"Православная Церковь не может, по примеру обновленцев, засвидетельствовать, что религия в пределах СССР не подвергается никаким стеснениям и что нет другой страны, в которой она пользовалась бы такой полной свободой. Она не скажет в слух всего мира этой позорней лжи, которая может быть внушенатолько или лицемерием, или сервилизмом, или полным равнодушием к судьбам религии, заслуживающим безграничного осуж-дения в ее носителях"6.

Митрополит Сергий многократно устно и письменно засвидетельствовал эту позорную обновленческую ложь от лица

233всей Московской Патриархии, от лица всех нас, "левых" и "правых", "либералов" и "консерваторов". По сей день мы не очистились от этой обновленческой скверны, не потребовали от нашего священноначалия осудить сергианство, покаяться в многолетней гнусной клевете на Новомучеников, покаяться в лакейском прислуживании сатанинской власти. Семьдесят лет мы все живем во лжи. Поэтому мне так же скучны и безразличны наши партийные церковные разборки, как "глубокие, принципиальные расхождения" между коммунистическими партиями В. Анпилова, Г. Зюганова, Н. Андреевой, С. Глазьева.

В годы моей студенческой юности то тут, то там возникали "антисоветские организации". Мои друзья и ровесники мечтали подарить России "хороший" социализм, "социализм с человеческим лицом", "евросоциализм" вместо "плохого", сталинского. И меня звали помогать им. Звали в Курске, Москве, Петербурге, Рязани. За все годы я не удосужился прочитать ни одну главу из их коммунистических манифестов и программ. По мне, югославский, албанский, российский и камбоджийский варианты вполне друг друга стоят. Мне безразлична разница между Лениным, Сталиным, Троцким, Че Геварой и Ким Ир Сеном. Мой лютый враг — коммунизм, а не коммунист, сергианство, а не сергианец.

Самому первому, самому умному, самому честному из позвавших меня на "перестройку" Борьке (Борису Борисовичу) Вайлю я подарил еще в начале 50-х книгу "Гнилые идолы социализма". Нам обоим не было тогда и двадцати.