Смотрящий по России - Евгений Сухов

Художник, распахнув гостям дверь, скупо кивнул в знак приветствия и направился к стеллажам, на которых лежали потемневшие доски. Выглядел он неважно, судя по его опухшему лицу, прошлой ночью было выпито не одно ведро хмельного зелья. А глаза, переполненные тоской, так и взывали: «Рассольчику бы!» Да только откуда ему взяться-то?

Заметив на лице Тарантула сомнение, Петр поспешно прошептал:

— Не обращайте внимания, свое дело он знает. Не однажды проверен! Ручаюсь!

— Посмотрим, — процедил сквозь зубы Константин.

Художник бережно взял верхнюю доску и показал ее Тарантулу, мгновенно определив в нем главного заказчика.

— Все как по фотографии. Один к одному. Лучше меня никто не сделает. Уверяю! Вы обратились по адресу.

Тарантул бережно взял икону. Художник не врал. Икона действительно была исполнена великолепно, с малейшими подробностями.

— А ты уверен, что она соответствует оригиналу? Тут такое дело, сам понимаешь! — напомнил Тарантул.

— Можете не сомневаться, отвечаю головой!

— Ну-ну…

— А потом я знаю, где висят эти иконы, — вдруг огорошил их художник. — Троицкая церковь! Я даже туда ходил… Любовался ими. До мельчайших мазков скопировал. Там у иконы кусочек облупился с края, так я и здесь так сделал, — показал он на угол доски.

— Вижу, — согласился Тарантул.

— Остальные работы такие же. Хотите взглянуть?

— Разумеется.

Тарантул тщательно просмотрел иконы. Разложив фотографии, он придирчиво сличал их с копиями, но ошибок не обнаружил. У художника был настоящий талант копииста — передана не только манера иконописца, но в мельчайших нюансах схвачены оттенки. Не придерешься!

— Вижу, что постарался, — скупо похвалил Тарантул, складывая фотографии.

— Ну, так что, принимаете работу? — с некоторым волнением спросил художник.

— Чем ты состарил доски? — не ответил на вопрос Константин.

Художник широко улыбнулся:

— Способ старый, заварочкой натирал. А потом просушивал в печи, вот трещинками поверхность и пошла.

— Ясно. — Сунув руку в карман, он вытащил пачку долларов. — Здесь то, о чем мы договаривались, — и небрежно бросил деньги на стоявшую рядом тумбочку.

Художник бережно поднял рассыпавшиеся деньги.

— Всегда рад вам помочь. Обращайтесь…

— Дам знать, — пообещал Тарантул. — И еще вот что, ты бы не ручался своей головой, так ведь можно и без нее остаться!

На улице прошел дождь, и легкая прохлада приятно остужала лицо.

— Ты в нем уверен, он надежен? — повернулся Тарантул к Петру. — Может быть, его все-таки убрать? Ведь не в бирюльки же играем.

— Я за него ручаюсь, — твердо сказал Петр. — Иначе бы никогда не предложил его. А потом мы вместе выросли. Сейчас у парня очень сложный период, хотелось бы его поддержать.

После некоторого раздумья Тарантул кивнул:

— Смотри, ты свое слово сказал. Если сорвется, думаю, мне не нужно говорить, что с тобой будет… Ладно, ладно, не тушуйся, я так, на всякий случай… А теперь давай поехали. Варяг ждет!

Минуты две старик рассматривал через приоткрытую дверь нежданного гостя. По его настороженным глазам и опасливому виду было заметно, что он давно одичал, на улицу выходит редко, разве что за покупками да за пенсией в сберкассу. Он был не из тех стариков, что способны целыми днями сидеть на лавочке и от доброты душевной кормить голубей. В его глазах читалось явное недоверие. В каждом прохожем он видел человека, к которому следовало относиться с подозрением, а то и с опаской. Звонок в дверь он и вовсе воспринимал как сигнал к возможному штурму, а потому в дверях стоял так, словно намеревался держать серьезную оборону. Варяг не исключал даже того, что старик, для большей безопасности, сжимал в руке нож. Конечно же, дедушка был смешон, — если действительно предпринимать атаку, то его не сумеют спасти ни наброшенная на дверь цепочка, ни даже пулемет, выстави его он в коридоре. Цепочка обрывается одним сильным ударом в дверь, при необходимости можно перекусить ее клещами. А пулеметное гнездо глушится гранатой, уничтожающей все живое в радиусе пятнадцати метров. Если к этому добавить эффект взрыва в помещении, то убойная волна усиливается многократно и можно быть уверенным, что погибнут даже клопы, попрятавшиеся по щелям.

Но подобное вторжение сейчас не планировалось, старик нужен был в добром здравии и в трезвом рассудке. Варяг широко улыбнулся, стараясь расположить к себе хозяина, и, кажется, настороженность того слегка поубавилась.

— Чего тебе? — спросил он, все еще сохраняя на лице суровость.

— Ты ведь Валерьевич?

Суровость совсем пообмякла, в глазах появился некоторый интерес.

— Предположим.

— Я к тебе от Андрея Мироновича.

На морщинистом лице старика отобразилась усиленная умственная работа. Похоже, что он перебирал всех Андреев, с которыми некогда его столкнула судьба.

— От Степанова, что ли? — осторожно уточнил старик.

Варяг усмехнулся:

— Чувствуется старый волкодав. Нет, от Дюжева.

— Вижу, что не попался. Знаю такого!

Глаза старика немного оттаяли, но крепость продолжала держать оборону. Всем своим видом он как бы утверждал: одно дело — старый приятель, а другое дело — ты! Не сват ты мне, не брат…

— Поговорить-то можно?

— А чего хотел-то? — вопрос прозвучал немного теплее. Воспоминание о Дюжеве слегка растопило ледок. На лице старика появилась мечтательная улыбка. Здесь было все: и реки выпитой водки, и толпа перепробованных на пару женщин, и тоска по давно ушедшей молодости.

— Поговорить о Беспалом, — честно признался Варяг.

Старик враз посуровел, а глаза, еще секунду назад, казалось бы, окончательно оттаявшие, приняли былое враждебное выражение. Был даже момент, когда Владиславу показалось, что старик захлопнет перед ним дверь. Но уже в следующий момент Гурий Валерьевич уверенно сбросил с двери цепочку и не очень любезно пригласил гостя:

— Заходи… Только у меня не прибрано. Бабы нет. У детей гостит, а мне не с руки.

Уже ступив в коридор, Варяг заметил лежащий на полке у двери небольшой сапожный молоток. На сапожника старик не тянул и, видно, приберегал вещицу для внезапного неприятельского вторжения. Вот только поможет ли такой «томагавк»?

— Не беда. Долго засиживаться не стану, — пообещал Владислав.

Глянув через плечо, старик смерил Варяга цепким взглядом и нарочито грубовато отозвался:

— Надеюсь.

Устроившись за столом, Варяг вытащил из пакета бутылку коньяка, шматок копченого сала, балык и прочие гастрономические изыски, от одного вида которых старик должен был истечь слюной. Но не истек, на угощение даже не взглянул. Стало быть, нутром еще крепок. Энергично отмахнувшись от копченостей, сообщил:

— Нельзя мне… Язва! А вот коньячку приму. Говорят, в малых дозах благоприятствует, а потом я и не пивал такого. Сколько же на нем звезд?

— Восемнадцать, — с улыбкой сообщил Варяг.

— Ого! — уважительно протянул старик. — Верно, не пивал! Я сейчас рюмашки достану, — засуетился он, открывая шкафчик.

Выдернув пробку, Варяг разлил коньяк по рюмкам, себе — немного, лишь залил дно, старику — щедро, едва ли не через край. Взяв рюмку, старик слегка приподнял ее, разглядывая коньяк на свет. Остался доволен — морщинистые губы, как бы поросшие густой серой щеткой, разошлись в довольной улыбке. В этот момент он напоминал ребенка, которому обещали сладкое. Отпивая коньяк маленькими глотками, старик старался сполна прочувствовать его вкусовые качества.

— Настоящий, — одобрительно произнес он, поставив рюмку на стол, — струйки-то так и ползут по стеклу. Ну, чего хотел? Спрашивай! — дружелюбно скосил он взгляд на початую бутылку.

— Ты ведь в школе СМЕРШа обучался? Ничего, что на «ты»?

— Я без претензий, — отмахнулся старик. — А в СМЕРШе служил, верно, — согласился он.

— Вместе с Беспалым?

— С ним, — кивнул Гурий Валерьевич.

Посчитав, что самое время немного и закусить, он поднял вилку и уверенно подцепил кусочек балыка, позабыв про врачебные запреты. Осторожно опустил угощение в рот, смежив при этом от удовольствия веки. Угощение пришлось ему по вкусу, одобрительно крякнув, он потянулся за вторым куском.

— В вашей школе не было случайно этого человека? — Варяг положил перед стариком фотографию.

Гурий Валерьевич поднял со стола тяжелые роговые очки и, прищурившись, нацепил их на нос, заправив дужки за пухлые уши, поросшие темно-серыми длинными волосами. Взяв фотографию за краешек, будто опасаясь, что фотобумага может рассыпаться в прах, он поднес ее к глазам. На снимке был запечатлен молодой человек в форме офицера НКВД. Взгляд упрямый, нахальный, даже дерзкий. Но это, похоже, не от молодости, а от власти, что давалась в приложение к петлицам и ромбикам.