Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун - Ричард Блэкмор

- Леди Лорна бывает там почти каждое воскресенье, ибо их величества весьма чувствительно относятся к тому, чтобы во время мессы присутствовала вся знать католического вероисповедания: это производит хорошее впечатление на подданных.

Среди тамошних привратников у моего меховщика были знакомые, и в одно из воскресений он устроил так, что меня пропустили в прихожую знаменитой часовни.

Стоя в толпе народа, я с нетерпением ждал появления королевской четы. Мне, безвестному человеку низкого происхождения, велели отступить подальше и занять место в темном углу, пропустив вперед тех, кто был «получше» меня.

Вначале в прихожую вошли король и королева. Их сопровождали несколько джентльменов,— все сплошь, вне всякого сомнения, высшая знать. Когда августейшая пара с этими джентльменами прошла в часовню, начали входить леди, одна прекраснее другой, одетые, как в сказке, и тол­па смотрела на них во все глаза раза в три внимательнее, чем на мужчин. Леди и вправду стоили того, чтобы на них посмотреть, и более всех того стоила моя любимая — моя Лорна.

Она вошла скромно и застенчиво, опустив глаза, зная о бесцеремонности придворных волокит и о том, в какую огромную сумму оценили ее состояние. На ней было ослепительно белое платье самого простого покроя и безо всяких украшений, потому что главным украшением здесь была она сама.

Ее походка и то, как она касалась своей юбки каким-то совершенно невесомым движением, так, что и незаметно было, как она подхватывает край платья, то, как она держала прекрасной ручкой красную розу, ее лебединая шея, колыхание ее прекрасных пышных волос, — все это даже с расстояния в девяносто ярдов говорило о том, что передо мной не кто иная, как Лорна Дун — Лорна Дун моей ранней любви в те дни, когда она краснела при одном упоминании ее имени, а ныне — леди Лорна Дугал, стоящая вы­ше всякого упрека и выше моей бедной любви.

Всем своим сердцем, всеми своими помыслами я устремился к ней. Боже всемогущий, неужели она так и пройдет, не заметив меня? Неужели в нашей любви не было шестого чувства?

И она заметила меня,— заметила по странной случайности. А может, в том была наша с ней судьба?

Она шла, по-прежнему опустив очи долу, не видя ничего, кроме мраморного пола, не в силах вынести бремени всеобщего восхищения, выражаемого порой довольно сме­ло всякий раз, когда она поднимала свои прекрасные глаза, и некто, — возможно, намеренно — наступил на край ее белого платья.

С, живостью, порожденной всем ее лондонским опытом, когда такие вот дерзкие знаки внимания подстерегают на каждом шагу, она подняла глаза, и в это мгновение взгля­ды наши встретились.

Я взирал на нее со страстным желанием и с некоторым упреком, и во взгляде моем было куда больше гордыни, чем смирения, и она ответила мне тем церемонным поклоном, какие я ненавидел больше всего на свете, но зато я лишний раз убедился, что даже чопорность становится при­влекательной, когда за дело берется моя Лорна. И когда она поспешила вперед, догоняя процессию, щеки ее горели пламенем точно так же, как и мои, и в глазах ее сверкали крупные слезы.

Я был счастлив: Лорна, увидев меня, даже не попыталась, как говорили в высшем свете в те времена, поставить меня на свое место.

Я смотрел вслед Лорне до тех пор, пока любимые ее очертания не растворились в толпе. Но и потом я не ушел из часовни, а остался посмотреть на пышное католическое богослужение.

Я стоял, стараясь запомнить все увиденное: богатые шелка, огромные свечи, цветы, полированное дерево с вы­веденными на нем чудесными узорами, — словом, все, составлявшее убранство часовни. И вдруг я заметил сухощавого желтобородого человечка, пробиравшегося вдоль сте­ны прямо ко мне. Приблизившись, он не сказал ни слова, но с беспрестанными умилительными вздохами взял меня за руку и внезапно хитро подмигнул мне, что никак не шло ему, ибо благочестивые взоры его застилали восторженные слезы, исторгнутые религиозным чувством. На моей ладони, как бы сам собой, затрепетал маленький листок бу­маги.

Я заплатил человечку, и он отошел с самым довольным видом, а я погрузился в записку.

Не прочтя и трех строк, я уже знал, что любим. Любимая моя писала мне так, словно я был ей ровня и даже знатнее, выше нее. Вам, любезные читатели, я не скажу, что именно было написано в той записке. Не обессудьте: заплатив свои кровные шиллинги и пенсы за мою книгу, вы не заполучили права заглядывать ко мне в душу. Единственное, что могу сказать, — и для вас будет достаточно, Лорна написала, что ждет встречи со мной.

Глава 53

Лорна — все та же Лорна

Направляясь в Кенсингтон в понедельник вечером, я чувствовал, что с той поры, как мы сняли последний урожай пшеницы на ферме Плаверз-Барроуз, мне еще никогда не было так хорошо. Лорна не назначила мне времени в той записке, но я решил не ждать более того, что требовали приличия. В субботу вечером я отправился по адресу и разыскал особняк, но стучать в такую пору мне было неудобно, особенно после того, как на углу мне сообщили, что граф Брандир дома.

Переулки и поля между Чаринг-Кросс и деревней Кенсингтон в те времена кишмя кишели разбойниками и грабителями, однако моя солидная комплекция и здоровенная дубина заставляли этих джентльменов держаться от меня подальше. Было еще довольно светло, и видя вдали вокруг себя Челси, Баттерси, Тайберн и другие деревни, берег Темзы, а также немногочисленные каменные особняки то там, то сям между фермами, — я почувствовал себя не столь одиноко. И тут на меня, что называется, накатило, и я запел песню на самом что ни на есть эксмурском диалекте, повергая в изумление всех, кого я встретил по дороге в тот день.

Когда я дошел до загородной резиденции лорда Брандира, естественная моя скромность не позволила мне появиться у парадных дверей, через которые заходят гости, и потому я появился у черного входа, через который ходят слуги. И тут меня ждал сюрприз. На мой стук двери открыла — кто бы вы думали? — маленькая Гвенни Карфекс. А ведь я, признаться, почти забыл о ее существовании. Госпожа ее, конечно, видела, как я подходил к дому, и послала девушку встретить меня. Обрадовавшись старой знакомой, я было поцеловал ее, но она, в смущении отпрянув, засеменила передо мной, показывая дорогу, ни разу при этом не обернувшись и не перекинувшись со мной ни словечком.

Она привела меня в маленькую комнатку, весьма изящно обставленную, и в поведении ее не было ничего, кроме формальной учтивости и внимания, которое она уделила бы любому посетителю, оказавшемуся на моем месте.

 «Н-да,— подумал я,— если и госпожа будет вести себя подобным образом, то уж лучше мне было бы сидеть сейчас у меховщика».

Но не успела эта мысль до конца промелькнуть в моем сознании, как я услышал легкие быстрые шажки. Господи, да ведь это Уоч! Собаченька моя родная, узнал меня?.. И сердце мое громко застучало от сладкого предчувствия.

Почти тотчас же тяжелые бархатные портьеры раздви­нулись, и на пороге показалась Лорна. Она была все в том же белоснежном платье, в котором я давеча видел ее в часовне, и я, лелеявший в памяти каждую черточку ее лица, замер, словно бы увидел ее в первый раз.

 Она тоже замерла в дверях, как бы позволив мне полюбоваться собою, но увидев, как я взволнован, тут же бросилась ко мне. Она протянула мне руку для поцелуя, и я поднял ее к губам со страхом, воспринимая саму возможность прикоснуться к Лорне за непомерную милость.

 — И это все? — прошептала она, и в следующее мгновение она уже плакала на моей груди.

 — Лорна, дорогая... Леди Лорна! — воскликнул я, растроганный до глубины души, и, не в силах совладать с собой, привлекая ее к себе все ближе и ближе.— Я люблю,— я вас так люблю... Но делаю то, что не положено.

 — Но почему — почему?

 — Я и без того сдерживаюсь, как могу, — ответил я, не поняв истинного смысла ее вопроса. — Никакой другой мужчина не смог бы, вот так же, держа вас в объятиях, не поцеловать вас.

 — Другой... Но почему же не целуете меня вы... то есть ты, Джон?

 Этого было достаточно. Целых пять минут мы не могли оторваться друг от друга. «Джон, я счастлива!» «Лорна! Лорна!» — только и было слышно в маленькой комнатке.

А потом... Ни за что не догадаетесь, что было потом. Едва оправившись от упоительного потрясения, Лорна устроила мне... форменный допрос!

— Мастер Ридд, вы обязаны говорить правду, всю правду, ничего, кроме правды [71]. Я бываю в суде и с легкостью смогу вывести вас на чистую воду, сэр. Итак, почему в течение более чем года вы ни разу не вспомнили о вашем старинном друге мистрисс Лорне Дун?

Комический этот допрос давался ей с трудом, потому что — я это явно почувствовал — она и в самом деле была очень обижена.

— По той простой причине,— ответил я,— что мой старинный друг — моя единственная любовь — и сам ни разу не вспомнил обо мне. Я даже не знал, где его искать.