Дмитрий Леонтьев Петербуржская баллада - Дмитрий Леонтьев

Миниатюрная, задорная, неспособная подолгу усидеть на одном месте, больше всего она напоминала мне котенка. Этакого забавного пушистика, с огромным бантом на шее, который даже не ходит, а скачет боком, играясь то ли со мной, то ли сам с собой. Я даже побаивался, что это во мне с запозданием проснулся отцовский инстинкт — она была моложе меня на десять лет: через месяц после нашего знакомства ей исполнилось двадцать два. Сначала мне казалось, что все это своеобразный стиль, как сейчас говорят: имидж. Но вскоре понял, что она просто жила так. Весело, бездумно, беззлобно и с упоением. Еще она любила креветки в кляре и песни Глюкозы. Под ее кассеты она могла танцевать ночи напролет. «Ля-ля-мур, мурлычу как кошка...» — это про нее... Более счастливого времени в моей жизни не было. Осенью мы поженились. У нее были довольно милые родители, вполне приличная работа бухгалтера на каком-то заводе, и была она совершенно не приспособлена к обыденной жизни. Страшно, когда под личиной «милого котенка» таится расчетливая хищница, заманивающая жертву, но еще страшнее, когда никакой личины нет, и ваша жена на самом деле — кошка. Чертовски привлекательная, игривая, грациозная, ласковая, блудливая до мозга костей... Теперь я иногда обращаю внимание на семейные пары, где жена — красавица, или по крайней мере считается таковой, а муж из породы так называемых «настоящих мужчин». Этих красивых людей редко можно назвать красивыми парами.

Наверное, этому есть причина. Красивые женщины, как и настоящие, сильные духом мужчины претендуют в жизни на нечто большее, нежели остальные. Они имеют право на это претендовать. Беда только в том, что они не удовлетворятся завоеванным «королевством», если имеется хоть малейший шанс его расширить и улучшить. Чаще всего разрушителем семейного очага является недостаток (как правило, мнимый) финансов. В моем случае это не грозило. Я никогда не был и, скорее всего, уже никогда не буду состоятельным человеком. У меня не будет шикарной квартиры, машины, поездок за границу и счета в банке. Я вряд ли увижу дальние страны и смогу поплавать на яхте или заняться еще какими-нибудь дорогостоящими забавными вещами. Не будет у меня костюмов, швейцарских часов и томных красоток в вечерних платьях. Не будет дела, которое можно развивать и передавать по наследству. Слишком поздно, да и не умею я всего этого. Для подобного образа жизни тоже нужен определенный склад ума и характера. Наверняка меня ждут весьма скромно обеспеченная старость и еще более скромные похороны. Поэтому хочется, чтоб хоть воспоминания о прожитой жизни были светлые и богатые. По крайней мере — честные. Признаться, я несколько побаивался за финансовую сторону семейной жизни — наслушался от знакомых о бесконечном ворчании и сетовании жен на «позорную нищету и неспособность обеспечить семью». Однако она просто не обращала на подобные «мелочи» внимания. Беда пришла, как в страшной сказке Гайдара, «откуда не ждали». Во время одного из своих «турне» по дискотекам (я не запрещал ей, опасаясь обидеть молодую жену ревностью, а сопровождать из-за напряженной работы не мог, только просил отзваниваться, когда она выезжала из клуба, чтобы я мог встретить) она встретила кого-то «настолько яркого, настолько обалденного», что... «Прости меня, милый, но я так виновата перед тобой, что даже не могу объяснить все лично, поэтому и пишу эту записку. Мне с тобой было очень хорошо. Целую — целую — целую! Твоя Оля». Это случилось как раз под Новый год. И тогда я напился впервые. Я ненавидел ее и обожал. Мечтал наладить свою жизнь так, чтобы, случайно меня встретив, она поняла, ЧТО потеряла, и при этом молил небо о том, чтобы она вернулась... И вновь моя просьба была услышана.

Она вернулась через три месяца. Как-то поздним вечером (я старался проводить на работе как можно больше времени, чтобы не видеть пустых холодных стен квартиры) я вошел в прихожую и услышал, как она напевает, что-то готовя на кухне. Помню, я прислонился к двери и стоял так минут двадцать, боясь поверить и не зная, что делать. Она вышла ко мне сама. Руки, испачканные мукой, виноватая мордашка... «Ты прости меня, малыш. Ду-ду-ду-ду-ру. Если любишь, то простишь. Ду-ду-ду-ду-ру»... Что было сказать? Я ни о чем не спрашивал и ни в чем не упрекал. Я боялся обидеть ее и вновь потерять... Потерял я ее следующей осенью. Ко мне приехал однополчанин из Узбекистана. Красавец, здоровяк, умница. В армии мы очень дружили. У себя на родине он многого добился и мог позволить себе навестить старых армейских друзей. Мы позвали тех, с кем служили и кто был в городе. Народу набралось вполне прилично. Камиль снял кафе, все были с женами или подругами. Музыка, вино, смех, воспоминания. Камиль был неотразим. Она это тоже поняла и соблазнила его прямо в местном туалете... Не помню, как закончился этот вечер. Камиль был шокирован не меньше меня и лопотал что-то бессвязное, видимо, сам не понимая, как произошло, что в мгновенье ока с него были содраны штаны и белокурые локоны защекотали живот. Я это понимал прекрасно. Если она чего-то хотела, ей невозможно было сказать «нет». Камиль, опозоренный, уехал, я, опозоренный, остался, а она уехала за Камилем, исполненная радостных надежд и предвкушений. С друзьями я больше не виделся, а когда они звонили, ссылался на занятость по работе. Стыд, ненависть и страстное желание увидеть ее хотя бы еще раз были моими гостями на том новогоднем празднике. Весной она вернулась. Наверное, в этих метаниях есть какая-то причина. Может быть, желание праздника, стремление к чему-то новому, побег от обыденности, а потом праздники кончаются... Пока я был на работе, она приготовила роскошный стол. Вот только есть это было невозможно. Стряпуха из нее была отвратительная. Дома готовил всегда я, и смею надеяться, что похвалы, которые я выслушивал от друзей, не были лестью. То, что выходило из ее рук, не стали бы есть даже вечно голодные дети Камбоджи. О чем я ей со вздохом и заявил, попробовав нечто среднее между манной кашей и салатом оливье. Она ухаживала за мной весь вечер, трогательно заботясь и ласкаясь, танцевала так, что я забыл и про стыд, и про пьяные новогодние клятвы «порешить гнусную изменщицу при первой же встрече». Так с тех пор и пошло... Есть один очень хороший фильм с Ванессой Паради и Даниэлем Оттоем: «Девушка на мосту». Как и героиня Паради, Ольга не могла отказать тому, кто произвел на нее впечатление. Искренне веря, что это «судьба», она устремлялась за ним в дальние дали... и возвращалась ко мне. Кошки не привязываются к людям. Они привязываются к дому. И я был рад, что своим домом она считала мою тесную, изрядно захламленную квартирку. Вот только пришлось полностью избавиться не только от друзей, но и от дальних знакомых. У меня больше никогда не бывают гости. На работе я привычно отвечаю на вежливые расспросы о семье: «Все хорошо». На шутки о том, почему я «прячу жену», улыбаюсь и отмалчиваюсь. Наверное, коллеги считают меня жутким ревнивцем...

Я даже задумывался о консультации с психологом. Может быть, это обычная нимфомания и поддается какому-нибудь лечению? Но, поразмыслив, я отказался от этой затеи. Просто она так устроена, и никакими таблетками этого не изменить. Главное, что она всегда возвращается. Как-то слышал песню Пугачевой: «Я опять возвращаюсь к тебе, ты был прав, как всегда: без тебя в этой жизни уже не найти мне дороги... Бог накажет меня в страшных сумерках судного дня. Кто-то ж должен карать, раз уж ты меня вечно прощаешь? Но одно оправдание все-таки есть у меня: сколько раз уходила я, столько же раз возвращалась. Ухожу, ухожу, а потом в этом каюсь, на других погляжу и к тебе возвращаюсь. Ухожу, ухожу, от свободы хмелея, а потом, через день, я об этом жалею...» Стало быть, не один я такой... тряпочный. Просто о таком редко говорят, еще реже пишут или поют. А если и пишут, то явно не о себе — подсмотрев где-то, услышав, придумав. Однако проскальзывает и такое. Интересно, сколько таких, как я: «...Он любил ее, а она любила летать по ночам»? Наверное, все-таки мало. Но от этого осознания не легче и не тяжелее. Боль стала почти привычной, и выйти из того тупика, в который мы зашли, невозможно. Разве что сломав все стены. А мне холодно без этих стен. Было бы легче прогнать ее раз и навсегда. Но я знаю, что этого не хочу. И не могу... Так уж выпало. В любви и в дружбе равных нет. Кто-то больше берет, кто-то больше отдает. А мне выпало ждать. Удел, предназначенный женщинам, оказывается, не так легок для мужского плеча. Награда для меня эта любовь или кара? Наваждение? Вожделение? Болезнь? Любовь — это ее сияние, затмевающее разум, или мое собственное, освещающее ее и представляющее в ином свете? Кончится ли эта затянувшаяся эпопея, или до глубокой старости я буду ждать ее у окна, на смех одним и на зависть другим? Вряд ли... Она слишком свободна, чтобы быть верной, слишком современна, чтобы быть благодарной, и слишком красива, чтобы подарить себя кому-то одному. А раз так, то... Раз так... Значит...