Конец детства (сборник) - Джон Кристофер

Ивашура фыркнул. Пилот, молодой парень, покраснел:

— Но так говорят…

— Не верьте, — серьезно сказал Ивашура. — Такие Башни строят только пауки.

Он помахал пилотам рукой и направился к Башне, лавируя между кочками и редкими деревцами.

Идти сначала было легко, но через несколько сот метров пошел бурелом, потом появились трещины, промоины, снег исчез, почва раскисла. Проверив по рации готовность лабораторий к приему информации, Ивашура отдохнул и упрямо полез дальше, через потревоженную недавней пульсацией Башни землю.

“Зона ужасов” дала о себе знать почти у самой стены Башни, примерно в полукилометре.

Сначала появилось ощущение, будто сзади кто-то вылез из-под земли, угрюмый, скользкий и недобрый. Ивашура знал, что кругом никого нет, но тем не менее оглянулся. Ветер дул в спину, к Башне, равномерный и сильный, и это было удивительно, потому что по данным измерений он дул к Башне со всех сторон! Выходило, что Башня засасывает воздух всей поверхностью стены, а иногда захватывает песок и более крупные предметы: камешки, ветки, машины, вертолеты…

Ивашура сказал в микрофон рации, что вышел к “зоне”, и зашагал дальше, постепенно углубляясь в невидимую “зону ужасов” и приближаясь к валу смятой стенами Башни земли.

Здесь, в непосредственной близости от стен, было тепло, верхний торфяной слой болота вздрагивал и пружинил под ногами, сквозь него во многих местах проступила черная, дымящаяся вода, вызывая в памяти жуткие ассоциации бездонной топи.

К. ощущению постороннего взгляда стала примешиваться головная боль, болезненные ощущения в кончиках пальцев, заныли зубы. Ивашуре стало страшно, но страх был не его, не внутренний, а навеянный извне и потому особенно неприятный, не поддающийся воле.

Потом появились “фантомы” — зрительные галлюцинации, избавиться от которых было невозможно, даже закрыв глаза. Вокруг человека поползли извивающиеся тени, некоторые из них напоминали диковинных зверей, другие — странные машины, третьи засветились бледным дрожащим светом, превращаясь в удивительные светильники с абажурами в форме человеческих черепов.

Ивашура выбрался на широкую и твердую металлическую полосу — след “мертвого выброса”. Страх перерос в беспричинный ужас, стали мерещиться прожорливые зубастые пасти акул и неведомых зверей. Башня превратилась в чудовищного чешуйчатого дракона, готового упасть сверху и проглотить человека целиком… Ивашура не выдержал и побежал к “дракону”, стараясь не подвернуть ногу и не упасть.

Металлическая дорожка вывела его к земляной складке, помогла вскарабкаться на крутой горб вспученной земли, и почти сразу же страх исчез, галлюцинации рассеялись, боль в голове притупилась, отступила в глубь головы. Ивашура постоял с минуту на дрожащих ногах, упиваясь блаженным состоянием покоя и уходящего страха, присел на комель сосны, торчавший из земляной массы. Стена Башни излучала ощутимое тепло, пришлось снять шапку и расстегнуть полушубок.

Пискнула рация, вызывал Гришин.

— Игорь Васильевич, не пора ли заканчивать этот рискованный опыт? Не хватало, чтобы руководители экспедиции подавали пример недисциплинированности. Кто вам санкционировал проведение этого опасного для жизни эксперимента?

— Не шуми, Константин Семенович, — примирительно сказал Ивашура. — Приду, тогда и поговорим. Кстати, сам же меня и подбил, вспомни разговор у Меньшова.

— Я себя уже исказнил за тот разговор, старый дурак… Возвращайся, Игорь, христом-богом прошу…

— Все нормально, минут через десять пойду обратно. Жалко, что не взял с собой аппаратуру, сижу у самой стены. Жарко, спасу нет, и воняет, как в кратере вулкана. Знаешь, только тут, у Башни, можно оценить ее грандиозность и величие в полной мере. Не хочешь испытать?

— Благодарю. — Гришин помолчал, видимо, искал достойный ответ. — Выбирайся быстрей. Может, послать за тобой вертолет?

— Э-э, нет, рисковать все же надо умеючи, вертолетчики подождут меня на прежнем месте. Кстати, непонятно, почему нет ветра. Внизу он был, а на валу нет. Прекратился или просто дует по касательной, а я в застойной зоне?

Гришин не ответил.

Ивашура переключил диапазон.

— Сурен?

— Слушаю, — отозвался Гаспарян.

— Что физики?

— Ругаются, но не по-русски, ничего понять нельзя, кроме слова “биополе”.

Ивашура невольно засмеялся:

— Пусть ругаются, значит, что-то записали, не зря я тут бегаю по буеракам. Ничего не надо включать-переключать в моем снаряжении? Спроси-ка у старшего…

Молчание, через минуту:

— Все в порядке, твое снаряжение работает нормально.

— Чувствую себя, как конь в упряжке, если не хуже: все тело чешется. Ладно, ждите.

Щелчок смены канала.

— Михаил, как вы там?

— Нормально, — отозвался Рузаев. — Я тут заснял на пленку, как ты бежал — зигзагами, словно под обстрелом. Впечатляющие кадры!

— Точно зигзагами? — удивился Ивашура. — А мне казалось, что бегу прямо.

— Абсолютно. Я видел, как бегает верблюд по пустыне — очень похоже.

— На тебя бы навесить двадцать килограммов железа, посмотрел бы я, как… Ну, хорошо, продолжай съемку, иду обратно.

Он встал, отломал металлическую веточку металлической сосны, сунул в карман. К стене Башни приблизиться вплотную было почти невозможно из-за плотного потока теплового излучения, но Ивашура все же сумел подобраться, завязав лицо шарфом по самые глаза и надвинув шапку. Материал стены был крупнозернистым, очень твердым и отливал перламутром, взять пробу даже с помощью пробоотборника не удалось. Отверстие, извергнувшее недавно удивительную субстанцию “мертвого выброса”, было затянуто синеватой пленкой и располагалось на высоте трех метров. Чувствуя, как жар проникает под одежду, обливаясь потом, Ивашура подпрыгнул и ткнул щупом в синее пятно. И не успел опуститься, как совсем близко, неожиданно, жутко, тоскливо закричал паук.

Ивашура оступился, больно ударился коленом о металлический выступ, с трудом поднялся и бросился, не оглядываясь, по крутому спуску вниз. Лишь бы не “глаз дьявола”! — взмолился он на ходу. И не “мертвый выброс”! Впрочем, выбросы не повторяются в одном и том же месте… Что же это? О чем предупредил паук?

Ивашура упал, оглянулся назад. Участок стены длиной около сотни метров накалился до золотистого свечения, волны этого свечения отделились от стены и медленно поплыли к земле, шипя и потрескивая, вспыхивая искрами.

Заговорила рация, сквозь хрипы и шум едва можно было расслышать голос Гришина: