Место под солнцем - Лиза Марклунд

– Юлия и Александр скоро приедут тебя навестить, – сказала она.

Ханнелора Линдхольм смотрела в окно. Казалось, она не слышала этих слов.

Снова пошел дождь. Анника добежала до машины, обнаружила, что забыла ее запереть, бросила на сиденье сумку и достала телефон.

Посмотрев на дисплей, она увидела один пропущенный звонок с мобильного телефона Патрика.

Ничего, шеф подождет.

Она закрыла глаза и задумалась. Дождь громко барабанил по крыше машины, вода ручьями текла по ветровому стеклу.

Ханнелора, Астрид и Сив вместе росли в Сёрмлане, на хуторе под названием Гудагорден. Хозяина хутора звали Гуннар, и он, не задумываясь, бил детей. Ханнелора была дочерью нациста и родственницей хозяев хутора, лицемеров, которые хлыстом заставили маленькую девочку лгать о ее прошлом.

Девочки выросли и продолжали поддерживать связь друг с другом. Их дети, в свою очередь, ощущали себя братьями и сестрами – Давид и Филипп, Ивонна, Вероника и маленькая Нина.

Анника тронула машину, выехала на шоссе и по памяти набрала номер.

Нина Хофман ответила сразу и, как обычно, представилась именем и фамилией.

Никаких посторонних шумов в трубке не было, из чего Анника заключила, что Нина либо дома, либо в служебном кабинете, но в любом случае не в патрульной машине или шумной камере.

– Я была на пресс-конференции по случаю освобождения твоего брата, – сказала Анника. – Ты не знаешь, чем он собирается теперь заниматься?

– Я благодарна за все, что ты сделала, – ответила Нина, – но я тебе ничего не должна. Вопросы о намерениях Филиппа можешь задать ему самому.

Анника сбросила скорость и перестроилась вправо.

– Хорошо, – сказала она, – тогда позволь задать тебе совсем другой вопрос. Ты знаешь что-нибудь о ферме в Марокко?

С визгом заработали «дворники». Нина не ответила.

– Алло? Алло, Нина?

– Да, я здесь.

– Я только что была у Ханнелоры Линдхольм, – сказала Анника. – Я говорила с ней о твоей матери и матери Вероники Сёдерстрём Астрид…

– Зачем все это вообще нужно? Что ты вцепилась в нашу семью, что ты роешься в нашем грязном белье? Почему ты не можешь оставить нас в покое? – Нина говорила без возмущения, но решительно. – Ханнелора – больная, безумная старуха. О чем ты можешь с ней.

– Нина, – бесцеремонно перебила ее Анника и снова сбросила скорость. – Твоя мать что-нибудь говорила тебе о ферме в Марокко?

Несколько секунд Нина молчала, потом заговорила снова:

– Почему ты спрашиваешь?

– Я знаю, что недалеко от Асилаха, в Северном Марокко, находится ферма, которая по какой-то причине связана с Астрид Паульсон, Давидом Линдхольмом, да и со всеми вами.

– Что значит «со всеми вами»?

– Там живет женщина по имени Фатима с дочерью Амирой. Ты что-нибудь о них слышала?

В трубке раздался щелчок, и наступила тишина. Нина Хофман закончила разговор.

Анника закусила губу. Вот черт!

Нина что-то знала, но не хотела говорить.

Аннику объехала фура, обдав ее зловонным выхлопом.

Анника отложила телефон и сосредоточилась на дороге.

Туре, слава богу, уже ушел домой. Она отдала ключи дежурному вахтеру, сказав, что машину надо заправить и не мешало бы заодно помыть. Потом она написала отчет о дневных расходах на парковку и штраф. Собственно, штраф она должна была оплатить сама, но попытаться все же стоило.

– Что ты хочешь получить по Филиппу Андерссону? – спросила Анника, подходя к столу шефа.

– Есть что-то эксклюзивное? – вопросом на вопрос ответил Патрик.

– Нет.

Шеф отодвинулся вместе со стулом от стола и грустно посмотрел на Аннику:

– И чем же ты целый день занималась дома?

Анника удивленно воззрилась на него:

– Как чем? Разбирала вещи.

– Не те вещи ты разбирала. – Он положил ладонь на кипу бумаг на столе. – Как прикажешь нам выпускать газету, если репортеры будут сидеть дома и манкировать работой?

Она прикрыла глаза, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не взорваться.

– Давай посмотрим твои распечатки, – сказала она и открыла глаза. – Что мы там найдем? Рассказ о телезвезде, которая рыгнула в прямом эфире? Или об аллергическом насморке у человека с самым длинным в мире носом?

Патрик взялся за край стола и, не отвечая, подъехал обратно к нему.

– Вот так-то, – сказала Анника. – Нет там ничего по-настоящему важного.

Она пошла к своему месту, поставила на стол компьютер, открыла Word, сосредоточилась и стала записывать собранный за день материал.

Начала она с конца, с Нины, которая не захотела с ней разговаривать. Потом написала о Ханнелоре и ее причудливых детских воспоминаниях, о Юлии, Александре и их надломленной жизни, а затем перешла к Сюзетте. Анника прервалась, нашла фотографию и несколько минут рассматривала черноволосую улыбающуюся девочку с сияющими глазами, обнимавшую гнедого коня.

– Анника? Зайди ко мне на минутку.

Главный редактор Андерс Шюман стоял в дверях своего стеклянного аквариума.

– Что? – встрепенулась она. – Ну, разве что на минутку.

– Да, пожалуйста.

– Сейчас иду, – сказала Анника, вышла из Сети, сменила пароль, который ввел туда новый шеф спортивного отдела.

Шюман терпеливо ждал. Анника положила сумку и куртку на свободный стол и пошла за Шюманом.

– Закрой дверь.

Она задвинула стеклянную створку.

– Что-то случилось? – спросила она.

– Садись, – сухо произнес он, указывая на стул.

Она осталась стоять. Шюман уселся за свой стол.

– Как ты думаешь, чем должен заниматься репортер?

Она испытующе посмотрела на шефа, стараясь понять, чего он, собственно, хочет.

– Так, – произнесла она, – все чудесно. Знаешь, это не ядерная физика, особенно с таким шефом, как Патрик.

– Люди жалуются на твое некорректное отношение к сотрудникам, – сказал главный редактор.

Анника оцепенела.

– Патрик говорит, что ты появляешься на работе, когда тебе заблагорассудится. Такого нельзя себе позволять. За работу отдела он несет ответственность передо мной и руководством, он должен знать, чем ты занимаешься в рабочее время…

Анника скрестила руки на груди.

– Он был у тебя и жаловался, – констатировала она. – Он недоволен тем, что я недостаточно быстро вернулась, чтобы получить его указания.

– Не только Патрик жалуется на твое отношение. Одна из наших бывших фотографов звонила мне и, чуть не плача, рассказывала о том, что было в Испании, куда вы с ней ездили по поводу статей о «Кокаиновом Береге». Она сказала, что ты выгнала ее с пресс-конференции, уехала с каким-то парнем, с которым где-то болталась до глубокой ночи. Потом ты лишила ее возможности работать, потому что самостоятельно делала все фотосюжеты.

Анника тяжело вздохнула.

– Я ничего не делала «демонстративно», но фотограф просто отказывалась снимать. У меня, между прочим, было по горло своих проблем. Я не могла сидеть, гладить Фото-Лотту по головке и слушать, как здорово все было в Тегеране.

Главный редактор умоляюще поднял руку.

– Она получила массу положительных отзывов на выставке в Доме культуры, – сказал он, – так что нельзя говорить, что она бездарна.

– Эти фотографии она делала, когда болталась по улице, вместо того чтобы делать свою работу, – напомнила Анника.

Шюман подался вперед и тяжело оперся ладонями на стол.

– Тебе стоит хорошо подумать над своим отношением, – сказал он. – С Патриком ты ведешь себя ужасно с того дня, как он стал шефом отдела новостей. Ты ведешь себя с ним так же по-хамски, как некоторые вели себя по отношению к тебе, когда ты руководила отделом криминальной хроники. Патрик не хотел работать с тобой в одну смену, и я прекрасно его понимаю. Словом, я хочу тебя перевести.

Аннике захотелось сесть, но она осталась стоять, хотя колени ее подгибались.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она. – Что значит «перевести»?

– У тебя самой есть какие-нибудь предложения на этот счет?

– Ты это серьезно?

Андерс Шюман вздохнул.

– Может быть, нам заключить с тобой договор как с внештатным корреспондентом?

Ей стало трудно дышать.

– Как тебя понимать? Ты хочешь дать мне пинка под зад?

Шеф встал, обошел свой стол, подошел к Аннике, жестом указал на стул для посетителей и сказал:

– Сядь.

Анника подчинилась. Стул оказался ниже, чем ей казалось, и она ударилась копчиком о спинку.

– Ты понимаешь, что у Патрика с тобой большие проблемы?

Инстинктивно ей хотелось возразить, сказать о торопливости и журналистской некомпетентности Патрика, о его поверхностном отношении к отбору новостей и слабости суждений, но вместо этого она просто смотрела прямо перед собой и молчала.

– Ты не хочешь снова перейти в ночь? – спросил он. – Может, станешь редактором? Редактором отдела писем, сетевым редактором? Что ты об этом думаешь?

Она подняла голову и посмотрела на Шюмана. Как может она создавать проблемы? Чем она не угодила шефу?