Часть той силы - Сергей Герасимов

Все это продолжалось недолго. Когда туча ушла, Ложкин пошевелился и посмотрел вниз. Тело было одновременно и легким, и тяжелым, как после долгого сна. На лице еще оставалась застывшая идиотическая улыбка, и Ложкину пришлось помассировать щеки, чтобы стереть ее. Мертвая рыба все еще сидела, вцепившись крючками в его штанину. Ее глаза выпучились особенно сильно, почти выскочив из глазниц. Большая зубастая пасть была приоткрыта, и Ложкин видел два или три ряда зубов, острых как шилья и загнутых назад. Он взял это чудище в руку и осмотрел. Весила рыба килограмма полтора, но она была не из самых крупных. Костистая голова занимала почти треть ее длины. Плавники действительно заканчивались крючками и представляли собой что-то вроде костяных пластинок.

Возможно, это вообще была не рыба, а нечто вроде маленького жабродышащего ихтиозавра. Существо, скопированное с некоей инопланетной твари. Подумав, Ложкин решил про себя, что все же будет называть их рыбами.

Спустившись, он увидел, что вся земля внизу завалена мертвой рыбой. Здесь были сотни рыбин, некоторые из которых выглядели действительно ужасно: они достигали почти метра в длину. Те рыбы, которые лежали подальше, видимо, еще были живы, их тела изредка содрогались в конвульсиях, а пасти медленно открывались и закрывались. Вскоре он увидел и ту рыбину, которая заглотила его крючок: леска с поплавком до сих пор тянулась из ее рта.

Он вынул крючок из костяной пасти и взял рыбу с собой. В течение часа охотник и жертва дважды поменялись местами; неизвестно, кто бы кого съел, если бы не близость тучи. Такова жизнь: не успеваешь съесть ты, успеют съесть тебя. Глотай, если успеваешь. Жизнь, в отличие от вселенной древних, стоит не на трех китах, а на лезвии невидимой бритвы, которое само стоит на лезвии невидимой бритвы, и так до бесконечности, и этот позвоночник из лезвий ухитряется существовать лишь за счет случайностей да еще иррациональной воли к жизни. Наши шансы родиться на свет были равны нулю еще за год до нашего рождения, а за сто тысяч лет до того? Как же мы ухитрились родиться, и как могут до сих пор балансировать эти бритвы? Рождение единственного существа большее чудо, чем рождение целой галактики. Так на что же мы тратим свою единственную жизнь, и почему мы убиваем с такой легкостью?

Такое множество мертвой рыбы означало экологическую катастрофу местного значения, возможно даже, что этот пруд вымрет навсегда. И все потому, что один глупый человек собрался поесть рыбки на ужин. Ложкину пришло в голову, что весь этот ужасный и прекрасный мир на самом деле хрупок, как елочная игрушка, он существует до сих пор только потому, что безлюден. Стоит людям появиться здесь, и игрушка будут разбита. Впрочем, все это создавалось в расчете на постоянные посещения гостей, возможно, что этот мир имеет дополнительные способы защиты и восстановления своих ресурсов.

Успокоив себя этой мыслью, он набрал столько рыбы, сколько вместилось в его рюкзак; рюкзак стал почти неподъемным. Затем, продолжая ориентироваться по стрелке, отошел от пруда на безопасное расстояние. Когда пруд уже не был виден за деревьями, он выбрал могучий ствол с несколькими ветвями, взобрался на него и втащил за собой рюкзак. В лесу уже стало совсем темно, но Ложкин знал, что солнце еще не совсем село за деревья.

Улыбка младенца все еще наползала на его лицо, навязчивая, как доброжелательный сектант, пытающийся всучить вам брошюру. Это раздражало Ложкина; он раз за разом тер свои щеки и разминал губы сложными гримасами. Пока что это не помогало.

Метрах в десяти от земли ему удалось найти дупло; оно было довольно просторным, настолько, что туда мог почти целиком втиснуться человек, что Ложкин и сделал. Перед тем, как спрятаться, он поднял рюкзак повыше и оставил его в густых ветвях, далеко как от земли, так и от вершины дерева. Он помнил о больших птицах, летающих здесь после захода солнца, а кто знает, может быть, они тоже любили рыбу. Он не собирался оставаться без пропитания.

Приближалась ночь, а с нею и тот ужас, о котором он предполагал, и о котором он пока не имел никакого определенного представления.

Он замаскировал себя десятком тонких веток, расположив их так, чтобы дупло было невидимо с земли, и стал ждать. Ждать пришлось недолго.

Ночь еще не до конца опустилась на лес, когда он увидел, что внизу под деревьями появились самые страшные существа из всех возможных – люди.

70. Люди…

Люди это были или не люди, сказать было сложно. Во всяком случае, все они имели по две ноги и две руки, по одной голове, и носили некое подобие одежды – что-то вроде неуклюжих черных фуфаек. Порой они переговаривались на странном языке, больше похожем на птичий, чем на человеческий. Ростом они были повыше обыкновенного человека, и намного шире в плечах. Время от времени внизу вспыхивал красноватый свет: странные существа освещали деревья фонариками. Дважды свет падал как раз на те ветки, которыми Ложкин замаскировал себя. К счастью, его не заметили.

Существа в фуфайках не стояли на месте, они безостановочно перемещались и поворачивались, как муравьи, переносили что-то с места на место, двигались не спеша, размеренно и деловито, видимо, занимаясь привычным ночным трудом. С высоты своего укрытия Ложкин не мог разглядеть, что именно они делают. Вскоре стало совсем темно, и остались лишь звуки: шум шагов, шорох листвы, странные голоса. Изредка вспыхивал красный луч фонарика, затем все снова терялось в чернильной тьме густого ночного леса.

Он не спал всю ночь, окаменев от напряжения; когда небо стало светлеть, на лес упала прохлада и листья покрылись равномерной сединой мелких капель росы, черные люди ушли. Кем они были? – возможно, потомками первых уборщиков, ремонтников и подсобных рабочих, которые выходили и занимались своими делами после того, как уходил последний посетитель. Они работали по ночам, после захода солнца. Скорее всего, это были роботы, или нечто, аналогичное роботам. Именно эти существа уже гнались за ним однажды. Ложкин совсем не хотел попадаться им на глаза. Что они сделают с ним? Может быть, спрессуют в мусорный брикет?

Он попробовал выбраться из дупла и только тогда обнаружил, что его тело совершенно онемело. Двигались только руки, да еще поворачивалась голова, прямо над которой шевелился огромный паук, начиная выплетать очередную сеть.

– Кыш отсюда! – сказал Ложкин пауку, и тот послушно отполз в сторону, примостившись на ближайшей ветке. Это выглядело так, будто он понял приказ.

– Иди сюда! – приказал Ложкин пауку, и тот сразу же приблизился. Паук двигался с надежностью хорошего автомата, которым он, скорее всего, и был.