Катализ. Роман - Ант Скаландис

— А куда мы идем? — поинтересовался Эдик.

— В резиденцию Кротова.

— Что, политическое убийство?

— Нет, просто переговоры. Но окончатся они, думаю, перестрелкой.

6.20 по Гринвичу

Андрей Чернов в сопровождении двух брусиловских телохранителей, переодевшихся в не столь вызывающие голубые комбинезоны, покинул «Изумрудную звезду» и отправился на небольшом сиброкате к воротам, ведущим в главный порт города, чтобы как можно скорее выбраться за пределы радиоэкрана и связаться с центральным московским гибернаторием.

— А нас выпустят? — тревожился он.

— Куда они денутся! — успокаивал один из сопровождающих. — У нас пропуска подписаны самим стариком Игнатием.

6.30 по Гринвичу

Миновав все переходы и лестницы, устланные коврами, все двери и тамбуры, возле которых по бое стороны, как неживые, торчали вышколенные стражники в черно-зеленом и, не поворачивая головы, провожали его злобными взглядами, Брусилов открыл, наконец, главную, непомерно высокую дверь и оказался в кабинете Игнатия Кротова, огромном, как спортзал, и строгом, как зероторий, и увидел в конце его за длинным столом в форме буквы «Т» крошечную фигурку председателя под изумрудными полотнищами флагов и барельефом герба партии зеленых — изображением молодого побега, пробивающегося сквозь треснувший Апельсин.

— Проходи, дорогой, садись, — сказал Кротов. — Ты знаешь, зачем ты приехал?

— Разумеется.

— А я боюсь, что ты не знаешь этого. Мне, видишь ли, совершенно безразлично все, что ты хочешь сказать. Я знал, что ты приедешь, я ждал тебя, ждал именно сегодня и теперь прошу выслушать.

— И все-таки начну я, — возразил Брусилов, — по праву гостя. Я хочу сразу внести ясность. Во избежание дальнейших недоразумений. Твой кабинет слишком похож на ловушку. Так вот, если ты думаешь тем или иным образом запереть меня здесь, то это глупо. Меня можно при желании изолировать от всех. Но невозможно всех изолировать от меня. Улавливаешь разницу? А к тому же в принципе невозможно изолировать от меня сибры.

— Знаю, — зевнул Кротов. — Все знаю. Потому и говорю: слушай меня. Можешь ты одновременно отдать приказ всем сибрам самоуничтожиться? Включая те, которые находятся на других планетах и в космосе.

— Могу, — улыбнулся Брусилов.

— Вот и славненько, — еще раз зевнул Кротов. — Этим ты сейчас и займешься. Брусиловский прорыв закончился. Австро-венгерские войны на Юго-Западном фронте переходят в наступление.

— Ну, а если серьезно, чем ты, собственно, угрожаешь мне?

— Тебе? Тебе, как известно, угрожать нечем. Но если ты откажешься уничтожить сибры, этим займутся мои ребята. Они полностью готовы. Они обо всем предупреждены. Пять миллионов человек по всему миру. Они начнут действовать по единому сигналу, данному мной или любым из моих заместителей, если я буду убит. Разумеется, там, где это возможно, они будут нажимать «РОСТ-", но если ты силою своего приказа уберешь эту кнопку, они станут растворять сибры один в другом, а последний уничтожат механически. И я избавлю, все равно избавлю мир от сибров.

— И ты всерьез полагаешь, что тебе удастся это?

— Да! — рявкнул Кротов. — Потому что ваши силы безопасности не готовы к такому удару. Потому что это будет война, а по-настоящему воевать умеют только мои ребята.

Потом он помолчал и добавил:

— И будет очень много совершенно ненужных жертв. Больше, чем во времена генерала Брусилова. Так что думай, Витюша. Времени у тебя осталось мало.

6.40 по Гринвичу

Китарис вышел из бани уже в форме и при оружии, но еще расслабленный, разомлевший, умиротворенный. Баня была на территории резиденции Кротова, и в обычное время здесь можно было ходить без охраны, но со вчерашнего дня, когда Норд стал ареной битвы между грин-блэками и грин-уайтами, безопасных мест в «Полюсе» не осталось. Поэтому у дверей к Китарису сразу присоединились двое, вооруженные сибрострелами. И, как оказалось, не зря.

У поворота на главную лестницу стоял Брусилов.

— Привет, Спайди, — сказал он, — вот мы и встретились.

— Чего тебе надобно, старче? — откликнулся Китарис, стараясь держаться спокойно, но всем существом ощущая, что это конец.

— Я пришел, чтобы убить тебя, — с прямотой идиота сообщил Брусилов.

— Но тебе же нельзя убивать! — воскликнул Китарис. У него появилась надежда, и теперь он тянул время: — Если мир узнает, что ты убийца, власть твоя на том и закончится. Ты не можешь убить! Это блеф!

— Это не блеф, — сказал Брусилов и пояснил, — я убью тебя только морально. Вот здесь, — он поднял руку с сибрострелом, — новейшее психогенное средство…

И тогда по незаметному для Брусилова знаку оба головореза, стоящие позади Китариса дали залп — один в руку, другой в голову. А для того, чтоб удрать, требовались секунды.

— Остановись, Спайди! — кричал Брусилов, но стрелять он еще не мог.

И тут в коридоре возникли Шейла и Станский.

— С дороги! — взревел Китарис.

Станский вжался в стену, но Шейла и не подумала отойти. И тогда бегущий верзила на ходу, даже не притормозив, выбросил вперед огромный кулак, и Шейла, сильно ударившись о стену, скорчилась и рухнула на пол.

«Он убил ее», — мелькнуло в голове у Станского. — «Она же не вакцинирована». И еще не соображая, что делает, он как заправский гангстер из итальянского фильма, поднял двумя руками свой пистолет и выстрелил вдогонку убегающему Китарису. И в тот же миг голова шефа тайной полиции разлетелась по коридору серовато-грязными ошметками.

Станский никак не ожидал такого эффекта, он думал, что держит в руках обычный пистолет, и, увидав, что наделал, тут же выронил оружие и сам упал, подкошенный внезапным приступом слабости и тошноты. Это спасло его. Первые разрывные пули грин-блэков проверещали по стене, а уже в следующее мгновение оклемавшийся Альтер Брусилов — это был именно он — закрыл Станского своим телом, Шейла же, не вставая, двумя точными залпами снесла головы обоим стрелявшим.

6.45 по Гринвичу

— Ну что ж, Игнатий, пожалуйста, я согласен, — неопределенно сказал Брусилов.

Он пытался быстро сообразить, ведет с ним Кротов двойную игру или просто лидер черно-зеленых уже в маразме… «Маразм при наличии оранжита в мозге. Случай Кротова. Обнаружен и исследован доктором Брусиловым в 115 году ВК…» Черт знает о чем он думал. А секунды текли. И угроза была серьезной: большая бессмысленная резня — очень в духе Кротова. Вот только требование его казалось смешным. Неужели он не понимает?..

— Хорошо. Я уничтожу сибры. А как ты убедишься в этом?

— Элементарно, мой дорогой Ватсон. Я приглашу эксперта, и он поставит контрольный опыт по методике Конрада.

— Понятно, — проговорил Брусилов.

Похоже, Кротов был не совсем в маразме.

— Одно условие, — Виктор поднял палец, — я должен выступить по интервидению, чтобы все, абсолютно все были предупреждены о готовящейся акции. Иначе жертв будет не меньше, чем в задуманной тобой войне.

— Жертвы будут в любом случае, — сурово предупредил Кротов. — Политика — это искусство, а искусство требует жертв. Однако в целом ты рассуждаешь верно. Выступление по Интервидению необходимо. Вот только выступать буду я, а не ты.

Появился референт.

— Альтер убил Китариса и его людей, — почти выкрикнул он.

— Неправда! — едва не сбив референта с ног, ворвался в кабинет Альтер в окружении двух грин-блэков.

Следом за ним вошел Станский в наручниках и еще два грин-блэка с носилками, на которых лежала Шейла Патрикссон.

— Брусилов! — взмолился Станский, — эти кретины не хотят звать врача. Сделай же что-нибудь! У нее сотрясение мозга и перелом ребер.

— Садитесь все, — распорядился Кротов. — Снимите с него наручники. Что это за цирк, честное слово?! Брусилову — комплект медицинского оборудования. И никого больше не впускать! Продолжаем переговоры.

— Привет, Евтушенский! — Катрин стояла перед ним в яркой голубой курточке, отороченной белым мехом. — Как твой фильм?

— Первый или второй? — солидно спросил Женька.

— Как, уже есть второй?!

— Еще нет, но я его снимаю. А первый — сама понимаешь — триумфальное шествие по планете!

Год назад, как только умерла Крошка Ли, и Женька вернулся в Москву, он вдруг решил снимать кино. «Рифмоплет — это не профессия», — сказал Женька. Да и стихи свои он ценил не слишком. Особенно после того, как почитал новых поэтов. А вот псевдоним оставил. И появился в кинематографе двадцать первого века режиссер Андрей Евтушенский (Черный звал его теперь Евтушенский-Пазолиниенко). Он сделал фильм «ЧЕрнота кровавой зелени» — о Кротове и кротовцах. И не исторический, нет — о современности и очень актуальный. Может быть, фильму и не хватало некоторого профессионального блеска, зато в нем была клокочущая ненависть к фашизму и удивительное, истинно поэтическое умение выражать мысль через образ. Что же касается злободневности, то, к сожалению, это действительно было так — со смертью Кротова кротовцы не исчезли, они лишь превратились из черно-зеленых в просто черных.