Благородный Дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

У Бартлетта аж сердце зашлось, и он прошептал:

— Господи, минутку… Слушайте, какая прелесть, просто нераспустившийся бутончик!

— У вас есть дети?

— Мальчик и две девочки. Бретту шестнадцать, Дженни четырнадцать, а Мэри тринадцать. Жаль вот, вижусь с ними очень редко. — Отдышавшись, Бартлетт тихо продолжал: — Они сейчас на Восточном побережье. Боюсь, что ко мне они не очень хорошо относятся. Их мать… мы, мы развелись семь лет назад. Она снова вышла замуж, но… — Бартлетт пожал плечами, потом взглянул на ребенка. — Просто куколка! Везет вам.

Данросс наклонился и осторожно взял дочку на руки. Она даже не шевельнулась, только прижалась к нему поудобнее, довольная. Он задумчиво посмотрел на американца.

— Приходите сюда с Кейси через десять минут. Я выполню вашу просьбу — хотя я абсолютно против этого, — потому что хочу, чтобы вы сдержали свое обещание. — Уверенным шагом он пошёл прочь и исчез в восточном крыле, где была спальня Гленны.

Через какое-то время Бартлетт поднял взгляд на портрет Дирка Струана.

— Пошёл ты, — пробормотал он, чувствуя, что Данросс каким-то образом перехитрил его. Потом ухмыльнулся: — А-а, подумаешь, черт возьми! Твой парень — молодец, старина Дирк!

Он направился к лестнице. В полуспрятанном алькове его внимание привлек неосвещенный портрет. Он остановился. На картине был изображен старый морской капитан с седой бородой и крючковатым носом, одноглазый и высокомерный, лицо в шрамах, на столе рядом с ним лежала плетка.

Бартлетт замер, увидев, что холст исполосован крест накрест ударами короткого ножа, который был всажен прямо в сердце человека на картине и пригвоздил её к стене.

Кейси не отрываясь смотрела на нож, хоть и старалась скрыть потрясение. В галерее больше никого не было, и она беспокойно ждала. Снизу доносилась танцевальная музыка в стиле «ритм энд блюз». Легкий ветерок тронул занавески и локон её волос. Было слышно, как пищит комар.

— Это Тайлер Брок.

Кейси в испуге резко обернулась. На неё смотрел Данросс.

— Ох, я и не слышала, как вы вернулись.

— Прошу прощения, не хотел вас напугать.

— О, ничего.

Она снова взглянула на картину.

— Нам о нем рассказывал Питер Марлоу.

— Он много знает о Гонконге, но далеко не все, и не вся его информация точна. Кое-что абсолютно не соответствует действительности.

Она помолчала.

— Это… это похоже на мелодраму — оставить так нож, верно?

— Это сделала «Карга» Струан. И приказала, чтобы все так и оставалось.

— Почему?

— Ей так нравилось. Она была тайбанем.

— Серьезно, почему?

— Я серьезно. — Данросс пожал плечами. — Она ненавидела отца и хотела оставить напоминание о нашем наследстве.

Кейси нахмурилась, потом указала на портрет на противоположной стене.

— Это она?

— Да. Портрет написан сразу после её свадьбы. — Стройной девушке на картине было лет семнадцать: бледно-голубые глаза, светлые волосы. Бальное платье с глубоким декольте, осиная талия, наливающаяся грудь, изысканное зеленое ожерелье на шее.

Какое-то время они стояли, разглядывая картину. На медной табличке внизу резной золоченой рамы имени не было, только годы — 1824–1917.

— Обыкновенное лицо, — заметила Кейси. — Красивое, но ничего особенного. Вот только губы… Тонкие, плотно и неодобрительно поджатые — и строгие. В них столько силы. Художник хорошо это передал. Квэнс?

— Нет. Мы не знаем, кто написал картину. Это был её любимый портрет, если верить преданиям. В пентхаусе в «Струанз» есть её портрет работы Квэнса, написанный примерно в то же время. Он совсем другой и всё-таки очень похожий.

— А позже с неё писали портреты?

— Три раза. Она уничтожила все три, как только они были закончены.

— А есть ли её фотографии?

— Насколько мне известно, нет. Она терпеть не могла фотоаппараты и не хотела иметь ни одного в доме. — Данросс засмеялся, и Кейси увидела, что он устал. — Однажды, перед самой Первой мировой войной, её снял репортер из «Чайна гардиан». Не прошло и часа, как в редакцию нагрянула команда вооруженных моряков с одного из наших торговых кораблей, Парни получили от Карги приказ сжечь там все, если она не получит негатив и все отпечатки и если главный редактор не пообещает «прекратить противоправные деяния и больше её не беспокоить». Он пообещал.

— Но ведь нельзя же совершить такое безнаказанно?

— Нельзя — если ты не тайбань Благородного Дома. Кроме того, все знали, что «Карга» Струан не любит сниматься, а этот наглый молодчик нарушил негласный запрет. Подобно китайцам, Карга верила, что каждый раз, когда тебя снимают, ты теряешь частицу души.

Кейси долго разглядывала ожерелье.

— Это яшма? — спросила она.

— Изумруды.

Она даже рот раскрыла.

— Оно, должно быть, стоило целое состояние.

— Ей завещал это ожерелье Дирк Струан. С условием, чтобы оно никогда не покидало пределов Азии. — Оно должно было стать «коронной драгоценностью» Благородного Дома, которую вправе носить только жена тайбаня. Фамильной реликвией, передаваемой от одной дамы другой. — Он улыбнулся странной улыбкой. — «Карга» Струан не расставалась с ожерельем до конца дней своих, а когда умирала, приказала сжечь его вместе с собой.

— Господи! И его сожгли?

— Да.

— Какое расточительство!

Данросс снова посмотрел на портрет.

— Нет, — возразил он уже другим голосом. — При ней компания «Струанз» была Благородным Домом Азии почти семьдесят пять лет. Она была Тайбанем, настоящим тайбанем, хотя этот титул носили другие. «Карга» Струан побеждала врагов и с честью выходила из катастроф, она исполнила волю Дирка, и разорила Броков, и делала все, что было нужно. И что в сравнении с этим красивая безделушка, которая, вероятно, вообще ничего не стоила? Скорее всего, её стащили из сокровищницы какого-нибудь мандарина, который стянул ожерелье у другого чванливого деспота, чьи крестьяне заплатили за камни своим потом.

Кейси наблюдала, как он, неотрывно всматриваясь в лицо на холсте, почти перешел в иное измерение.

— Я лишь надеюсь, что у меня получится не хуже, — пробормотал Данросс, и Кейси показалось, что слова эти адресованы девушке с картины.

Её взгляд скользнул поверх Данросса на портрет Дирка Струана, и она опять отметила поразительное сходство. Фамильные черты просматривались во всех десяти больших портретах, которые увековечили облик девяти мужчин и одной девушки и были развешаны по стенам между пейзажами Гонконга, Шанхая и Тяньцзиня[113] и множеством марин, запечатлевших элегантные струановские клиперы и какие-то другие торговые суда. Под портретом каждого тайбаня имелась медная табличка с именем и годами жизни: «Дирк Данросс, 4-й тайбань, 1852–1894, погиб в Индийском океане вместе со всей командой „Закатного облака“», «Сэр Лохлин Струан, 3-й тайбань, 1841–1915», «Аластэр Струан, 9-й тайбань, 1900», «Дирк Струан, 1797–1841», «Росс Лечи Струан, 6-й тайбань, 1887–1915, капитан Королевского шотландского полка, убит в бою под Ипром»…

— Сколько истории, — вздохнула она, подумав, что пора вернуть хозяина к реальности.

— Да-да, конечно. — Он смотрел уже на неё.

— Вы десятый тайбань?

— Да.

— А ваш портрет уже написан?

— Нет.

— Вам придется это сделать, верно?

— Да, со временем. Торопиться некуда.

— Как вы стали тайбанем, Иэн?

— Нужно, чтобы тебя выбрал предыдущий тайбань. Это его право.

— А вы избрали преемника?

— Нет, — сказал он, но Кейси не поверила. «Впрочем, с какой стати он должен с тобой откровенничать? — спросила она себя. — И почему ты задаешь столько вопросов?»

Она отвернулась, и её внимание привлек небольшой портрет.

— Кто это? — оживилась она, пораженная загадочным взглядом и язвительной улыбкой малорослого уродца с горбом. — Он тоже был тайбанем?

— Нет. Это Страйд Орлов, главный капитан Дирка. После гибели Дирка во время невиданной мощи тайфуна тайбанем стал Кулум, а Страйд Орлов возглавил флот компании. Легенда гласит, что он был великим моряком.

Кейси помолчала.

— Прошу прощения, но в нем есть что-то такое, от чего мурашки по коже бегут. — Из-за пояса у Орлова торчали пистолеты, сзади виднелся клипер. — Его лицо наводит страх.

— Он на всех так действовал. Кроме Тайбаня и «Карги» Струан. Говорят, даже Кулум ненавидел его. — Данросс обернулся, изучающе глядя на неё, и она почувствовала, как глубоко проникает этот взгляд. От него по телу разливалось тепло и в то же время делалось не по себе.

— Почему он ей нравился? — спросила Кейси.

— Рассказывают, что сразу после великого тайфуна, когда все в Гонконге только приходили в себя, в том числе и Кулум, «Дьявол» Тайлер начал прибирать Благородный Дом к рукам. Командовал, распоряжался, третировал Кулума и Тесс, как детей… Он отослал Тесс на свой корабль, «Белую ведьму», и приказал Кулуму явиться на борт к закату солнца, а не то будет плохо. Тайлер считал, что Благородный Дом теперь носит название «Брок-Струан», а он — Тайбань! Так или иначе… Никто не знает, почему и как Кулум набрался храбрости. Боже мой, Кулуму тогда был всего двадцать один год, а Тесс шестнадцать! Так или иначе, Кулум приказал Орлову проникнуть на борт «Белой ведьмы» и доставить его, Кулума, жену на берег. Орлов немедля отправился туда, один. Тайлер в это время был ещё на берегу. Орлов привез Тесс обратно, оставив за спиной одного убитого и ещё полдюжины с пробитыми головами и сломанными конечностями. — Данросс смотрел на Кейси, и на его лице играла та же насмешливая и пугающая, дьявольская улыбка. — Говорят, с тех пор Тесс — будущая «Карга» Струан — любила его. Орлов служил нашему флоту, пока не исчез. Несмотря на уродливую внешность, он был прекрасный человек и великий моряк.