Обнаров - Наталья Троицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это вы мужа благодарите, голубушка. Мы ведь и раньше вам донорскую кровь переливали, а результатов никаких. А тут поспали четыре часочка после переливания, и совсем другой человек. Может быть, и правда дело не в медицине?
Доктор Михайлович ушел, оставив им в подарок это предположение.
– Костик, ты когда улетаешь?
– Завтра. Я обязан отыграть спектакль. Главы восьми держав пожалуют, – тоном обреченного сказал Обнаров.
– Ничего. Ты справишься…
Он кивнул.
– Поезжай в гостиницу, тебе надо поспать. Ты устал, ты столько крови мне отдал. У тебя завтра тяжелый спектакль. Я тоже буду спать. Я очень хочу спать. До завтра.
Тая закрыла глаза.
– Отдыхай, – Обнаров поцеловал жену в щеку.
Он слушал ее дыхание, гладил по голове, как заболевшего ребенка. Он ушел, когда понял, что жена уснула.Когда дверь за Обнаровым закрылась, Тая открыла глаза, подтянула к себе краешек одеяла и, прижав его к глазам, тихонько заплакала.
– Константин Сергеевич, я вынужден предупредить вас, на что вы идете. Второе прямое переливание будет по последствиям для вас сложным, – говорил Обнарову доктор Михайлович.
– Да, и черт с ними, с последствиями! О чем вы, Анатолий Борисович?! Я – здоровый мужик! Мне ее вытащить надо. Во что бы то ни стало!
– Умерьте пыл, любезнейший! Вечером играть спектакль вы не сможете. У вас будет сильная слабость, головокружение, могут быть приступы тошноты, у вас снизится артериальное давление, все «поплывет», вы можете ощущать сильный озноб, вас будет просто колотить. Главное, у вас не будет концентрации внимания. Сознание может просто «выпадать» на какое-то время. Вы можете забыть текст. Вообще я отпускать вас не должен! Хотя бы сутки я вас должен понаблюдать. А вы рветесь в Москву, а у вас, видите ли, вечером спектакль!
Обнаров встал, склонился над рабочим столом доктора Михайловича.
– Прекратим эту ненужную дискуссию. Что я должен подписать, чтобы подтвердить свое согласие?
Михайлович положил перед Обнаровым лист бумаги с коротким текстом. Обнаров не глядя подписал.
– Идемте в процедурную! Мне на самолет надо успеть.
– В аэропорт, Константин Сергеевич, поедете в сопровождении врача.
Перед процедурой Обнаров зашел к жене. Жена приняла его холодно. Она заставила его сесть рядом и, погладив своею слабенькой рукой его по груди, тихо сказала:
– Костя, я не хочу, чтобы ты мучился из-за меня.
– Ты про что?
– Ты не можешь каждый день давать мне свою кровь. Мне сегодня опять хуже. Химиотерапию не прерывают. Они просто убивают твою кровь, влитую в меня. Я отказалась от прямого переливания.
– Пожалела меня? – Обнаров встал, заходил по палате. – Что, все правильно. Кто ж меня еще пожалеет, как не жена? – он подскочил к ней, склонился над кроватью. – Ты знаешь, что ты сделала? Ты наплевала на нас с Егором! Ты отняла у нас надежду! Ты отстранилась, отгородилась вот этими больничными стенами!!!
– Не кричи, – сквозь гримасу слез чуть слышно попросила она.
– Ты помирать собралась. Это я вчера слышал. А мы? Как мы? Что мы? Тебе все равно, что будет с нами! Тебе все равно, что будет с твоим мужем, с твоим сыном! Ты о себе думаешь. Ты – эгоистка! Ах, как я правильно и благородно поступила! Мужа пожалела. Ему же вечером сильных мира сего ублажать! Да пропади все пропадом!!! Ты о себе думай! Как выйти отсюда, думай! Я думал, ты умная женщина, а ты глупая, Тая. Ох, глупая!
Она заплакала.
Обнаров сел рядом, стал вытирать жене слезы.
– Я люблю тебя. Очень-очень-очень люблю, Таечка, хорошая моя. Но иногда ты творишь непростительные вещи, как сейчас. Перестань, пожалуйста, плакать и отмени свое решение.
Она покачала головой.
– Тая, ты не имеешь на это права.
– Нет. Уезжай.
Обнаров склонился к жене и тоном, точно впечатывающим слова, произнес:
– Я не буду без тебя растить твоего сына. Ты поняла? Умрешь, я отправлю его прямиком в детский дом. Тебе ясно? Ты этого хочешь?!
– Ты не сделаешь…
– Сделаю и обязательно!
– Ты не серьезно…
Отчаяние, бессилие, помноженные на страдание и усталость, сделали свое дело. В его глазах сверкнули слезы. Он сдался. Он перестал наступать. Он встал на колени перед кроватью жены, обреченно склонил голову.
– Я на коленях тебя прошу. За себя и за сына. Я просто больше не знаю, как тебя убедить.
Она скорбно прикрыла рот рукой, точно видела впервые его таким, точно стыдилась этой его откровенности. Она отвернулась к стене, закрыла глаза, замерла. Время шло. Минута, другая, десятая… От бессилия Обнаров закрыл лицо руками и, сжавшись, скорчившись, точно от хорошего удара, беззвучно заплакал.
В какой-то момент он почувствовал, как жена коснулась его руки.
– Когда прилетишь в следующий раз, привези мне кусочек нашего хлебушка. Хлебушка нашего хочется…
Он кивнул.– Скажи врачам, я согласна.
У выхода из VIP-терминала к нему подошел инспектор ДПС. Это был розовощекий крепыш лет двадцати пяти.
– Обнаров Константин Сергеевич? – на всякий случай уточнил инспектор.
– Ну пи…ц! Еще и машину угнали. Уж больно вы оперативно информируете. Дайте хоть лоб перекрестить!
Он посмотрел на часы, еще раз выругался. Было ясно, что с машиной или без, но на спектакль он все равно опоздает.
Инспектор козырнул.
– Инспектор ДПС Антипов. Мне поручено доставить вас в театр.
– Кем поручено? – не понял Обнаров.
– Да я не знаю, кто это решил, – смущенно пожал плечами инспектор. – Мне старший смены передал: встретить вас и доставить в театр.
– Очень кстати. Ну, что ж вы стоите? Доставляйте!
– Так багаж…
– У меня нет багажа.
В час-пик МКАД был забит до предела. Пробирались между разделительными бетонными заграждениями и пятой полосой, включив мигалки и сирену. У служебного входа театра Обнаров был только в восемнадцать пятьдесят, когда зрители уже начали заполнять зал.
На входе Обнарова остановили двое в штатском.
– Сумку откройте, пожалуйста, – вежливо предложил один из них.
– Руки поднимите, пожалуйста, мы всех на предмет оружия досматриваем, – предложил другой.
– Да пропустите его, черт бы вас побрал! Это наш ведущий актер, на которого ваши боссы посмотреть пришли. Он же загримироваться не успеет!
Симонец взял Обнарова за руку у локтя и повел за собой по коридору.
– Константин Сергеевич, я, конечно, все могу понять, но вашего безответственного отношения к сегодняшнему спектаклю…
