Троянская тайна - Воронин Андрей Николаевич

– Бура? – удивился Федор Филиппович. – Это ведь что-то из химии...

– Опять вы перебиваете, – с досадой сказал Глеб, – а время, – он посмотрел на часы, – время, товарищ генерал, идет. Через каких-нибудь два с половиной часа наш химический Бура прибудет на Белорусский вокзал, чтобы встретить там небезызвестную гражданку Митрофанову и, ясное дело, проводить ее домой со всеми вытекающими отсюда последствиями...

– С чего это ты взял? – изумился Потапчук. – Насколько мне известно, Митрофанова никуда не уезжала, а если бы даже и уехала, то откуда этому твоему Буре знать, когда она вернется?

– Вот и я думаю – откуда? – сказал Глеб. – Вы слушать будете?

По лицу Федора Филипповича прошла тень понимания, сменившаяся удивлением, затем возмущением и, наконец, глубокой, мрачной задумчивостью. Он молча кивнул, предлагая Глебу продолжать.

– Так вот, – продолжал Глеб, – Бура – это не из химии, это сокращение от Буратино. А Буратино его прозвали из-за перебитого носа, который является самой примечательной деталью его молодого организма. Каково? Словом, схлопотав условный срок, наш приятель Бура более или менее взялся за ум. Пару лет перебивался то тем, то этим, а потом ему повезло устроиться охранником... – Он выдержал эффектную паузу и спросил: – Как вы думаете, к кому?

Федор Филиппович резко повернулся к нему всем телом. Краска сбежала с его лица, губы искривились, словно от неожиданного удара, но генерал тут же взял себя в руки.

– Это точно? – спросил он и, не дождавшись ответа, процедил сквозь зубы: – Отлично. Я тебе покажу игру, с-сук-кин ты сын!

И звонко прихлопнул у себя на шее комара.

Глава 18

Ярко-красная спортивная "хонда" осторожно вползла с улицы в темный, заросший старыми деревьями двор и медленно покатилась вдоль длинного восьмиэтажного дома, поблескивая в свете горевших над подъездами фонарей, как диковинная елочная игрушка. Ее тормозные огни вспыхнули, озарив растрескавшийся асфальт рубиновым светом; затем на смену им загорелись белые огни заднего хода, и приземистая спортивная машина, коротко взвыв двигателем, одним точным и быстрым рывком въехала в узкий просвет между двумя гаражами-"ракушками", которыми была густо заставлена внутридворовая стоянка. Ворчание двигателя смолкло, узкие яркие фары погасли, и "хонда" полностью растворилась во мраке.

Ирина Андронова порылась в сумочке, нашла сигареты и зажигалку, немного опустила стекло слева от себя и закурила. Потом она еще раз чиркнула зажигалкой и посмотрела на часы. На часах было без двадцати одиннадцать. Это означало, что ждать ей придется никак не меньше часа, но Ирина не расстроилась: у нее имелись куда более серьезные поводы для переживаний. Кроме того, она испытывала настоятельную потребность еще раз хорошенько все обдумать, и темный салон спортивной "хонды" годился для этого ничуть не хуже, чем любое другое место. Здесь было тихо, темно и уютно, здесь приятно пахло натуральной кожей сидений и освежителем воздуха, и здесь ей никто не мешал.

Ирина курила глубокими нервными затяжками, глядя, как в ветровом стекле разгорается и гаснет красно-оранжевый огонек – отражение тлеющего кончика ее сигареты. Мысли теснились в голове, как пассажиры метро в час пик, стремящиеся во что бы то ни стало успеть на поезд, и, как пассажиров метро, их было чересчур много.

Сигарета догорела слишком быстро. Ирина сунула окурок в пепельницу и сейчас же закурила снова, горько сожалея о том, что под рукой нет ядовитой отечественной "Примы", а еще лучше – "Беломора", которым они, помнится, баловались, проходя практику после второго курса института. Заграничная дрянь, которую она курила в данный момент, казалось, вообще не имела вкуса.

Минуты тянулись, как века, зато мысли неслись бешеным аллюром, обгоняя друг друга, и прошло довольно много времени, прежде чем Ирина заметила, что они движутся по замкнутому кругу. Иначе просто не могло быть; догадки и предположения ничего не стоили, пока не были подтверждены фактами. Именно за подтверждением она сюда и явилась, хотя понимала, что легче ей от этого не станет.

Спустя какое-то время на корявом асфальте двора заплясали отблески фар приближающегося автомобиля. Ирина на всякий случай потушила сигарету. Ей хотелось посмотреть на часы, но она не отважилась зажечь огонь, чтобы не выдать себя. И без часов было ясно, что время ее ожидания близится к концу.

Ирина была почти уверена, что увидит такси, но вместо такси в поле ее зрения появился черный "БМВ", который остановился прямо напротив того самого подъезда, за которым наблюдала Ирина. Двигатель "БМВ" заглох, фары погасли, но из машины никто не вышел. "Так, – подумала Ирина, ощущая, как сильно, словно в предчувствии беды, забилось сердце. – Значит, все это неспроста. Значит, это не мои фантазии, значит, за всем этим действительно что-то есть..."

Протянув руку, она коснулась лежавшей на соседнем сиденье сумочки. Сумочка была непривычно тяжелой, потому что там, внутри, находился странный подарок Глеба Петровича – австрийский семнадцатизарядный пистолет, сделанный, как с непонятной Ирине гордостью объяснил Сиверов, из композитных материалов и потому не обнаруживаемый детекторами металла. Теперь, когда Ирина сидела в темном чужом дворе, глядя на черный "БМВ" с тонированными стеклами, этот подарок больше не казался ей странным и неуместным; более того, ей пришло в голову, что преподнесен этот подарочек был неспроста, а с некой задней мыслью, которая, похоже, имела прямую связь с застольной беседой. Можно было подумать, что Глеб Петрович заранее предвидел, что Ирина приедет в этот двор, и позаботился о том, чтобы она явилась сюда не с пустыми руками. И... черт подери, неужели он все это нарочно подстроил?

Ирина понимала, что это полнейшая чепуха, однако думать об этом было все-таки легче, чем о...

Она яростно тряхнула головой, прогоняя мысли, которые не давали ей покоя уже не первый день. Сказать, что эти мысли были неприятными, было все равно что назвать торнадо легким ветерком; адская машина, которую Ирина мысленно начала собирать, сидя за столом на берегу канала и слушая генерала Потапчука, приобрела законченный вид и была готова к действию. Ее можно было разобрать до последнего винтика и разбросать детали в разные стороны; еще можно было повернуть рычаг и разнести в клочья уютный мир, в котором Ирина жила до сих пор. Или одно, или другое; третьего пути просто не существовало, и, что было хуже всего, Ирина уже не могла выбирать. Выбор был сделан не ею, и произошло это очень давно; она могла только ждать, чтобы понять наконец, на какой путь толкнули ее обстоятельства.

В темноте снова блеснули фары, и Ирина поняла, что все ее сомнения разрешатся с минуты на минуту. Она решительно подтянула к себе сумочку, вынула оттуда пистолет и, как учил Сиверов, поставила его на боевой взвод. Пистолет был тяжелый, и он вовсе не придал Ирине уверенности в себе, как это описывают в детективных романах. Наоборот, сидя за рулем спортивной "хонды" с заряженным "глоком" в руке, Ирина чувствовала себя какой-то самозванкой, влезшей не в свое дело. Это ведь не по картонкам стрелять!

К подъезду, тарахтя, подъехала желтая таксопарковская "Волга" и остановилась, на время закрыв от Ирины черный "БМВ". Задняя дверь открылась, и оттуда выбралась девушка в облегающих джинсах и легкой спортивной курточке. Наклонившись, она взяла из салона дорожную сумку и обернулась, глядя еще на одну машину, которая появилась во дворе вслед за такси. Машина, темный, сильно потрепанный "опель", остановилась поодаль. Ирина удивилась: она была уверена, что убийца поджидает Митрофанову в припаркованном у подъезда черном "БМВ".

Такси отъехало; девушка, бросив в сторону "опеля" слегка обеспокоенный взгляд, направилась к подъезду.

– Эй, слышь! Как тебя там... Лизавета! – окликнул девушку водитель "опеля", открывая дверцу и выбираясь из машины. – Да погоди ты! – негромко крикнул он, видя, что девушка не остановилась, а, наоборот, пошла быстрее. – Меня к тебе Игорек послал.