Луиза Вернье - Розалинда Лейкер

— Можно, я буду называть вас Луизой? По-моему, пора нам уже оставить всякую официальность.

— Разумеется.

— Мне хотелось бы задать вам очень личный вопрос.

Луиза испугалась. Она понятия не имела, что сейчас будет.

— Я отвечу вам, если смогу.

— Кто отец ребенка, которого вы носите?

Луиза побледнела невольно вцепилась в подлокотник.

— Еще никто не осмелился меня об этом спрашивать, и вы тоже не имеете на это ни малейшего права.

— А мне кажется, я имею полное право.

Тут Луиза поняла, что нечто ужасное уже случилось или вот-вот произойдет. Но попыталась не показывать своего волнения.

— Может, вы объясните, что имеете в виду.

Стефани прошлась немного по комнате, потом вернулась и застыла на месте, с такой силой теребя свой платок, что в тихой комнате послышался звук рвущегося кружева.

— Три дня назад в Тюильри мне нужно было зайти в апартаменты императрицы. Комнаты там проходят одна через другую, я знала, что она будет в спальне, поэтому шла прямиком туда. Я уже подошла к ее туалетной комнате, когда отчетливо услышала ее чистый голос, произносящий мое имя. Решив, что меня хотят поторопить, я без стука вошла в приемную, смежную со спальней. Там имеется золоченая перегородка, и именно там императрица чаще всего слушает мессу и молится в своей личной молельне. Не успела я подойти к дверям спальни, которые были открыты настежь, как вновь услышала свое имя, но уже в связи с каким-то скандалом. С императрицей были две или три дамы из ее свиты, поэтому я встала за золоченой перегородкой и стала бессовестно подслушивать. Хотите знать, что я услышала?

— Нет, нет. — Луиза стала подниматься с кресла, отчаянно тряся головой.

— А мне кажется, хотите. По-видимому, одна из них узнала, что женщина, с которой Пьера видели повсюду перед его отправлением в Крым и которую все считали его куртизанкой, шьет платья его невесте. Что вы на это скажете?

Луиза только смотрела на нее несчастными глазами.

— Я могу только сказать, что мне ужасно жаль, что вы подслушали эти безжалостные сплетни.

— Вы говорите, что это неправда?

— Правда в том, что у нас с Пьером все было кончено еще до вашего обручения. Если уж быть совсем честной, то после этого мы виделись с ним один раз, но это была последняя встреча.

Лицо Стефани отражало противоречивые эмоции — надежду, недоверие и страх.

— Вы его все еще любите?

— Я больше не имею права его любить, а если бы он действительно любил меня, то не стал бы жениться на вас.

— Но дворянин не станет… — Стефани закусила губу и покраснела.

Луиза закончила за нее:

— …не станет жениться на своей любовнице. Вы ведь это хотели сказать? Или что дворянин, а тем более офицер Са-Гард, не станет жениться на женщине не его социального круга?

Стефани еще больше смутилась.

— Я не хотела вас оскорбить.

Луиза склонила голову.

— Я знаю. Но мы живем во Франции Бонапарта, где социальную пропасть вполне возможно преодолеть, как бы правители ни изощрялись в расстановке всевозможных ловушек, и, если вы совершаете что-то, что не укладывается в общепринятые представления, в мире есть множество мест, где с радостью примут мужчину и женщину разного происхождения. Так что у Пьера был выбор. И он выбрал вас. Повторяю: между нами все кончено. — И она грустно улыбнулась. — Только не надо думать, что я такая благородная и иду на какие-то жертвы. Я думаю не столько о вас, сколько о себе. Если быть откровенной, то желаю вам счастья исключительно из эгоистических соображений. Ваша с Пьером свадьба вернет мне мою свободу. — Луиза не хотела, чтобы Стефани в последнюю минуту раздумала выходить замуж. Ничего хорошего из этого не выйдет, только продлятся ее мучения, ведь если Пьер не женится на Стефани, то женится на ком-нибудь другом, на кого укажет ему император, это лишь вопрос времени. Но только не на ней. Только не на той, которая отправилась бы за ним куда угодно, хоть на край света.

— Но ребенок? Это ведь его ребенок?

Луиза окаменела.

— Имя отца я назвала только одному человеку. Женщине, которая меня воспитала. Повторяю еще раз, что вы не имеете никакого права задавать мне подобные вопросы.

Стефани беспомощно кивнула.

— Я вам верю. Вы убедили меня, что с вашей стороны мне опасаться нечего, а императрица запретила своим фрейлинам кому-либо рассказывать об этой связи, но что мне делать завтра, когда я знаю, что эти слухи уже разошлись? Сначала будет гражданская церемония в Тюильри, а потом — венчание, и все станут смотреть на меня с презрением и насмешкой. Мало того — все будут хихикать и перешептываться на свадебном пиршестве, которое продлится четыре или пять часов.

Луизе стало ее жаль, и жалость напомнила ей о дружбе, которая между ними установилась.

— Разве кто-нибудь посмеет насмехаться над вами в присутствии императора и императрицы? — произнесла она решительно и бодро. — Я не сомневаюсь, что вам абсолютно нечего бояться. Фрейлины императрицы исполнят ее приказ, другие же и думать забудут о всяких сплетнях, когда увидят, какая вы счастливая и радостная. Вы так ждали этого дня. Вы не раз говорили мне об этом. Так не позволяйте никому его испортить. Вы выходите замуж за любимого.

Для Стефани эти слова прозвучали так, будто из самой бездны отчаяния ей протянули руку помощи. В конце концов она выходит замуж за Пьера, а все остальное не имеет значения. У всех мужчин были романы, но после свадьбы они остепенялись, и в ее власти заставить его позабыть Луизу и всех остальных женщин, с которыми он развлекался в своей холостяцкой жизни. И она холодно посмотрела на Луизу.

— Думаю, лучше вам завтра не приходить. Пусть мсье Уорт приведет кого-нибудь еще.

Это было огромным облегчением для Луизы.

— Я ему передам.

— Прощайте, Луиза.

Выйдя на улицу, Луиза была вынуждена несколько раз остановиться. У нее тряслись ноги, нервы были на пределе. Когда она переходила через бульвар, то чуть не попала под копыта лошади, но поняла только тогда, когда на нее заорал перепуганный кучер. Луиза взошла на недавно выстроенный мост Альма и остановилась у каменного парапета, глядя в испещренную огнями воду и желая только одного: чтобы прекратились эти невыносимые мучения. Внутри пошевельнулся ребенок, напомнив о своем существовании. Она резко отошла от парапета, распрямила плечи и направилась домой. Следивший за ней жандарм зашагал по мосту дальше.

Через полтора месяца, на рассвете последнего дня октября, Луиза с помощью вспотевшей повитухи и перепуганной Катрин родила сына. Роды были тяжелыми, но Луиза обо всем позабыла, когда взяла на руки своего ребенка. Она посмотрела на него, и в ней мгновенно пробудились любовь и гордость, и даже во сне она продолжала улыбаться. Луиза решила окрестить его Полем Мишелем, ей нравилось это имя. А может быть, в самой глубине души ей хотелось, чтобы начальная буква «П» хоть как-то связывала его с отцом, которого он никогда не увидит.