Подземная пирамида - Ласло Леринц

– Ты прав, – шепнула она. – Тог да надо продолжать поиски. В комнате должен был находиться какой-то предмет, имеющий отношение к Иму, на который может пасть подозрение, что он работает как передатчик. Если не листки рукописи…

Я почувствовал, что все вокруг меня погружается во тьму. Дрозды прекратили свой рассветный концерт, влетели в комнату, расселись на стульях, на столе, некоторые даже устроились на люстре. Усевшись поудобнее, они вдруг начали увеличиваться в размерах, расти, потом слились в одного гигантского дрозда, который принялся молотить меня по голове острым клювом. Я схватился за голову, чтобы отогнать его, но тут Розалинда заметила, что со мной что-то происходит, потому что сквозь пелену тумана я услышал ее испуганный пронзительный крик:

– Петер! Что с тобой, Петер?

Я обнаружил, что уже стою полусогнувшись около кровати и предпринимаю жалкие попытки натянуть на себя брюки, хотя на мне еще нет белья. И при этом я безостановочно что-то бормотал себе под нос, словно рехнулся.

Розалинда выпрыгнула из постели, обняла меня и положила на лоб ладонь.

– О, Петер! Дорогой… Что с тобой? Только что еще… Я качнулся и вцепился в ее руку, чтобы не упасть.

– Роза… линда… – пролепетал я. – Нужно мне… пойти… в моем кабинете… он был там на столе!..

Она усадила меня на край постели и стала гладить по спине, как больного ребенка, пока я окончательно не пришел в себя.

Когда сотрясавшая меня дрожь почти прекратилась, она обхватила ладонями мое лицо и заставила посмотреть ей в глаза.

– Петер! Что случилось? Ты должен сказать, что случилось!

И туту меня в голове неожиданно прояснилось. Я ясно увидел перед собой тот момент, когда Селия вошла с подносом. Что-то оглушительно сверкнуло, в небе раздался грохот, и комнату залило голубым светом.

И этот голубой свет исходил с моего стола.

Из скарабея, который лежал возле рукописи «Книги Мертвых» под лампой.

Мы оба поспешно, путаясь в одежде, собрались и через каких-то полчаса были у меня в кабинете. Платаны купались в золоте рассветного солнца, а проникавшие в окно лучи рисовали красноватые узоры на креслах.

В комнате все еще царил беспорядок, хотя перед уходом опрокинутые стулья были поставлены на свои места. От пролитого кофе на ковре остались черные пятна, и рядом с пятнами были втоптаны в ковер несколько кусков сахара. Листки рукописи, перепутанные и помятые, лежали на столе.

А возле них, устало сложив свои крыльца на спине, прямо под лампой отдыхал священный жук египтян – сделанный из неизвестного материала скарабей. 16 октября Мы снова все собрались в кабинете. И все взоры были устремлены на крохотного скарабея, который, упоенный победой, лежал у меня на ладони.

– Не могу поверить! Просто не могу поверить! – воскликнул Карабинас и стукнул по подлокотнику кресла. – Ведь внутри у него ничего нет… Если бы он был не такой маленький, то сквозь него можно было бы рассматривать предметы!

– И однако ничего другого быть не может, – сказал я, – разве что…

– Разве что? – подняла глаза Селия.

– Разве что мы поверим в духов, то есть в сверхъестественное.

– Исключено, – проворчал Йеттмар. – У всего есть естественная, научно объяснимая причина.

– За исключением вещей, у которых такой причины нет, – поднял руку Хальворссон, и снова разразился бы жаркий спор, если бы я не вмешался.

– Предлагаю пока оставить в покое теоретические вопросы. Если моя догадка верна, то все в основном согласны с тем, что передатчиком мог быть только скарабей… или согласны все, за исключением Никоса.

– Постойте! – вклинился в мои слова грек. – Я тоже согласен. Просто я не в состоянии это воспринять!

Розалинда подошла ко мне и погладила жука по спине.

– Мне эта крошка показалась подозрительной, когда ее еще исследовал Киндпер. Мне не понравилось то, что он назвал защитным механизмом. И удивляюсь, что не я додумалась до этого.

Мы все уставились на скарабея, потом Миддлтон задал вопрос вопросов:

– Ну, так что же дальше?

– Нам нужно понять его механизм, – сказала Селия. – Вдруг мы сумеем заставить его еще раз показать эту сцену.

Я ничего не сказал, но во мне уже зрело решение. То решение, которое потом определил о твою судьбу, Ренни.

Хальворссон встал и, наклонившись, посмотрел на скарабея.

– У меня есть вопрос, Петер, – медленно произнес он. – С тех пор, как я увидел эту маленькую безделушку, у меня это не выходит из головы… Я не понимаю,

– Что именно?

– Что привело его в действие.

– И я как раз хотел это спросить, – присоединился к нему Йеттмар.

– С тех пор, как мы его выкопали, с ним ничего не происходило. Он затаился и молчал. А потом вдруг начал передачу трехмерного изображения. И знаете, когда?

Только теперь я понял, что имел в виду Хальворссон.

– Когда мы хотели прекратить опыты, – сам же ответил он на свой вопрос. – Когда мы спорили, как быть дальше. И помните, где был тогда скарабей?

– Где? – спросила Розалинда.

– Здесь! На столе!

– И какой же вывод вы делаете из этого?

– Какой? Что он все слышит! И понимает нас. Может быть, и это тоже какой-то защитный механизм, понимаете?

– Нет, – односложно ответил Йеттмар.

– Господи, что тут непонятного? В него заложили программу, если вам так больше нравится, которую он должен выполнить при любых обстоятельствах. Соответственно, он должен обеспечить успешное выполнение программы. И вмешивается, если чувствует, что программе угрожает опасность.

– Ив чем суть этой программы, если позволите спросить?

– Естественно, возрождение Иму. Карабинас покачал головой.

– Ты сам в это не веришь.

– Почему же нет? – вспыхнул Хальворссон. – Почему нет? Я утверждаю, что он и сейчас наблюдает за нами и фиксирует каждое наше слово И не удивлюсь, если через несколько минут эти голограммы появятся снова.

Селия ободряюще потрепала великана по спине.

– Вперед, Кнут! Потолкуйте с ним немного… Вдруг послушается вас!

И тут случилось неожиданное. Вместо того чтобы обидеться, Хальворссон наклонился над моей ладонью и принялся нашептывать скарабею, словно он и в самом деле верил в то, что только что сказал.

– Слушай, ты, маленький проказник! Докажи-ка, что ты тот, за кого я тебя принимаю! От тебя зависит программа, понимаешь? Если ты не докажешь, что ты разумное существо, мы не сможем посеять семя и никогда из него не вырастет колос. Понимаешь? Сделай же что-нибудь, малыш!

Но скарабей лишь лежал неподвижно, и совсем ничего не происходило.

Я сжал ладонь и спрятал от него жука.

– Давайте сохранять серьезность, – сказал я и положил жука на край стола. – То, что вы думаете. Кнут, очень мало вероятно. Если бы он понимал, что мы говорим, или если бы хоть догадывался, то, очевидно, постарался бы как-то повлиять на нас.