Подземная пирамида - Ласло Леринц

– Что за чертовщина? – подпрыгнул Осима.

Но никто не успел ответить: шумы пропали, и в воздухе слышалось только ритмичное постукивание мотора. Оно то усиливалось, то затихало, как будто в зависимости от того, больше или меньше топлива подавал тот, кто управлял мотором. Сквозь стук ста л и пробиваться звуки, похожие на нежные переливы свирели: очевидно, это разговаривали те, кто обслуживал работающий мотор.

Неожиданно шум усилился еще больше, и кто-то так внятно, словно стоял рядом с нами, произнес:

– Оги!

Сквозь стук кто-то послушно повторил:

– Оги!

– Кер! – продолжал певуче первый.

– Кер! – донесся ответ.

– Хору! – пропел первый голос, но значительно более напряженно, чем до сих пор.

Грохот мотора усилился до фортиссимо, и откуда-то издалека, как сквозь стальные стены, кто-то повторил мягко, обессиленно:

– Хору!

– Что это было? Боже мой! Что это? – повернулся ко мне побелевший, как мел, Осима, – Мотор во времена фараонов?

Карабинас повернул ко мне свои очки, кивнул головой и что-то переключил в приборе. Скарабей как будто снова шевельнулся, но может быть, этим впечатлением мы были обязаны вольтовой дуге.

Мы все еще слышали замирающий грохот, когда Розалин да вцепилась в мою руку и показала в воздух.

– Видишь, Петер?

– Где?

– Там… у стены…

Я так сжал ей локоть, когда увидел картину, что она вскрикнула и отдернула руку.

Надо полагать, я был не в себе, потому что лишь смутно помню эти события. Словно не я, а кто-то другой пережил последующие минуты. У меня и сейчас такое ощущение, будто эту историю я от кого-то услышал.

Однако я сидел в комнате и собственными глазами видел звездное небо и огромный красный диск, занимающий весь небосклон. И ни одна из этих звезд не была мне знакома.

Звездное небо покачивалось вправо-влево, как будто положение камеры или проектора не было как следует зафиксировано. Красный диск, как оторвавшийся воздушный шар, колыхался между рамой окна и моим письменным столом.

В этот момент что-то с сильным треском зашипело, как будто игла проигрывателя попала на вмятину в пластинке. Картина исчезла, чтобы уступить место другой. Теперь вместо звездного неба в воздухе раскачивалось огромное изображение Африки, заснятой с высоты в несколько тысяч метров. Затем снова последовал треск, и появились пирамиды, которые плясали, словно началось землетрясение, а в угол комнаты направился мужчина, вернее, его нижняя половина: верхняя часть тела отсутствовала, длинные руки свисали почти до колен.

Треск все усиливался, и я был вынужден зажать уши руками. При этом очки свалились мне на колени, и глаза резанул свет вольтовой дуги.

Я хотел было закричать, чтобы все это прекратили, но Карабинас уже вскочил и выдернул шнур прибора из розетки. В комнате воцарилась тишина: голубой свет, пляшущие пирамиды и перерезанный по пояс человек пропали, растворились в пустоте.

С полминуты все сидели в полном молчании, затем снова, уже в который раз, молчание нарушила Селия:

– Ущипните меня, Кнут! Потом более энергично:

– Не там и не так сильно!

Карабинас безмолвно сматывал кабели, Йеттмар и Миддлтон переглядывались, Розалинда смотрела на меня, а Осима на скарабея. Неясно было только, за кем наблюдало это крошечное создание… Может быть, за всеми нами?

Наконец, Карабинас закончил сматывать кабели и посмотрел на меня.

– Надо бы заканчивать, Петер.

– Почему?

– Не знаю… Я почувствовал, что нужно закончить. Может быть, из-за шума… я почувствовал, что что-то не в порядке.

Осима согласно кивнул головой.

– И я так считаю. Вы видели пирамиды? Они плясали так, как будто было землетрясение.

– А вы уверены, что это не было землетрясение? – спросил Хальворссон.

Карабинас потряс головой.

– Уверен. Иначе они бы потрескались. Я думаю, Осима прав. Кроме того, еще этот перерезанный пополам человек…

– Б-р-р-р! – содрогнулась Селия.

– Нет в этом ничего устрашающего, – буркнул Карабинас. – Это, очевидно, объясняется тем же, что и пляшущие пирамиды, и странный треск.

– Но чем же? – нетерпеливо спросила девушка.

– Тем, что мы не умеем обращаться с прибором. Он работает плохо, со сбоями. Информацию передавал сумбурно. Треск свидетельствовал и о том, что вольтова дуга, правда, может заставить его функционировать, но так, как если бы, скажем, в очень сложный авиационный двигатель залили низкооктановый бензин. От этого двигатель быстро выйдет из строя.

– Поэтому-то вы и прекратили…

– Поэтому. Даже… больше нельзя проводить на нем опыты. И так неизвестно, может быть, мы уже причинили ему непоправимый вред.

Я подошел к нему и обнял за плечи.

– Мы должны были это сделать. Никое. Это было в наших же интересах. Он угрюмо кивнул.

– Не спорю… По крайней мере, теперь мы знаем, что не сошли с ума. Хотя… я и до того был совершенно уверен в этом. Но больше никогда мы не должны действовать силой… Вплоть до тех пор, пока…

– Пока?

– Ты сам хорошо знаешь, – пробурчал он и замолк. Я вернулся к своему креслу и сел. Я ожидал, что, как уже не раз бывало, вспыхнет спор. Но сейчас, как ни странно, ни у кого не было охоты спорить. Все лишь сидели молча, опустив головы, словно вольтова дуга их парализовала.

Наконец Розалин да нарушила молчание.

– Мистер Йеттмар… Вы переводили текст… Что может означать «оги», «кер», «хору», в общем – то, что было слышно сквозь шум? Это нормальная речь или тот странный разговор?

– Очевидно, последнее.

– Вы можете сказать, что бы это значило? Йеттмар молча покачал головой. Хальворссон уставился куда-то вдаль, потом медленно повернулся к Розалинде.

– Я знаю… Только не смейтесь.

– Давайте же!

– Собственно, не то, что знаю, но… Это были как будто числа.

– На чем вы основываетесь?

– На датской телевизионной хронике.

Мы ошарашенно воззрились на Хальворссона.

– На телевидении? – остолбенела Розалинда. – Что вы имеете в виду. Кнут?

– Сейчас объясню, – сказал великан, и голос его был непривычно серьезным. – Вы знаете, что мне все это напомнило?.. Представьте себе, что к старту готовится ракета. Ее двигатели гудят: экипаж проверяет работу двигателей. Грохот то меньше, то сильнее, в зависимости от того, как пилот подает топливо. А потом начинается обратный счет: Оги… Кер… Хору! Пилот в кабине повторяет числа, затем раздается жуткий грохот, и космический корабль отправляется к звездам… Ну, вот это оно мне и напомнило!

Его слова были встречены гробовой тишиной.

Датчанин вытер лоб и тихо продолжил:

– Следующее изображение показывает уже звездное небо… красный диск – это, вероятно, неизвестный мир, откуда стартовал космический корабль. Потом долгий-долгий путь через звезды и Африка с высоты… Это вам ничего не говорит?