Святой папочка - Патриция Локвуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Разнорабочие в церкви – это те, кому действительно нужна работа. На такую работу ценой в пять баксов, а иногда и посреди ночи, толкают жена и дети, ждущие в машине на обочине шоссе. А еще прошлое, которое прожевало человека и выплюнуло к нам на порог, без гроша в кармане и с одним лишь именем в качестве приданого.
Сколько помню, при нашем приходе всегда был какой-нибудь мастер на все руки, кто-то, кого все звали, когда нужно было что-то починить, залатать, подремонтировать, выкорчевать, снести или прибить гвоздями. Он шел в комплекте с церковью, прямо как Иисус, и от него всегда пахло хозяйственным магазином и дядюшкиными усами. Он всегда немного любит пиво, хорошо разбирается в спорте и обладает достаточно широким телом, чтобы заполнить им любуюпустоту. Мама часто зовет его что-то сделать. Ведь если ей нельзя оставить свой след в этой безымянной земле, как она тогда вообще может чувствовать себя здесь как дома? Хотя это, пожалуй, первый раз на моей памяти, когда мастеровых было двое. Может, они оба так отчаянно нуждались в работе, что ее тоже пришлось умножить, прямо как библейский хлеб.
В выходные я просыпаюсь по утрам и слышу, как Даррелл подстригает лужайку под окнами, пока Уимзи радостно лает и резвится у его ног. Иногда он заходит в дом и помогает перенести кровать моего отца – то вверх, то вниз по лестнице. Когда боль в папиной спине становится совершенно нестерпимой, он приходит к выводу, что пейзаж за окном может как-то ему помочь. И если Чака повсюду сопровождает беспорядочный стук молотка, то Даррелла – прилагательные, каждое из которых оставляет яркое пятно на языке. Мать говорит, что его терпение безгранично. Но что с ним было бы, если бы это было не так?
Когда я спрашиваю маму, почему Чака до сих пор не уволили, ее губы сжимаются в тонкую прямую линию.
– Хотела бы я, чтобы его вышвырнули. Терпеть не могу, как он со мной разговаривает, – говорит она. – И с Дарреллом. Постоянно рычит на него, обращается с ним, как с неразумным дитем, и срывается на него за любую ерунду.
Я знаю, что он никогда бы так не разговаривал с Дарреллом, не будь тот черным, точно так же, как никогда бы не разговаривал так с моей матерью, не будь та женщиной. Я так боюсь Чака, что каждый раз, когда он врывается в помещение, крича во всю глотку: «ТЕХНИЧЕСКОЕ ОБСЛУЖИВАНИЕ!», я сбегаю в свою комнату, чтобы лишний раз с ним не пересекаться. А когда он орет «ЕСТЬ КТО ДОМА?!», я бурчу себе под нос «Нет!» и опять сбегаю наверх. За все то время, что я живу здесь, мне пока что удавалось избегать встреч с ним. В моей голове он безликий некто шести футов, сплошь из голоса и звуков. Раз или два я слышу, как голос Даррелла взмывает ввысь как листок бумаги:
– Ты же знаешь, что так делу не поможешь. Твои вопли ничего не изменят!
Иногда я даже ловлю себя на том, что сажусь на корточки, смотрю в боковое окно на небо, тихое и неподвижное, и мысленно произношу: «М-И-С – С-И-С – С-И-П-П-И», прямо как в детстве. А потом прислушиваюсь к звуку захлопнувшейся двери, который означает, что он наконец ушел. Дома никого нет, меня тоже нет, никого, совсем никого. Когда кажется, что у тебя нет тела, становишься удивительно объективным.
Я отношусь к нему как к шуму, потому что таков и мой отец. Когда ты живешь под одной крышей с шумным человеком, со временем начинаешь относиться к нему как к туче, способной в любой момент сгуститься и начать громыхать. Вредит он тоже как непогода: треплет и дует. Со временем я поняла, что в этом, скорее всего, особенность всех отцов. В конце концов, Бог тоже глаголил из тучи да вихря.
Иногда это даже забавно. Время от времени во время приступов ярости отец орал во всю мощь своих легких: «БРАТИШКИ ТАКОЕ НЕ ОТКАЛЫВАЮТ!» – наверное, чтобы продемонстрировать, как сильно он не одобряет чушь, происходящую в этот момент. Никто не знал, откуда у него взялась эта фразочка. Может, он сидел по ночам и, пока мы спали, смотрел «В живом цвете»?[56] Он тыкал в нас пальцем и орал: «БРАТИШКИ ТАКОЕ НЕ ОТКАЛЫВАЮТ!» таким тоном, будто это была одна из заповедей. Что за братишки? Кто это вообще? Он сам или Бог? Означало ли это слово какое-то уважение к естественному порядку вещей, которым мы пренебрегли своими действиями? Братишка, сущий на Небесах, да святится Имя Твое. Да приидет Царствие Твое, да не отколешь Ты на земле, яко и на Небесах.
Было во мне что-то такое, что особенно бесило моего отца. Видимо, это было как-то связано с моей головой и ее содержимым. И тем, что я делаю прямо сейчас: сижу в сторонке, за пределами его круга, и краем глаза наблюдаю за происходящим. Он любил повторять: «Да я уже забыл больше, чем ты когда-нибудь узнаешь», и эти слова всегда сбивали меня с толку. Ведь разве они не означали то, что в неведении находились мы оба?
– Не смотри ты на меня так! – иногда возмущалась даже моя мать. – Не смей так на меня смотреть.
– Да я вообще ни на что не смотрю, – протестовала обычно я, уверенная в том, что и правда не смотрю.
– Я ничего такого не делаю, – говорила я, свято веря в то, что и правда ничего не делаю. И все же я стояла там, как будто пытаясь доказать существование некой недвижимой и непреодолимой силы, и смотрела. Моя мама всегда первой отводила взгляд и отворачивалась, но только не отец. Наши пристальные взгляды перекрещивались в воздухе, как шпаги.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – говорил он мне с видом гипнотизера. – Знаю все, что у тебя на уме. Ты никогда, ни-ког-да не скажешь ничего такого, что сможет меня удивить, потому что ты – точно такая же, как я.
Это должно было быть смешно – почти все,
