Книга о Боге - Кодзиро Сэридзава

Однако жена, обычно склонная все преувеличивать и проявлять излишнюю нервозность, когда речь шла о каких-то тратах, на этот раз сказала:

— Учиться надо пока молод помоги ей уехать. В конце концов, деньги на учебу можно и занять. Ну, будем жить, затянув пояс потуже, как в послевоенные годы, ничего страшного…

Услышав эти слова, я кивнул, а про себя удивился: неужели жена, за тридцать лет нашей с ней жизни одолевшая немало вершин, наконец приблизилась к моему идеалу? Помня собственное прошлое, я готов был идти на любые жертвы, только бы помочь дочери, мечтающей учиться. И конечно, я хотел, чтобы она поехала за границу. А поскольку жена сама выразила готовность мириться с трудностями, которые наверняка возникнут, если обе наши дочери будут учиться в Европе, я с радостью поддержал ее. Проделав те же формальности, что и в случае с Фумико, мы получили разрешение на выезд Рэйко за границу для учебы. Затем, обратившись в свой банк, попросили ссуду и снабдили дочь некоторым количеством купленных на черном рынке долларов. Она вылетела во Францию вместе с Пьералом, возвращавшимся домой после окончания Всемирного конгресса ПЕН-клубов.

Рэйко, девочка очень добрая, до самого отъезда ласкалась к матери, старалась ей помочь чем могла, сама занималась сбором вещей и подготовкой к отъезду, к тому же она обошлась тем, что у нее имелось, и не стала покупать ничего нового.

Приехав в Париж, она поселилась в том же женском общежитии, где жила ее старшая сестра, и, следуя примеру последней, стала регулярно, раз в неделю, писать домой письма, в которых подробно описывала свою жизнь. Я тоже раз в неделю писал обеим длинные письма, даже если близился срок сдачи рукописи и я был завален работой. Обе жили в Париже весьма скромной жизнью, вдалеке от столичного блеска, время от времени кто-нибудь из моих старых друзей приглашал их на обед или на ужин, и это скрашивало их существование. В доме одного из этих друзей, врача и поэта Ноэля, росли две дочери, примерно одного возраста с моими, поэтому девушек постоянно приглашали туда погостить на конец недели, поручали им какие-нибудь домашние дела, по воскресеньям брали с собой на пикник — словом, обращались с ними как с членами семьи. В письмах супруги Ноэль заверяли, что видят во мне скорее родственника, чем друга, и я был спокоен, зная, что мои дочери обрели в Париже семью. Думаю, что именно поэтому они сумели преодолеть девическую ранимость, которую раньше склонны были проявлять по любому поводу, и с воодушевлением учились…

Посылая дочерей за границу, я рассчитывал самое большое на два-три года, но Фумико прожила там шесть лет, а Рэйко — целых семь. Конечно, все это время мы раз в неделю писали друг другу, обмениваясь подробными отчетами о свой жизни, но для родителей так долго, шесть или семь лет, не видеть своих детей — поистине мучительное испытание. Особенно страдала жена, как-то исхитрявшаяся теперь управляться с домашними делами одна: ее жизнь превратилась в почти невыносимую череду дней, полных беспокойства и тоски по живущим вдалеке дочерям.

Когда я вспоминаю теперь о том времени, то невольно прихожу к мысли, что нас охранял, нам помогал тогда великий Бог, и благоговейно склоняю голову…

Заработать дочерям на учебу я мог только своим пером, поэтому целыми днями сидел за письменным столом, почти не выходя из своего кабинета. К тому же — очевидно, сказывалась усталость, накопившаяся за послевоенные, полные лишений годы, — я стал страдать приступами астмы, болезнь постепенно приняла хроническую форму, я очень мучился при любых перепадах погоды, ослаб физически, но, несмотря на это, жил полной жизнью и продолжал работать.

Меня дважды приглашали почетным гостем на проходившие в Западной Европе всемирные конгрессы, кроме того, я посетил Советский Союз по официальному приглашению Союза советских писателей и каждый раз на обратном пути заезжал в Париж и проводил с дочерьми летние каникулы. Когда имелось официальное приглашение, то японское правительство, несмотря на трудности с валютой, разрешало обмен иен на доллары и вывоз за границу суммы, необходимой для оплаты проживания и транспортных расходов, так что при определенной экономии можно было провести за границей довольно долгое время. Японское лето — самый неблагоприятный период для астматиков, а вот во Франции у меня не было ни одного приступа, я совершенно выздоровел и забыл, что такое астма.

Впервые я заехал в Париж, возвращаясь из Западной Германии, из Франкфурта, это было ранним летом, младшая дочь училась во Франции уже второй год. Учитывая определенные трудности с переводом денег, я собирался предложить ей как можно быстрее вернуться домой. Даже если и удавалось купить на токийском черном рынке некоторое количество долларов (что само по себе было очень и очень непросто), передать их можно было только с оказией, а в те годы мало кто из японцев ездил во Францию. Однажды, когда ко мне пришел сын моего знакомого американского писателя, приехавший в Японию на стажировку, я решился обратиться к нему с просьбой о помощи. «Нельзя ли, — спросил его я, — сделать так, чтобы я оплатил в иенах ваше пребывание в Японии, а вы бы попросили родителей выслать из Америки соответствующую сумму в долларах моим дочерям в Париж?» Он сразу же согласился, сказав, что это замечательная идея, но когда дошло до дела, оказалось, что это невозможно. Примерно тогда же я узнал из газет о том, сколь успешно осуществляется экспорт в страны Западной Европы приправы адзи-но мото[49] и, вспомнив, что мой однокашник по Первому лицею является директором фирмы, занимающейся этим, тут же позвонил ему и попросил совета относительно пересылки денег. Он охотно согласился навести справки, но, связавшись со мной через некоторое время, сообщил, что, к его величайшему сожалению, сделать ничего нельзя, так как начальство проявляет в этом вопросе большую строгость. В экстренных случаях я как-то выкручивался, прибегая к помощи либо своих старых парижских друзей, либо директора издательства, которое публиковало мои произведения, но не мог же я обременять их своими просьбами бесконечно…

Однако, встретившись после долгого перерыва с дочерьми в Париже, я так и не смог поделиться с ними мыслями, которые в последнее время неотступно сверлили мне голову. Их лица светились такой надеждой, они с таким энтузиазмом рассказывали мне о своих занятиях, что я просто не решился… И это при том, что обе жили более чем скромно, скромнее даже студенток токийских университетов.

Остановился я тогда в гостинице французского ПЕН-клуба. Она находилась в 16-м департаменте, в весьма респектабельном, тихом и очень удобно расположенном квартале, мне бесплатно предоставили первоклассную комнату с ежедневным завтраком. Обосновавшись там, я начал свою парижскую жизнь. Рядом находилось отделение банка «Лионский кредит», и я каждый день заходил туда и понемногу менял имеющиеся у меня жалкие доллары на франки: следя за колебаниями валютного курса, я нарочно выбирал дни, когда франк дешевел, и менял позорно маленькие суммы в один или два доллара. Когда я пришел в банк в третий раз, произошло такое, что и во сне не может присниться…

Теперь-то я понимаю — это великий Бог протянул мне руку помощи, и не устаю благодарить его…

В тот день Рэйко зашла за мной в гостиницу, мы должны были, заглянув по дороге в банк, встретиться с Фумико, чтобы вместе идти к японскому генеральному консулу.

Служащая банка, которая меняла доллары на франки, взглянув на протянутые мною два доллара, попросила:

— Подождите минуту, — и удалилась.

Вернувшись, она сказала:

— Директор нашего отделения хочет вас видеть, пройдемте, — и почти насильно повлекла меня в служебные помещения. Удивленная дочь последовала за нами.

Нас привели в тихую приемную. К нам вышел директор, господин лет пятидесяти. Мы обменялись рукопожатием, после чего он попросил нас сесть и начал говорить. Сначала я подумал, что неправильно его понял, настолько неправдоподобно было то, что он сказал. Растерявшись, я молча смотрел на него. Тогда директор, медленно выговаривая слова, изложил суть дела еще раз.

Оказалось, что, прочтя два моих романа, он пришел в восторг и стал моим тайным почитателем, увидев же меня среди клиентов своего банка, счел это большой честью для себя. Возможно, все, что он говорил, было только искусной лестью, пусть так, главное было не в этом — он предложил мне завести в их банке чековую книжку! Смысл его слов дошел до меня далеко не сразу, я думал, что меня разыгрывают. Он заявил, что банк гарантирует выплату любой суммы в пределах миллиона франков, и, очевидно, ждал, что я отвечу ему какой-нибудь милой шуткой, но я, будучи человеком грубым и прямолинейным, а к тому же еще и лишенным чувства юмора, принялся с излишней, быть может, въедливостью и педантичностью объяснять, что сложившаяся в настоящее время на валютном рынке в Японии обстановка не позволяет мне вложить в банк сумму, способную обеспечивать чеки.