Аксенов - Александр Кабаков

А.К.: Его интересует Россия. У него сердце болит за Россию. Ему понятны русские люди. Его интересуют русские люди. Его ничего больше не интересует, в сущности! И он эту прекрасную Америку в «Новом сладостном стиле» любит как русский. Любит, да, но со стороны. И все-таки я задам тебе еще один вопрос. Как ты считаешь, сам Вася хотел быть всемирным писателем? Или он намекал, что хочет быть всемирным писателем, а на самом деле гордился тем, что он русский писатель?

Е.П.: Для меня этот вопрос решается совершенно однозначно: В. П. Аксенов, разумеется, хотел быть всемирным писателем! Меня, извини, даже расстраивает сей вопрос. Потому что, как бы писатель ни храбрился, ни декларировал, что ему плевать на читателей, он хочет, чтоб его читали, понимаешь? Он говорит: «А я и не хочу быть знаменитым писателем». Снова врет. Стремление стать знаменитым писателем входит в профессию писателя. Понятно, что когда у тебя пять читателей, это хуже, чем если бы у тебя их было, например, пятьдесят…

А.К.: Не соглашусь с тобой.

Е.П.: Твоя воля, но это так.

А.К.: Ты хочешь, чтоб тебя прочло пятьдесят дебилов вместо пяти умных людей? Я — не хочу.

Е.П.: А я хочу. И скажу тебе с прямотою сибиряка: те, кого ты называешь дебилами, — тоже люди, и если они прочитают какой-нибудь мой текст, у меня с ними будет какая-то… не знаю… ноосферная, что ли, будет с ними связь, понимаешь? В результате и я что-то от дебила почерпну, не надо дебила списывать со счетов, он тоже Божий человек, понимаешь? И потом, с чего ты взял, что все эти пятьдесят моих гипотетических читателей окажутся дебилами? Может, они умнее нас с тобой.

А.К.: Ну, это нетрудно…

Е.П.: Так и американец — тоже Божий человек. И почему бы американцу было не возлюбить такого странного русского Базиля Аксьон и не носить его портрет на майке вместо товарища Че Гевары?

А.К.: Знаешь, американец — он американец и есть. Значит… м-м… Не знаю, как тебе, мне лично не все равно, какой у меня читатель, потому что писатель — это еще и то, какие у тебя читатели. Думаю, и Васе не все равно было, какие у него читатели. И он хотел быть признанным мировым сообществом как мировой писатель. Ты ведь знаешь, что Вася отнюдь не исключал возможности получения им Нобелевской премии. Это правда, истинная правда.

Е.П.: Ну-у-у, поехали… Я знаком с человеком по имени Ханс Бьёркегрен, писателем, переводчиком с русского, который сотрудничает с Нобелевским комитетом. Когда мы с ним встретились давным-давно на шведском острове Готланд и допивали литровую бутылку джина, он мне вдруг говорит: «Ты тоже хочешь получить Нобелевскую премию? Все ваши жаждут получить эту премию и обхаживают меня, когда я появляюсь в Москве, ошибочно полагая, что от меня многое зависит».

А.К.: Скажи, Жень, а ты хочешь получить Нобелевскую премию?

Е.П.: Отвечаю тебе то же самое, что сказал тогда под утро уважаемому господину Бьёркегрену: «Я бы от денег не отказался, а всемирная известность меня мало интересует. У меня хорошее настроение, когда деньги не нужно каждую секунду зарабатывать…»

А.К.: То есть ты всерьез о Нобелевской премии не думаешь. А Вася думал.

Е.П.: Не знаю. У меня нет таких сведений.

А.К.: А у меня есть. Он говорил со мной об этом совершенно серьезно и открыто. Как о событии маловероятном, но вполне реальном при определенном раскладе жизненных и писательских обстоятельств.

Е.П.: Что ж он тогда не предпринял ровным счетом никаких усилий, чтобы стать главой Международного ПЕН-клуба, о чем я тебе уже рассказывал? Глядишь, протоптал бы тропинку к заветной Нобелевке.

А.К.: Он не всегда умел просчитывать последствия. Вспомни его скандал с Букеровским комитетом, когда он, председатель жюри-2005, отказался вручать премию молодому писателю Денису Гуцко, публично объявив, что ему не нравится эта проза. Все говорили, что он своего друга Наймана протаскивает, а ему своя справедливость была дороже репутации. Он ради своей справедливости рискнул, в общем, своим положением — и на конгрессе ПЕН-клуба в Москве, и на Букере. Он ведь, надо сказать, из породы упертых был.

Е.П.: Ну да. Упертых и упрямых. А только я тебе скажу, у одних упертых и упрямых это получается, у других нет. Вот упертый Александр Исаевич Солженицын убедил весь мир, включая французских леваков, в собственной справедливости. Полагаю, ты не думаешь, что президент ПЕН-клуба автоматически становится лауреатом Нобелевской премии? То, что основатель и первый президент ПЕН-клуба Джон Голсуорси получил в 1932-м эту премию — чистое совпадение.

А.К.: Голсуорси и сам по себе был крупной литературной фигурой. Однако предполагаю, что его президентство в ПЕНе тоже сыграло свою роль в решении Нобелевского комитета. Ты сам сказал, что и у Васи была возможность «протоптать тропинку».

Е.П.: Хорошо. Ты знаешь, кто сейчас президент Международного ПЕН-клуба?

А.К.: Нет, и кто раньше был, тоже не знаю.

Е.П.: Президентом сейчас является канадский журналист и писатель Джон Ролстон Соул. А до него президентом был бывший чешский диссидент, а ныне ректор дипломатической академии в Вене Иржи Груша. Я думал, что он и до сих пор президент, но сегодня уточнил…

А.К.: Очень интересно. Жаль, что эти имена мне ничего не говорят. А ты многих нобелевских лауреатов знаешь?

Е.П.: Ну, русских знаю. Бунин, Пастернак, Шолохов, Солженицын, Бродский. Немецкий писатель Гюнтер Грасс в 1999-м премию получил, после чего наконец счел возможным признаться, что в юности служил в СС. А вот Льву Николаевичу Толстому в Нобеле отказали из-за его, говоря по-нынешнему, неполиткорректности. Антона Павловича Чехова тоже не заметили. Недостойными высокой награды оказались Марк Твен, Генрик Ибсен, Джеймс Джойс, Франц Кафка, Роберт Музиль, Марсель Пруст, Скотт Фицджеральд, не говоря уже о Владимире Набокове. И великого аргентинского писателя Борхеса прокатили, потому что он приветствовал Пиночета за то, что тот прижал коммунистов, а надо было, по мнению международной либеральной общественности, этого чилийского диктатора клеймить и побивать. Зато лауреатами стали Воле Шойинка из Нигерии, египтянин Нагиб Махфуз, англоязычный индус из Тринидада Видиадхар Сурайпрасад Найпол, а также Жан-Мари Гюстав Леклезио, как про него пишут, «автор новых направлений, поэтических приключений, чувственных восторгов, исследователь человечества вне пределов правящей цивилизации». А во время остатков жизни Толстого, когда Нобелевская премия уже существовала, ее получили Теодор Моммзен, Хосе Эчеграй-и-Эйсагирре, Бьернстьерне Бьернсон… Генрик Сенкевич за «выдающиеся заслуги в области эпоса»…