Аксенов - Александр Кабаков

Е.П.: Или вот еще был в Америке антисоветский фильм «Красный рассвет», американская «Молодая гвардия». Как Америку захватывают злобные советские коммунисты, а им противостоит подпольная группа молодежи во главе со стареньким учителем.

А.К.: Ну, знаю я этот фильм. Так ведь там демократию захватывают, а здесь — сами отдают. И кто отдает? Не предатели, не шпионы коммунистические, а прекрасные, умные, всё понимающие люди. Самоубийство!

Е.П.: Однако это противоречит одно другому даже в нашем советском сознании. Ну, допустим, советский комполка Вуйнович в «Московской саге» может одновременно быть положительным героем, насильником и жертвой, но здесь-то, здесь! Если вы такие умные и такие хорошие, зачем же вы отдаете свою демократию красным варварам?

А.К.: А именно потому, что хорошие! Желают разделить тяготы со всем русским народом, для чего и создали «партию общей судьбы».

Е.П.: Вот я и думаю, почему фильм не стали снимать? Думаю, что продюсер, принимавший решение, сначала сказал Васе да, а потом ходит, наверное, и думает: «Че-то я зря сказал да, если мне мое чутье подсказывает, что массовый зритель не поймет, с какого бодуна эти хорошие благородные люди сдали остров коммунистам? Может, они плохие? Да нет вроде…» То есть не пойдут смотреть такой сложный фильм американцы, решил продюсер. Не укладывается он в их линейную логику.

А.К.: Ну да. Если бы остров коммунистам сдали предатели — это понятно. Если бы остров захватили коммунисты — тоже понятно. А тут тоталитарный советский флот входит в порт под аплодисменты — они что, эти русские, сумасшедшие, что ли? Может, это фильм про сумасшедших?

Е.П.: Боюсь, что интеллектуалу этот сюжет тоже не подошел бы.

А.К.: Да западный левый интеллектуал просто с отвращением отбросил бы эту неполиткорректную книгу. В которой черным по белому написано, что вот такие, как он, политкорректные, прекраснодушные интеллигенты сдали коммунистам свободный остров и скоро сдадут весь западный мир. Тот, кто все эти семьдесят лет сдавал красным западный мир, с такой концепцией никогда не согласится. Он сочтет это русской глупостью, мракобесием и памфлетом на толерантность. Да. А я вот задам тебе опять вопрос: как, по-твоему, Иосиф Александрович Бродский…

Е.П.: Мы что, все-таки будем подробно говорить о взаимоотношениях Бродского и Аксенова? О том, как резко отозвался Бродский о романе Аксенова «Ожог», в результате чего издатель отказался от публикации?

А.К.: Ну, вообще-то это никого теперь не заинтересует, кроме шестидесятников, живших в то время в России. Так что не стоит, пожалуй, задевать эту больную тему, хотя о ней все литературные люди знают. Тем более что оба фигуранта ссоры уже на небесах. Может, уже и помирились. Там.

Е.П.: Я думаю, что издательские люди, с которыми он имел деловые отношения, задали Иосифу Александровичу конкретный вопрос: будут ли они иметь выгоду от издания «Ожога».

А.К.: И он, как честный человек, ответил, что вряд ли будут?

Е.П.: Если бы так, но он ответил… ну… мягко говоря — некорректно. Мне рассказывал Аксенов, что Бродский охарактеризовал роман коротко и афористично — «говно», а Бродского я об этом спросить не успел во время нашего короткого общения в Лондоне в девяносто втором. Да и не стал бы я об этом спрашивать. И так ясно, что и Аксенов, и его проза, и вообще «шестидесятничество» — все это было для Бродского чужое, как советская власть. Но, между прочим, и Аксенов не оченьто Иосифа Александровича жаловал, в письмах ко мне именовал его «Иосифом Бродвейским», а сейчас я прочитал в мемуарах Анатолия Гладилина, как они с Аксеновым приехали в Питер, и там к ним, московским знаменитостям, подвели местного гения, чтобы он почитал им свои стихи, и стихи эти им не понравились. Хотя Вася и сказал из вежливости «очень хорошо», но ведь поэта не обманешь.

А.К.: Интересно, какой это был год?

Е.П.: Думаю, какой-нибудь шестьдесят второй — шестьдесят третий, еще до посадки будущего нобелевского лауреата. Так вот, как ты думаешь, виноват Бродский перед Аксеновым или нет? Я думаю, по-человечески виноват.

А.К.: Я тоже думаю, что по-человечески виноват абсолютно. Хотя он сказал правду. Он, как эксперт, был точен — «Ожог» не имел в Америке коммерческого успеха. Но он мог высказаться в корректной форме. Например, сказать, что этот роман по ряду обстоятельств на американском рынке вряд ли «пойдет». Хотя… это тоже было бы нехорошо. Потому что, как сказал другой русский писатель Гоголь, «нет уз святее товарищества». Приехал на чужбину твой товарищ, близкий товарищ, а ты его главный в то время труд так обложил.

Е.П.: Возникает резонный вопрос — а близкий ли товарищ?

А.К.: Близкий. Вася сам вспоминает, как они в поздние шестидесятые, когда Иосиф уже вернулся из ссылки, вместе гуляли, то да се. Другое дело, что Иосиф Александрович никому не был особенно близким товарищем, кроме Евгения Рейна, и я еще одну такую вещь скажу: я Бродского как поэта не просто люблю, а, может быть, считаю, что был в XX веке в России всего один гениальный поэт, и звали его Иосиф Бродский.

Е.П.: Между прочим, Белла Ахатовна Ахмадулина именно так ответила Раисе Максимовне Горбачевой во время приема по случаю визита в СССР Рональда Рейгана. Та спросила Ахмадулину: «Кто ваш любимый русский поэт?» А Белла ответила: «Есть один, да вы его не знаете, он в Америке живет. Бродский его фамилия».

А.К.: Бродский — он всё, он великий. Но что касается его человеческих пристрастий, то я бы сказал, что вообще-то он имел странную тягу к плохим людям.

Е.П.: Ну, это уж совсем не наша тема. Это пускай Рейн на эту тему рассуждает. Не наш это вопрос. Это Рейн пускай подтвердит или опровергнет.

А.К.: Поэтому нет ничего удивительного в том, что гениальный Бродский сдал романтика Аксенова акулам американского издательского капитала.

Е.П.: Сдал. Его мнение было решающим, и «Ожог» перевели на английский лишь через много лет. Но бестселлером он, увы, не стал. И тут не в том даже дело, что их все это, что в «Ожоге», не касается. Их это, слава богу, и не должно касаться, у них Сталина с Лениным не было. Дело в том, что они этого не понимают. Ну… как я, например, не понимал подлинную суть романа английского писателя Джона Уэйна, где он описывает борьбу современных жителей Уэльса против англичан. То есть мне это ужасно интересно было читать, потому что я Уэйна вообще люблю, но тривиальный мещанский вопрос — и что этим из Уэльса еще надо было от «общества потребления»? — на дне подсознания время от времени возникал. Нам бы, дескать, ваши беды и проблемы.