Алое восстание - Пирс Браун

Виргиния стаскивает с Тактуса мундир, он сверлит меня ненавидящим взглядом. Мысли его мне хорошо известны – те же самые, что были у меня перед той памятной поркой.

Беру плеть и отпускаю двадцать полновесных ударов. Спина осужденного – в крови, бойцы Дианы громко возмущаются и рвутся вперед. Паксу едва не приходится пустить в ход свой топор.

Тактус, шатаясь, поднимается на ноги.

– Ты совершил ошибку, – шипит он, – большую ошибку.

И тут я удивляю всех. Вкладываю плеть ему в руку и обнимаю за плечо, притягивая к себе. Шепчу на ухо: «Отрезать бы тебе яйца, заносчивый придурок!» – и продолжаю уже громко, обращаясь к строю:

– Вы все моя армия, а это значит, что я должен делить с вами все, что выпадает нам на долю, и хорошее, и плохое. Каждый раз, когда кто-то из моих людей совершает преступление против одного из нас, это касается всех и виноваты все, в том числе и я.

Тактус слушает, разинув рот, в глазах его растерянность. Я отталкиваю его и продолжаю вещать, все больше распаляясь:

– Что ты задумал? Что хотел сотворить?

– Я… Не понимаю, о чем ты… – лепечет он.

Я снова пихаю его и надвигаюсь угрожающе:

– Брось, все ты понимаешь! Ты собирался засунуть свой торчок бойцу моей армии, так почему не хочешь врезать мне по спине плетью? Сделай и мне больно, не бойся! Милия не зарежет тебя, обещаю.

Тактус растерянно оглядывается, все молчат. Я скидываю рубашку и, дрожа на морозном ветру, встаю на колени в снег, покрывающий булыжники двора. Переглядываюсь с Виргинией и киваю Тактусу:

– Двадцать пять плетей!

Хлещет он слабенько и неуверенно. После пяти ударов встаю, отбираю у него плеть и передаю Паксу:

– Давай ты, этот извращенец и ударить толком не может.

Зато может Пакс, вне всякого сомнения.

Бойцы ропщут, им трудно принять мои правила. Золотые так себя не ведут, у них не принято жертвовать собой. Каждый сам за себя, а вождю не пристало унижаться. В ответ на возмущенные выкрики, я спрашиваю: разве плети хуже изнасилования? Разве Нила не одна из нас?

Так же как алые, как черные – как все цвета.

Пакс очень старается не усердствовать, но это Пакс. Когда он заканчивает, моя спина похожа на сырую пережеванную козлятину. Встаю, стараясь изо всех сил удержаться на ногах. Смотрю на звезды, почти не потускневшие в утреннем свете. На глазах слезы, хочется завыть, но я снова говорю.

Объявляю, что каждый, кто совершит подобное, будет вот так же хлестать меня перед всем строем. Бойцы испуганно глядят на мою спину, на Тактуса, на Пакса.

– Почему вы идете за мной? – спрашиваю. – Потому что я сильнее? Нет, сильнее всех Пакс! Умнее? Виргиния умнее. Вы идете за мной, потому что не знаете, куда идти. Я знаю!

Подзываю Тактуса, он приближается робко, как новорожденный ягненок. На смуглом лице страх и неуверенность от встречи с непонятным. Он не знает, каких диких поступков от меня еще ждать.

– Не бойся, – говорю ему, снова привлекая к себе, – не бойся, засранец, иди сюда. Мы с тобой братья теперь. Кровные братья.

Я усвоил свой урок.

37

Юг

– Чушь собачья? – возмущенно переспрашиваю я, шипя от боли в израненной спине, которую Виргиния обрабатывает бальзамом. – Почему это вдруг?

– «Человек меряется тем, как он употребляет власть», – передразнивает она. – Укоряешь его цитированием и тут же сам козыряешь Платоном.

– Платон старше, почему бы не козырнуть… Ай!

– А насчет кровных братьев вообще ерунда. С тем же успехом ты мог назвать его любимым племянником.

– Ничто так не сближает, как испытанная вместе боль.

– Тогда вот тебе еще немного, – усмехается она, выдергивая из раны кусочек кожи.

– А-а… Испытанная, а не причиненная! Садистка… А-а!

– Прямо как девчонка, честное слово. Я думала, мученики покрепче характером… Нет, ну надо же… Все небось подумали, что ты спятил после той раны. Пакс вон до сих пор прийти в себя не может.

В самом деле, из оружейной доносится горестное всхлипывание.

– И все-таки сработало, согласись!

– Ну еще бы! Ты теперь настоящий мессия, – фыркает Виргиния. – Прямо хоть статую твою ставь во дворе и возноси молитвы. Вот я посмеюсь, когда они явятся к тебе с плеткой, чтобы наказать за свои собственные грешки… Так, а теперь помолчи, эльфик, не отвлекай меня!

– У тебя такие нежные руки… Не хочешь после училища пойти в розовые?

– Чтобы мой отец стал алым? От ярости. И нечего стонать, мой каламбур не так уж плох.

Весь следующий день я занимаюсь организацией армии. Всего в моем распоряжении пятьдесят шесть человек, больше половины которых рабы. Виргинии поручаю составить шесть троек разведчиков и в каждую включить по одному из самых толковых бойцов Цереры. Каждая тройка получает коммуникатор – всего в штабном зале их нашлось восемь штук. Устройства примитивные, голоса в наушниках едва можно разобрать сквозь треск помех, но все равно огромный шаг вперед по сравнению с сигнальными кострами.

– Надо полагать, у тебя какой-то план на уме, – говорит Виргиния, – а не просто набег монгольской ордой.

– Конечно, – отвечаю я. – Будем искать логово Аполлона.

Уже вечером мои разведчики отправляются из крепости Цереры на юг в шести разных направлениях. Остальная армия выступает перед рассветом. Времени терять нельзя. Трескучий мороз сковывает воюющие братства в их цитаделях, а глубокий снег, под которым скрываются овраги и ущелья, мешает использовать конницу. Игра застопорилась, но я ждать не собираюсь. Пускай Марс с Юпитером тянут пока свою канитель на севере, потом доберемся и до них.

Вечером на второй день похода видим на западе замок Юноны, уже взятый Юпитером. Он стоит в предгорьях на притоке Аргоса, дальше высятся шестикилометровые стены каньона долины Маринер. С востока разведчики докладывают о трех всадниках, замеченных на опушке леса. Скорее всего, они из братства Плутона, люди Шакала. В черные крашеные волосы вплетены человеческие кости. Приблизиться к себе всадники не дают, в засаду не попадаются. Главная у них – девушка на светло-серой кобыле с кожаной попоной, также отделанной костями, – видимо, роботы-санитары здесь, на юге, не всегда поспевают. Судя по описанию, это та самая Лилат.

Вражеские разведчики исчезают, когда с юго-востока появляется отряд покрупнее. Заметив нас, один выезжает навстречу. У седла болтается вымпел с луком Аполлона. Длинные волосы незнакомца свисают на плечи, лицо суровое и обветренное, словно отлитое из бронзы. Шрам поперек всего лба лишь едва разминулся с обоими глазами, горящими, словно угольки.

Раздав указания своим, тоже выхожу вперед. Моя армия выглядит настолько оборванной и жалкой, насколько это вообще возможно. Не получается только у Пакса, но Виргиния заставила его опуститься на колени, влезла на плечи и затеяла общую игру в снежки. Никакого строя, галдят, хохочут – подходи и бери голыми руками. Сам я без волчьего плаща, трясусь от холода и старательно прихрамываю. Убогий меч у пояса смахивает на простую палку. Втянув голову в плечи, словно от страха, украдкой бросаю взгляд через плечо на веселящихся бойцов и проглатываю улыбку, придавая лицу обескураженное выражение.