Шамал. В 2 томах. Том 2. Книга 3 и 4 - Джеймс Клавелл

Он достал чемодан из аккуратного стенного шкафа и начал собираться, споро и толково, потому что все заранее продумал. Первым делом, его любимые кухонные ножи и сковорода для омлетов, потом шесть бутылок самых лучших вин – оставшиеся сорок с лишним бутылок достанутся новому жильцу, временному жильцу, на случай если он когда-нибудь сюда вернется, который снял у него всю квартиру с завтрашнего дня, заплатив добрыми французскими франками: плата за месяц вперед на его счет в Швейцарии и изрядная сумма наличными в виде гарантии за возможную порчу имущества, тоже вперед.

Сделка понемногу доваривалась еще с тех пор, как он ездил домой на Рождество. Пока все ходили с шорами на глазах, фыркнул он про себя, я времени не терял. Хотя, конечно, у меня перед другими неоспоримое преимущество. Я француз.

Довольный, он продолжал укладывать чемодан. Новый владелец тоже был французом, престарелый приятель, работавший в посольстве, который уже много недель отчаянно пытался отыскать свободную, хорошо оборудованную garçonnière для своей юной любовницы-грузинки, которая клялась, что в противном случае бросит его: «Жан-Люк, мой дорогой друг, сдай мне ее на год, на полгода, на три месяца. Я тебе ответственно заявляю, скоро единственными иностранцами здесь будут только дипломаты. Не говори никому, но я знаю это из самого надежного источника, из внутреннего окружения Хомейни в Нёфле-ле-Шато! Откровенно говоря, нам вообще известно все, что происходит: среди его сподвижников многие говорят по-французски и обучались во французских университетах. Пожалуйста, я тебя умоляю, я должен исполнить желание света моей жизни».

Мой бедный старый друг, с грустью подумал Жан-Люк. Благодарение Богу, мне никогда не придется так угождать женщине – Мари-Кристин очень повезло: у нее мудрый муж, способный сберечь ее состояние!

Последними вещами, которые он взял с собой, были его летные приборы и полдюжины черных очков. Всю свою одежду он запер в отдельный шкаф. Компания, разумеется, возместит мне убытки, и я смогу купить себе новую. Кому нужно старое барахло?

Жан-Люк закончил сборы, чемодан был аккуратно уложен. Он посмотрел на часы. Прошло тридцать две минуты. Отлично. Бутылка «Эрмитаж» в морозильнике достаточно охладилась; морозильник работал, несмотря на перебои с электричеством. Он открыл ее и сделал маленький глоток. То, что нужно. Три минуты спустя раздался стук в дверь. Чудесно.

– Сайада, chérie, как ты прекрасна, – тепло произнес он, целуя ее, но про себя подумал, ты совсем неважно выглядишь, усталая, измученная. – Как поживаешь, chérie?

– Я немножко простудилась, ничего страшного, – ответила она. Сегодня утром она увидела морщинки тревоги на лице и тени под глазами и знала, что Жан-Люк их заметит. – Ничего серьезного, и все уже прошло. Как ты, chéri?

– Сегодня – прекрасно. Завтра? – Он пожал плечами, помог ей снять пальто, легко подхватил ее на руки и опустился вместе с ней в объятия мягкого дивана. Она была очень красива, и ему было грустно расставаться с ней. И с Ираном. Как с Алжиром, подумал он.

– О чем ты задумался, Жан-Люк?

– Вспомнил шестьдесят третий, когда нас турнули из Алжира. Все это по-своему похоже на Иран, нас так же выдавливают отсюда против нашей воли. – Он почувствовал, как она шевельнулась в его объятиях. – Что такое?

– Мир иногда бывает так ужасен. – Сайада ничего не рассказывала ему о своей настоящей жизни. – Устроен так несправедливо. – Она с горечью вспомнила войну шестьдесят седьмого года в секторе Газа, гибель родителей, бегство из страны – ее история была очень похожа на его, – вспомнила кошмарную смерть Теймура и «их» катастрофическое появление. Она ощутила приступ дурноты, представив себе маленького Яссара и то, что они сделают с ее сыном, если она окажется непослушной. Если бы только я могла узнать, кто «они»…

Жан-Люк разливал вино в бокалы, которые заранее поставил на столик перед ними.

– Плохо быть такой серьезной, chérie. Времени у нас совсем немного. Santé![14]

Вино было прохладным, с тонким вкусом и пахло весной.

– Сколько у нас времени? Разве ты не остаешься?

– Я должен ехать через час.

– В Загрос?

– Нет, chérie, в аэропорт, а оттуда – в Ковисс.

– Когда ты вернешься?

– Я не вернусь, – сказал он и почувствовал, как она напряглась. Но он крепко сжал ее в руках, и через несколько мгновений она опять расслабилась, а он продолжил – у него никогда не было никаких поводов не доверять ей полностью:

– Между нами говоря, Ковисс – это тоже на время, и очень недолгое. Мы уходим из Ирана, вся компания уходит. Ясно, что мы тут никому не нужны, мы больше не можем свободно заниматься своим делом, компании не платят ни гроша. Нас вышвырнули из Загроса… одного из наших механиков несколько дней назад убили террористы, а юный Скот Гаваллан избежал смерти лишь каким-то чудом. Так что мы уходим. C'est fini.[15]

– Когда?

– Скоро. Точно не знаю.

– Я… я буду скучать… буду скучать по тебе, Жан-Люк, – сказала она, теснее прижимаясь к нему.

– А я буду скучать по тебе, chérie, – мягко сказал он, увидев слезы, которые беззвучно катились по ее щекам. – Как долго ты пробудешь в Тегеране?

– Не знаю. – Она постаралась, чтобы голос не выдал, насколько ей плохо. – Я дам тебе адрес в Бейруте.

– Меня ты можешь разыскать через Абердин.

Они сидели на диване, она полулежала в его объятиях, часы на каминной полке отсчитывали секунды, их тиканье, обычно чуть слышное, сейчас казалось очень громким, они оба ощущали течение времени и осознавали, что их отношения закончились – не по их воле.

– Давай займемся любовью, – шепнула она, не испытывая желания, но зная, что от нее ждут постели.

– Нет, – галантно отказался он, притворяясь сильным за них обоих, зная, что от него ждут постели, после чего они оденутся и будут французами, разумными людьми, чья связь подошла к концу. Его взгляд упал на часы. Оставалось сорок три минуты.

– Ты не хочешь меня?

– Хочу больше, чем когда-либо. – Его ладонь накрыла ее грудь, губы легко коснулись шеи; ее духи были легкими и приятными; он был готов начать.

– Я рада, – пробормотала она тем же нежным голосом, – и я так рада, что ты сказал нет. Я хочу тебя на много-много часов, мой дорогой, а не на несколько минут, сейчас – нет. Делать это наспех – это все бы только испортило.

Секунду он сидел озадаченный, не ожидая такого гамбита в партии, которую они разыгрывали. Но теперь, когда это было произнесено, он тоже был рад. Как отважно с ее стороны отказаться от такого удовольствия, подумал он с глубокой любовью. Гораздо лучше повспоминать чудесные былые времена, чем торопливо возиться на простынях. Мне это безусловно сэкономит много сил и пота, а я даже не посмотрел, есть ли в ванной горячая вода. Теперь мы можем просто сидеть, болтать и наслаждаться вином, немножко поплакать и расстаться счастливыми.