Блуда и МУДО - Алексей Иванов

Нравы тоже были предсказуемы. Моржов не мог утверждать, что всё здесь дышало ублюдочной агрессией, нет. Хотя Щёкин, который в детстве четыре года жил на Багдаде, утверждал, что за каждое лето менял по три черепа. Щёкин, любитель всё переименовывать, назвал Багдад ковязинским графством Дебошир. А Моржов смотрел глубже. На Багдаде, как в действующей (пусть отчасти и партизанской) армии, все обитатели по отношению друг к другу, к местной шпане, к местным бандюкам, к событиям местной истории и к институту русской зоны вообще находились в строго иерархической, субординационной, сложноподчинённо-сложносочинённой системе покруче русского синтаксиса. Чужак был обречён на гибель не потому, что был чужаком, а потому, что слишком трудно и хлопотно было определять его место в сложившемся сочетании авторитетов. Убить – проще. Здесь вообще у жизни был свой ценз, и тяжесть преступления определялась платой за него. Укокошить за сто тысяч – большой грех, не каждый и решится. Прихлопнуть за пятьсот рублей – не проблема; на пятьсот рублей много не нагрешишь. Убить бесплатно – ненаказуемо.

Моржов и с Женькой-то познакомился только благодаря нравам Багдада. Это случилось вскоре после того, как Моржов из чертогов Дианки катапультировался к Дашеньке. Той знаменательной ночью Моржов сошёл с электрички и от вокзала пошагал к Дашеньке напрямую – через Багдад. Сразу за спуском с перрона на него напали три каких-то недоноска. Сначала Моржов сражался, а потом его (разумеется, сзади) отоварили по башке доской, и он упал в лужу. Недоноски принялись было пинать его и прыгать на нём, но вдруг их разогнал какой-то властный женский мат. Моржов вскочил и хотел погнаться за недоносками, чтобы оторвать голову хотя бы одному, но женщина остановила и его тоже. Спасительницей Моржова была Женька. Она деловито осмотрела повреждения Моржова и повела к себе домой на ремонт.

Потом Моржов спрашивал у Женьки:

– А ты что, не боялась под замес попасть?

– Чего мне бояться? – фыркала Женька. – Эти уроды – все из спортсекций, где я гимнастику веду. Я их всех знаю. Если они на меня рыпнутся, мои дерьминаторы их назавтра же и зароют.

«Дерьминаторами» Женька презрительно называла своих многочисленных багдадских мужиков.

– А трахаться с человеком, которого ты только что из лужи достала, – это тоже у тебя в порядке вещей?

– Ты думаешь, я не знала, кто ты? Я двадцать раз приводила своих кружковцев в МУДО на экскурсию в выставочный зал. Там тебя и видела. А девки ваши всё про тебя рассказали, пока ты лекции читал.

Дома Женька включила титан и нагрела Моржову ванну. Моржов разделся и погрузился в горячую воду, а Женька сунула его мокрую и грязную одежду в стиральную машину. Моржов весь был переполнен адреналином и тестостероном. Когда Женька увидела это, она сама всё сняла и залезла к Моржову. Потом они познакомились.

– Свободны! – объявила Женька своим физкультурникам и пошла к Моржову.

Она чмокнула его в щёку, потрепала по волосам и присела рядом на скамейку.

– Сколько мы не виделись – почти год? – спросила она.

– Примерно, – согласился Моржов. – Я тебя искал. Записки в дверь тебе совал, в школу заходил…

– Я замужем была, – просто объяснила Женька. – Уезжала из Ковязина.

– Я уже в курсе. А сейчас как?

– Развелась.

– По тебе не видно… – хмыкнул Моржов. Женька всегда говорила ему, что хочет выйти замуж за богача, развестись и по суду получить половину денег. Другого способа всплыть из нищеты, сохранив свободу, она для себя не представляла. Но, судя по тому, что она опять в Багдаде и опять ведёт физкультуру в школе, в этот раз программа не сработала.

– Не за того замуж выскочила, – пояснила Женька. – Он, сука, богатый, да какой-то из блатных. Пообещал мне такое со мной сделать, если я в суд подам, что никакие дерьминаторы не спасут.

– Сочувствую, – сказал Моржов, хотя ни фига не сочувствовал.

Ему нисколько не жаль было Женьку со всей её откровенно свинской политикой. Да Женька никогда и не нуждалась в жалости. Так орать и колотиться, как она орала и колотилась под Моржовым, никто из моржовских подружек не умел даже хотя бы наполовину. Но столь бурное Женькино наслаждение казалось Моржову вполне достойной компенсацией Женькиной бедности, и соболезновать Женьке Моржов не мог. Своим темпераментом Женька срубила все чувства Моржова, кроме желания трахаться.

– Я думала, этот Петрович нормальный, – рассказала Женька, глядя куда-то в облака за ржавые крыши Багдада. – Такой обычный папик. Часики «Роллекс», пузико, лысинка… Он был спонсором нашей команды по кёкушинкай. Я из себя ему эдакую золушку состроила, глаза не поднимала…

– Он что, не заметил, что ты не девочка? – усмехнулся Моржов.

– Я сказала, что меня здесь изнасиловали. Чтобы он сопли распустил.

Изнасиловать Женьку, истеричку и каратистку, было труднее, чем голыми руками оторвать башню у танка.

– Думала, всё по плану. Потом ему Олеську подсунула, ну, мою сеструху двоюродную, ты её однажды видел. Застукала их, разрыдалась, подала на развод. А он, пидор, дал мне пятьдесят тыщ и пообещал, что менты у меня мешок с наркотой найдут, если я в суд пойду его бабло отсуживать.

Женька немного подумала и с горечью сказала:

– Знаешь, кто я? Я злая и деятельная неудачница.

– Ты просто спокойно жить не умеешь, – примирительно сказал Моржов и погладил Женьку по колену.

– Да не хочу я в этом говне жить. – Женька строптиво мотнула головой на окружающий Багдад. – Не хочу этих ублюдков тренировать, не хочу с этими быками спать… Я хочу дом на берегу моря, трёх детей, собаку, аквацикл, чтобы никого вокруг и никакой ёбли, кроме как с мужем.

– Может, этот Петрович тебе всё бы и дал?

– Ну ща… Собак он боится, детей у него от прежних жён уже до хера – больше не надо, денег жалко, дом ему нужен лишь бы рядом с губернаторским, а трахается он раз в месяц, да и сам старый. Мне не такой муж нужен. Нужен молодой, чтоб красивый был, не алиментщик, не ботан и не ебучка налево-направо.

Моржов смотрел на Женьку, у которой преддождевой ветер трепал кудри, и думал, что Багдад – какое-то заколдованное место, где штампуют вот таких девок, вроде Женьки, Алёнушки или Сонечки, – красивых, развратных и наивных до предела.

– Эй вы!… – вдруг закричала Женька. – Ну-ка все выбросили сигареты!…

Трое подростков курили за углом школы. Хмуро поглядывая на Женьку, они зобнули ещё по разику и бросили окурки на газон.

– Спортсмены херовы… – вполголоса добавила Женька.

Спортсменов она ненавидела.

Судя по спортивным достижениям, дополнительное образование города Ковязина достигло небывалых высот. На любых отчётных мероприятиях Манжетов всегда блистал ворохами медалей, кубков и грамот, добытых олимпийцами Багдада. На Багдаде имелось какое-то умопомрачительное количество спортивных секций. Но в четырёх случаях из пяти это были секции каких-либо единоборств: бокса или греко-римской борьбы, ушу или кун-фу, загадочного джиу-джитсу, полузабытого самбо, каратэ и бесконечных «до» – дзюдо, айкидо, таэквондо и кэн-до. (Щёкин говорил, что в Олимпийский реестр надо ввести ещё один вид борьбы – подковёрную борьбу мудо.) На педсоветах в МУДО Каравайский регулярно рвал на себе волосы, что у борцов имеется бесчисленное множество различных соревнований: районные, городские, областные, зональные, российские, международные, подростковые, юношеские, в лёгком весе, в среднем весе, в тяжёлом весе, парные, командные, мужские, женские… Не то что в настольном теннисе. Поэтому настольным теннисистам в количестве призов не переплюнуть борцов никогда. Но дело было ещё и в том, что теннисными ракетками на Багдаде никто не дрался, а вот руками, ногами и палками дрались все.

Взращённые Багдадом, а потом увенчанные лаврами, воспитанники спортсекций имели в жизни два пути. Если они выбирали спорт, то уезжали из Ковязина. Если они выбирали Багдад, то бросали спорт. На Багдаде они или устраивались работать куда-нибудь в охрану, где быстро брюзгли и выходили из авторитета, или выбирали криминал. Здесь они поднимались до незначительных высот и превращались в «дерьминаторов» – быков при каком-нибудь мелкопоместном пахане. Через год-два дерьминаторы отправлялись надолго в зону, садились на стакан или на иглу и таким образом тоже самоликвидировались, освобождая место новым поколениям чемпионов.

Женька стояла у истоков всех дерьминаторских карьер и всех дерьминаторов знала поимённо ещё чуть ли не с тех пор, когда они являлись на тренировки в семейных трусах. Дерьминаторы были молоды и сексуально прожорливы. Трахнуть тренершу (училку) у них считалось признаком невзъебенной крутизны. Обалдевшие от успехов, лавров и криминальных горизонтов, дерьминаторы попадали прямо Женьке в лапы. Пока дерьминаторы были в силе и славе, Женька безжалостно и беспощадно доила их. Потом отпускала – на зону, на стакан или на иглу. В иные времена Женьку содержали сразу по три дерьминатора, а однажды пару месяцев Женька жила даже с девчонкой – призёршей российских соревнований по пауэрлифтингу.