Блуда и МУДО - Алексей Иванов

Моржов Женьку не осуждал. Он не был филантропом, а потому считал: всё равно дерьминаторы не годятся ни на что, кроме краткосрочной пользы для Женьки. Моржов даже уважал Женьку за её яростное жизнелюбие, за презрение к себе, за бескомпромиссную борьбу с Багдадом. Женька падала, но вставала, гнулась, но не ломалась. Её оголтелый эгоизм был столь совершенен, что казался ненастоящим. Он даже как-то уравнивался с героизмом – во всяком случае, выглядел героически.

– Ну, а у тебя как дела? – со вздохом спросила Женька. – Чего новенького случилось за год?

– Ничего. – Моржов пожал плечами. – Только вот картинки свои я все продал.

«Картинками» Женька пренебрежительно называла пластины.

– И сколько выручил? – насмешливо спросила Женька.

Моржов сказал.

Женька развернулась на него и побледнела.

– Пиздишь, – хрипло сказала она.

– Нет.

– А чего тогда ты до сих пор здесь?

На деньги Староарбатского аукциона, Галери д’Кольж, капеллы Поццо и Бьянко (а также Петролеум-центра и Нанкин-Бизнес-Сити) Моржов вполне мог купить себе небольшую квартиру в Ковязине. Или очень долго снимать квартиру в областном центре. Или достаточно долго-в Москве.

– Меня и здесь всё устраивает, – ответил Моржов. Его интересовали только девки, а девки – они и в Ковязине девки.

Моржов давно догадался, почему Женька связалась с ним. Хороший он парень или плохой – это её не интересовало, потому что взять с него было нечего. Хотя, наверное, он всё ж таки приглянулся Женьке, когда она увидела его на экскурсии в выставочный зал. Секса Женьке хватало, а любви Моржова к ней не было, да и не требовалось. Но Моржов тогда пребывал совершенно ниже ватерлинии жизни. Жена его выгнала, жилья у него нет, денег тоже, он побитый и грязный, он работает в МУДО и рисует картинки… В общем, душераздирающее зрелище. И на фоне Моржова Женька выглядела весьма успешно, даже когда нагибалась перед дерьминаторами. Своим ничтожеством (и живописными амбициями) Моржов очень выгодно оттенял Женькин сомнительный успех.

Женька смотрела на Моржова и молчала. Кудри её шевелились под ветром, по лицу словно бежали тени дождевых облаков.

– Надо было за тебя замуж выходить, – сказала Женька.

Теперь молчал Моржов.

Женька вдруг густо покраснела. Моржов ведь не сделал ей ничего плохого, а она цинично вдвинула его в один ряд с презренными дерьминаторами для дойки и папиками для отсуживания бабла. Да ещё и карты свои раскрыла так, что Моржов сразу всё понял.

– Ты козёл! – мгновенно раскаляясь, с ненавистью выдохнула Женька. – И почему бабло только козлам валится? Чего ты припёрся ко мне? Понтоваться, да?

– Нет, не понтоваться, – возразил Моржов, пока что благоразумно не упоминая о сертификатах.

– Ага! – злобно не согласилась Женька. – Скажи ещё, что пришёл, потому что я лучшая баба в твоей жизни!

Собственно, она как раз и провоцировала Моржова сказать это.

Женька никогда не верила, что моржовские пластины можно продать. И не просто не верила, а презирала саму такую возможность. И оказалась сокрушительно не права. Самые большие деньги в Ковязине, как выяснилось, получали не за чемпионство по айкидо и не за угнанную иномарку, а за какие-то жалкие картинки!… У Женьки валилась вся система ценностей. И сейчас Женьке требовалась сатисфакция. А лучшей сатисфакцией было хотя бы частичное возвращение Моржова под ватерлинию, когда он сам признает бесспорное бабское превосходство Женьки.

Но Моржов почувствовал, что ему уже надоело пристраивать себя к чужим сложностям и вечно быть виноватым. Почему никто не пристраивается к нему – только он сам ко всем? Почему Женьке нельзя просто порадоваться за него, просто помочь? Почему всем непременно надо победить его – Милене надо, Розке, Юльке Кониковой, Стелле Рашевской, Леночке, теперь вот Женьке?…

– Дело не в том, кто лучшая баба, а кто не лучшая, – холодно сказал Моржов, глядя в бешеные глаза Женьки. – Ты не путай мужиков с бабами. Это бабе надо трахнуть лучшего мужика. А мужику надо трахнуть всех баб, лучших и не лучших.

Женька дёрнулась, как от пощёчины.

– Так пиздуй, трахай! – крикнула она. – На свои кровные ты купишь всех шлюх Ковязина и половину прочих баб, которые остались!

– А я не хочу покупать, – спокойно ответил Моржов. – Смотрела кино «Парк Юрского периода»?

В этом кино страшенный динозаврище тирекс не желал есть козу, привязанную к колышку. Он желал не кормиться, а охотиться. И Моржов тоже желал голливудства.

– Пошёл ты на хер со своим кино! – крикнула Женька.

«Вытри жопу Интернетом!» – вспомнил Моржов слова Щёкина.

– Женька, я не собирался тебя обижать, – осторожно сказал Моржов. – Чего ты на меня наехала?

Его совсем не устраивало потерять такую замечательную любовницу, как Женька. И за что? За внезапные деньги, которые, наоборот, должны были только скрепить их связь?…

– Да нужен ты мне!… – заорала Женька. – Наезжать ещё на тебя, говна-то!… Вали отсюда! И не подходи ко мне ближе чем на километр! Я своим быкам скажу – они тебя твоей жене по частям в посылочках пришлют!

Моржов даже отстранился от Женьки.

– Считаешь, ты приняла правильное решение? – оторопел он.

– Правильнее не примешь! – отрезала Женька, вскочила и пошла прочь.

Лёжа на спине и глядя в небо, Розка размышляла вслух:

– Если мне брать стиральную машину в кредит на полгода, это будет пятнадцать процентов. Придётся почти ползарплаты каждый месяц отдавать. Ни фига не потяну. Надо брать на год. Тогда будет десять процентов. Но целый год геморроя – у-у-у…

Опираясь на локоть, Моржов на боку лежал рядом с Розкой и осторожно трогал пальцами Розкины губы.

– Чего ты меня, как лошадь, за рот хватаешь? – отплёвывалась Розка. – Говорить не даёшь, блин!

Топик она уже одёрнула, но брючки ещё не застегнула.

– Хочешь, куплю тебе стиральную машину? – спросил Моржов.

– Конечно, хочу, – тотчас согласилась Розка. – И ещё мне надо печку микроволновую.

– А я хочу знаешь что?… – Моржов наклонился и прошептал Розке на ушко.

Розка поджала губы и скосила на него глаза.

– Во-первых, не здесь, не в Троельге, – сурово сказала она. – А во-вторых, ты ещё прежние обещания не выполнил.

– Я же тебе объяснил: у меня в рюкзак влезает только четыре спальных мешка, – терпеливо ответил Моржов. – Я ведь на велике езжу, мне руки нужны свободные. Как снова поеду в Ковязин, так и куплю тебе ещё два спальника. Не вру. Я подл только в великом.

– А сертификаты? – ревниво спросила Розка.

– Добуду, добуду, – пробурчал Моржов.

– Смотри у меня, Моржище! Не добудешь сертификатов – я тебя в тюрягу упеку за изнасилование. Потому что я тебе только за сертификаты отдалась. Как ты сам говоришь, чисто по работе.

– Это было не изнасилование, а мелкое жульничество.

– Мелкое жульничество у тебя в штанах.

– А по попе а-та-та? – строго спросил Моржов.

Они лежали посреди соснового бора на расстеленном в папоротниках спальном мешке. Сосновая грива тянулась по склону горы вдоль железной дороги, разделяя железку и асфальтовое шоссе. Пока они занимались любовью, по шоссе не проехало ни одной машины, зато по рельсам то и дело длинно грохотали поезда. Их гул создавал ощущение оторванности, уединения от мира, словно бы каждый состав увозил Моржова и Розку ещё чуть подальше от Троельги. В слепящем сиянии неба кроны сосен двоились и расслаивались. За стволами белела мраморная, античная нагота облаков.

– Я тебе, Моржик, поверила, – ласково и серьёзно сказала Розка, глядя на Моржова снизу вверх, и погладила его ладошкой по скуле. – Не добудешь сертификаты – меня вышибут с работы…

– Мы же с тобой американцев пасём… Зачем нам сертификаты?

– Сначала девок вышибут, а потом девки и нас с тобой заложат. Думаешь, Опёнкина будет врать, что мы тут с американцами были?

– Не будет, – согласился Моржов.

– Эта корова и не сумеет, даже если ей денег заплатить. Заревёт и расколется. Из-за таких, как она, начальство нас и дрючит. Развалят всю работу, всех распустят, а потом ты за них всё и делай.

– Много ты за Соню делала… – осторожно усомнился Моржов.

– Конкретно за Опёнкину ничего не делала, – согласилась Розка. – Но за таких, как она, до хрена вкалывала. Например, Шкиляиха прикажет, чтоб на праздник какой педагоги сто детей привели, а такие вот Опёнкины приведут по два-три человека. Остальных хоть сама рожай. Иначе выговор. И рожала, никуда не денешься.

– Рожала, грудью кормила… – Моржов полез ладонью Розке под топик.

– Я думала, ты Опёнкину прикрываешь, потому что она твоя любовница, – призналась Розка.

– Теперь убедилась, что Соня – со Щёкиным? – усмехнулся Моржов. – А я её прикрывал и буду прикрывать. Потому что здесь, в Троельге, мы все в одной лодке. Я, ты, Сонька, Щёкин, Костёрыч и даже Милена.