Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание - Марк Еленин

Они заспорили и опять чуть не поссорились. И только приход экипажа, посланного земской управой, прервал их сборы. Похватав попавшие под руку случайные корзины и чемоданы, они торопливо сели рядом с незнакомыми им людьми и поехали, влились в немелеющую человеческую реку, медленно текущую к югу.

Какой-то полковник, наскоро представленный сыном Вадиму Николаевичу, провел их через два кордона солдат в узкие полутемные складские помещения. Они оказались в конце перрона, где стоял санитарный поезд с прицепленными к нему четырьмя классными вагонами. На перроне было почти темно, и в этой темноте неподалеку глухо ворочалась человеческая масса, которая молча давила в направлении состава и, приблизившись вагонам, взрывалась дикими воплями возле ступенек.

Вадим Николаевич замешкался и остановился, пораженный, но все тот же таинственный полковник с помощью трех офицеров пробил проход в толпе, стоящей плотно, точно икринки в банке, и Белопольские оказались на ступеньках, а затем и в купе второго класса.

Генерал хмуро и молча смотрел в серое, немытое окно, за которым играли человеческие страсти. Их купе было набито до отказа, все благодушествовали, отдалив себя от тех, кто боролся на далеком уже перроне за свою жизнь. Из уважения к возрасту старого князя и его заслугам ему разрешили занять самое спокойное место в углу, возле окна.

Окончательно стемнело. Войска, стреляя в воздух, оттеснили толпу от переполненных вагонов. К составу подцепили паровоз. Он пофыркал, набирая силу, погудел, с шипением окутался паром и с лязгом толкнул вагоны. Точно судорога прокатилась по составу: паровоз затормозил, и вес затихло. Неожиданно пришли в движение составы на соседнем пути. Промелькнул еще паровоз. И снова гулко простонали буфера. Санитарный поезд дернулся и вдруг неожиданно легко покатился вперед.

— Двойной тягой идем! — сказал кто-то с восхищением.

— Офицерская бригада на паровозах. Машинисты разбежались, все, — добавил брюзжащий голос.

Промелькнул за окном вокзал, толпа, оцепленная солдатами, бронепоезд у водокачки, задыхающийся, точно астматик.

— Как вы себя чувствуете, папа? — спросил тихо Николай Вадимович.

— Прескверно. Тошно. Противно, — ответил тот. — А кто, собственно, был тот полковник, наш добрый гений?

— Сослуживец Виктора, кутеловец.

— А о Викторе ему что известно?

— Его полк прикрывает отход частей.

— Отход?! — зло буркнул старый генерал. — В наше время это называлось бегством. Полным, паническим бегством, мой дорогой!.. А почему мы стоим? — сказал он недоуменно, обращаясь ко всем.

Состав действительно стоял. Никто и не заметил, когда он остановился. Воцарилась настороженная тишина. Чувство обреченности овладевало всеми. Из-за боязни потерять место никто не соглашался выйти, чтобы узнать причину остановки.

— Надо было на лошадях, — в сердцах сказал толстяк, мучимый одышкой. — До Севастополя сто верст, курьерскому поезду часа два, а вот как получается. Лошадьми вернее.

— 3адним-то умом мы, русские, всегда крепки, — отозвался с прохода жилистый старик.

Мимо них прогрохотал один состав, а вскоре и другой. Ярко полыхнуло огнем: залитый электрическим светом, бесшумно пролетел специальный поезд — салон-вагон, ресторан, штабные вагоны, вагоны охраны, бронированные площадки с пушками и пулеметами.

— Александр Павлович Кутепов изволили промелькнуть, — заметил старик с прохода. — Его поезд я и на том свете узнаю. Не сомневайтесь: Кутепов собственной персоной.

— Тогда наше дело совсем плохо, — сказал старый князь. — Видно, войска оставили позиции окончательно.

— В ваши времена так не воевали, господин генерал, — вздохнул толстяк, — Нынче командующие первыми позиции оставляют.

Наступило 30 октября. В шесть утра угнали паровоз, и поезд тронулся на одном, вызвав общий восторг. Но уже на восьмой версте, когда начался подъем, перегруженный состав забуксовал и остановился. Пассажирам и легкораненым пришлось вылезать и толкать вагоны до самого перевала.

На станции Альма пробежал вдоль состава молодцеватый поручик, затянутый в новую хрустящую портупею, словно скаковая лошадь, объявляя, что в связи с перегрузкой два последних вагона будут отцеплены, пассажирам срочно предлагается перебраться к соседям или в тамбуры к раненым. По случайности вагон, в котором находились Белопольские, оставался. Однако в купе число пассажиров удвоилось. К тому же выглянуло и стало пригревать солнце. Старый князь чувствовал себя плохо — дышалось с трудом, голова, словно стянутая обручем, разламывалась, тошнота подступала к горлу. Хорошо, на станции Бельбек состав остановили, и старик, с риском отстать, вышел из вагона. У ступенек стояли два красно-черных корниловских офицера с револьверами в руках. Они поглядели на него с неудовольствием.

Вадим Николаевич не успел удивиться, как отовсюду, точно приливная волна, хлынули к составу серые шинели, быстро и ловко облепили тамбуры, стали карабкаться наверх, домовито располагаться на крышах, возбужденно гомоня и переругиваясь.

— Что это они? — решил обратиться к корниловцам Белопольский. — Россия гибнет, последний день Помпеи, а им и дела нет? И это солдат русский?

Офицер слева посмотрел на генерала, но ничего не сказал и лишь услужливо подсадил его на ступеньку.

— Зачем же в таком случае нам увозить их за границу? — сказал князь.

— Будь я командующим, посек бы все это быдло пулеметами, — процедил поручик. — Хотя наши политики думают, вероятно, об обратном десантировании. Только ничего не выйдет: не соберем мы эту скотину, а та, что силой поведем на поводу, нам в спину стрелять начнет.

— Под моим началом вы не долго бы прослужили.

— Надеюсь.

— Молчать! — гаркнул Белопольский. — Распустились! Недалеко от своих солдат ушли, — и он полез в тамбур.

— Чего раскричался этот рамолик? — спросил второй.

— Сиятельства без сияния, генералы без армии, — ответил зло первый. — Просрали Россию, проднскутировали, мать их так!..

Тут их состав догнал другой поезд. Молодой поручик в ремнях (он оказался начальствующим над ранеными и медперсоналом) вновь пробежал вдоль вагонов с сообщением: поезд, прибывший только что, имеет первостепенное значение и посему будет отправлен сразу же, а затем наступит их очередь. Солдаты с крыш и из тамбуров, легкораненые из вагонов покатились, как горох из прорванного мешка, — угрожая оружием, подхватили поручика, враз потерявшего выправку и значительность, и поволокли его к начальнику станции. И лишь бронепоезд «Русь», приползший на Бельбек следом, восстановил порядок военной силой.

Из-за блиндированной двери показался подполковник. Он попытался было объяснить нечто, но, увидев орущую толпу, подступающую к самым площадкам, махнул рукой и распорядился дать для острастки очередь поверх голов из двух пулеметов... Никто так и не узнал, кто ехал в том срочном поезде: ни один человек не сошел на станции, не появился в тамбуре, даже не выглянул в глухо зашторенное окно. Таинственный состав тут же снялся и, влекомый двумя паровозами, исчез в голубой дали, пронизанной теплыми испарениями, поднимающимися от согретой солнцем земли. Следом, плавно и совершенно бесшумно тронув с места, отплыл от станции и растворился бронепоезд.

К вечеру поезд дотащился до станции Инкерман. Севастополь был рядом. Но и тут их ждала беда. Путь оказался занят: на рельсах лежали искореженные и опрокинутые платформы бронепоезда. Пассажиры поспешно выгружались. Вагон опустел, словно по приказу или по мановению волшебной палочки.

Вдоль железнодорожного полотна на откосах и на насыпях стояли люди с вещами, солдаты с винтовками, раненые — кто мог сам вылезти и передвигаться. В темноте белели бинты. Гудели встревоженные голоса: «А теперь как?» — «Куда иттить?» — «Пробка». — «Кто такую громаду срушил?» — «Снаряд большевики, грят, пустили». — «Снаряд?! Возьмешь ее снарядом! Не иначе, бонба!» — «Сам ты бонба! Фугас партизаны заложили — стрелочник рассказывал». — «Что поделаешь, господа. Один выход — пешком». — «А сколько до Севастополя?» — «Верст восемь с гаком наберется». — «Да как идти столько? Может, власти распорядятся хоть телеги подать?» — «Какие телеги?! Нас наверняка впереди составы ждут». — «Как же! Знаем эти власти — они уж на кораблики сели!»

Толпа вытягивалась в колонну. Передние, подхватив самое необходимое (вот когда произошла безжалостная сортировка вещей), зашагали по шпалам. Николай Вадимович, решительно бросив чемодан и корзину, взвалил на плечо кофр, оставив отцу саквояж с самым ценным. Идти было неудобно, тяжело, ноги никак не желали приспосабливаться к шпалам — шаг получался то семенящий, то утомительно длинный. Скоро они оба выбились из сил совершенно.

— Любезный! — окликнул Николай Вадимович идущего рядом низкорослого бородатого ефрейтора. — Не поможешь ли нам с вещичками? За плату, разумеется.