Когда мы состаримся - Мор Йокаи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оставайтесь с богом.
Мелани».С разбитым сердцем Лоранд рухнул на стул.
Так вот содержание письма, которое целовал он с такой верой!
Вот что в нём, этом письме, которое он не посмел вскрыть на пороге смерти, боясь, как бы сулимое ему блаженство не поколебало его решимости.
«Ах! Они, видно, облегчить мне хотели последний шаг.
Такое письмо мне написать! Такие слова сказать, недавно ещё любимому!
Конечно, в чём-то она права. Я не оказался библейским Иосифом, устоявшим перед женой Пентефрия. Но разве любовь не начинается с прощения? Разве я вменил ей в вину кольцо, которое она уронила? А она как могла знать, сравним ли мой грех с этим брошенным в воду кольцом?
И будь я даже закоснелым грешником, в чём меня обвиняют, может ли ангел, не ведающий об адской скверне, писать об этом с таким хладнокровием?
Нет, они убить меня хотели!
Подтолкнуть, дверь за мной запереть, как Иоанна Неаполитанская — за своим мужем, который боролся с убийцами.[162]
И подлого убийцу надеялись обелить, наведя на меня подозрение, будто я кончаю с собой из-за несчастной любви.
Всё-то они знали заранее, всё-то рассчитали с холодной жестокостью. Урочного часа дожидались, чтобы наточить нож, который я возьму.
И я никогда не смогу её возненавидеть! Она мне — кинжал в грудь, а я буду помнить лишь её поцелуй…»
Чья-то рука легонько коснулась его плеча.
Он поднял затуманенный взгляд. Ципра стояла у него за спиной. Бедная цыганочка не могла допустить, чтобы кто-то другой стал прислуживать Лоранду, и сама принесла ему воды умыться.
Испуг и участие были написаны на её лице. Она уже давно стояла, незаметно наблюдая за Лорандом.
— Что с вами?
Не в силах ответить, Лоранд только показал прочитанное письмецо.
Ципра не умела читать. Ципра не понимала, как это посредством безгласных знаков можно уязвить, смертельно оскорбить, сразить. Она видела только, что Лоранд болен из-за письма.
И эту розовую бумагу узнала, и изящный почерк.
— Это писала Мелани!
Устремлённый на письмо горестный, невыразимо скорбный взгляд был ей ответом.
И девушка тотчас поняла всё, что было в этом взгляде и в этом письме. В дикой ярости выхватила она его у Лоранда и с мстительно горящими глазами разорвала на тысячу кусков, ещё и растоптав брошенные наземь клочки, как давят мерзких пауков.
И, закрыв руками лицо, разрыдалась за Лоранда.
— Видишь вот, — подходя и беря её за руку, сказал Лоранд, — бывают худшие цыганки против тех, кто только лицом тёмен, да в шатре вырос, да на карты молится вместо святых.
Не отпуская её руки, он долго молча ходил с ней по комнате. Ни один не знал, что сказать другому. Оба думали, как друг друга утешить — и не могли придумать.
Из этой грустной задумчивости вывело их прибытие Топанди.
— Об одном прошу тебя, Ципра, — сказал Лоранд, — обещай, если только меня любишь (любишь? Что за фантазия спрашивать?). — Никому ни слова о том, что тут было. Будем считать, что ничего не произошло. И случится тебе увидеть меня грустным, спроси, и я тебе всё расскажу, но знай: то бледное личико больше меня не опечалит.
Ципру обрадовало это признание.
— Так что давай улыбаться дяде и брату! Давай сохранять хорошее настроение! Жала пусть никто не замечает.
— Может, ещё и сама пчёлка погибнет, — уходя, с пророческим видом сказала Ципра. — Я уже узнала обо всем по картам, — обернулась она в дверях. — До полуночи сидела сегодня, раскладывала… Но убийца вам всё ещё грозит. А дама в жёлтом вас всё ещё охраняет. Вот я какая глупая… Но если верить мне больше не во что.
— Будет, Ципра, будет ещё — во что, — обещал Лоранд. — Мы с братом уедем на его свадьбу, но я вернусь.
Ципра сразу повеселела, и безотчётная весёлость не покидала её весь день.
Бедная девушка: и такой малости ей было довольно, чтобы почувствовать себя счастливой.
Лоранд же, оставшись один, собрал с пола порванные, затоптанные клочки, сложил их тщательно на столе, чтобы слова совпали, и перечитал несколько раз.
В коридоре послышались шаги, смех, весёлый разговор: к нему направлялись Топанди с Деже. Сдув со стола клочки, разлетевшиеся во все стороны, Лоранд открыл дверь и присоединился к смеющимся.
XXII. Призрак во плоти
Над чем они так смеялись все трое?
— Слышал, какой совет подала нам Ципра? — спросил Топанди. — Так как она обеда не готовила, то предлагает нам отправиться к Шарвёльди. Там нынче знатное угощение для гостя одного.
— Который, очевидно, опоздает, — добавил Деже.
— Ко мне оттуда старуха экономка прибегала, — откликнулась Ципра с другого конца коридора. — Льду просила и противень для торта, господин Дяли возвращается к ним из Солнока.
— Виват! — сказал Топанди.
— И раз уж вы этого молодого господина с собой не прихватили, так ступайте сами отведать изделий сударыни Бориш, а то меня же расчихвостит, что ничего ей не сказала.
— И пойдём, и пойдём, сестричка Ципра, — вмешался Лоранд. — Да, да, не смейся. Деже, бери-ка шляпу, для сельского визита ты одет достаточно прилично, и пошли к Шарвёльди.
— К Шарвёльди? — всплеснула Ципра руками. — Вы и правда к Шарвёльди собираетесь?
— Ну, не к нему самому, хотя человек он вполне достойный и добродетельный, — не моргнув глазом, отвечал Лоранд, — а ради его гостей, ты с ними давно знаком, Деже. Да, не успел сказать тебе: здесь Бальнокхази с дочкой, они у Шарвёльди по какому-то судебному делу. Нельзя же не повидаться, уж раз мы в одной деревне.
— Положим, я и без них бы обошёлся, — возразил Деже, — ну да всё равно, давай сходим, чтобы не подумали, будто их сторонимся. Ты уже виделся с ними?
— О да. Мы в отношениях самых добрососедских, — отозвался Лоранд, хваля себя мысленно за осторожность, не позволившую написать Деже про Мелани. Хотя Деже, видимо, сам не спешил дознаться, что сталось с идеальным образом его детских лет: другой занял его место. — К тому же твоя прямая обязанность дать объяснение дамам, где их поверенный по занимающему их делу, которое он взялся уладить с Шарвёльди, а ты, дорогой друг, manu propria[163] выдворил его из Солнока. Теперь мчится на почтовых; до самого Пешта, поди, не остановится. Так что объясни, куда ты его дел, если, конечно, хватит храбрости.
Упоминание о храбрости окончательно перевесило.
— Храбрости? — встрепенулся заколебавшийся было Деже. — Ладно, сам увидишь, хватит или не хватит. И заодно послушаешь, какую я речь сымпровизирую в свою защиту. Пари держу, что им самим придётся признать мою правоту.
