Европа в войне (1914 – 1918 г.г.) - Лев Троцкий

– Что такое океан? Сферическая пустота, наполненная взбунтовавшейся холодной соленой водой… Французский поэт назвал океан старым холостяком. Пусть так! Но от него мутит, тошнит и рвет.

Большинство пассажиров лежит вповалку.

Воскресенье, 13 января 1917 года. Въезжаем в Нью-Йорк. В три часа ночи пробуждение. Стоим. Темно. Холодно. Ветер. Дождь. Причалил к нашему почтовый пароход. Оборвалась веревка. Столкнулся с нашим и чуть не расшибся. Крики. Светает. В порту, опустевшем за время войны, все же много судов. Серое небо над серой зеленой водой. Сверху каплет. Тронулись снова. Берег в тумане. Зимние деревья, портовые здания. Все подсказывает громадину, которая пока еще скрывается в сумерках туманного утра.

На этом Испания заканчивается.

VIII. В Соединенных Штатах Северной Америки

Л. Троцкий. КЛЮЧ К ПОЗИЦИИ

Бетман-Гольвег жаловался во время последней сессии рейхстага на то, что враждебные правительства не хотят отдать себе отчет в «военной карте», как она сложилась в течение 22 месяцев войны. И он угрожал им, что всякая новая перемена этой военной карты будет происходить только в ущерб державам Согласия. У самого Бетмана есть достаточно оснований стремиться к миру – не меньше, чем у его врагов. Именно поэтому имперский канцлер, нимало не отказываясь от «разумных» аннексий, с такой неожиданной в эпоху «гражданского мира» яростью выступил против крайних германских аннексионистов и вызвал этим великий энтузиазм в лагере достаточно потрепанных событиями немецких социал-патриотов. Силен германский милитаризм, но аппетиты германских империалистов несравненно сильнее!

Мы уже писали здесь о том, как из многомесячной стратегии застоя политически выросла для всех участников необходимость движения. За последние месяцы мы были свидетелями этих «движений», которые развернулись только для того, чтобы оправдать пословицу: – «plus ca change, plus ca reste la meme chose» (чем больше перемен, тем больше все остается по-старому). На успехи турок против англичан в Месопотамии были ответом русские успехи в Армении. Трапезунд против Кут-Эль-Амары! Австрийское наступление на итальянском фронте, сведшее на нет годовые усилия и жертвы итальянской армии, вынуждено было приостановиться, прежде чем успело внести серьезные перемены в общую картину войны. Для параллелизма открылось успешное русское наступление по галицийскому фронту. Имелось или не имелось полное равновесие потерь в морском сражении у Ютландии, но ясно, что оно ничего по существу не меняет в соотношении сил германского и англо-французского флотов. Наконец, непрерывные бои под Верденом остаются наиболее чудовищным выражением стратегической и политической безвыходности. Plus ca change, plus ca reste la meme chose. Правящие группы и партии Европы за последние месяцы снова сосредоточили свои взоры на Америке. Вмешательство Соединенных Штатов должно было, по замыслу одних, дать их группировке непосредственный перевес военной силы, или, как надеялись другие, ускорить заключение мира на основах, отвечающих действительной «карте войны». Но Вильсон не дал ни того, ни другого. Американский капитал устроился сейчас слишком хорошо, чтоб у его правительства могли быть основания для слишком торопливого и рискованного вмешательства в европейские события. Рузвельт,[283] тяжеловесный американский Тартарен,[284] поднял знамя немедленного вмешательства в войну на стороне держав Согласия и был жестоко наказан республиканской партией за свой авантюристский «идеализм»: молчаливый и осторожный верховный судья Юз почти без усилий уложил своего соперника на обе лопатки. Юз[285] – не германофил и не франкофил, он не за войну и не за мир, – он находит, что и так хорошо. Европа разоряется, Америка обогащается. Будет ли переизбран Вильсон, или же на смену ему придет Юз – положение не изменится.

«Наше Слово» N 138, 15 июня 1916 г.

Л. Троцкий. ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО

В истории было не раз, что религиозные или политические идеи, исчерпавшие себя в Европе, переселялись на почву Америки, где в течение некоторого времени еще находили себе источники питания. И так как Америка – страна без традиций и по возможности без идеологии, то переселявшиеся сюда учения сразу принимали обыкновенно упрощенную форму.

То же самое происходит сейчас с «идеями» войны. Все европейские правительства вступали в бойню с освободительными словами на устах. Правящая Германия собиралась освободить народы России. Французское правительство предлагало немецкому народу руку помощи против прусского милитаризма. Царь спешил освободить народы Австрии. Англия взяла на себя задачу освободить всю Европу от немецкого засилья. Гогенцоллерн пламенел любовью к восставшим ирландцам. Сазоновы и Милюковы ночей не спали, беспокоясь о горькой участи турецких армян. Словом, все ответственные участники и руководители войны только для того и оттачивали кривые ножи, чтобы кого-нибудь «освободить» – по ту сторону границы. И все проповедовали свободу народов, больших и малых, свободу экономического развития, свободу морей, свободу проливов, свободу заливов и еще с полдюжины других свобод.

За два с половиною года военного опыта освободительные лозунги окончательно износились в Европе, и хотя патриотические политики, особенно из отставных социалистов, продолжают с упорством шарманки повторять старые слова, почти никто уже не верит им…

И вот мы видим, как износившиеся легенды, сотканные из подлости одних и глупости других, поспешно переселяются через океан, не потревоженные немецкими подводными лодками, и пытаются зажить новой жизнью на почве Соединенных Штатов.

Почему готовится эта страна ко вмешательству в войну? Потому что надо спасать «свободу человечества». Потому что необходимо отстоять нормы «международного права». Потому что попранная «мировая справедливость» взывает к спасителю – Вильсону. Патриотический журналист макает перо в чернильницу и выводит на бумаге все те широковещательные слова, которые в Европе успели набить оскомину самому невзыскательному обывателю захолустья.

А как же с военными поставками, которым грозят немецкие подводные лодки? А как же с миллиардными барышами, срываемыми с истекающей кровью Европы?.. О, кто смеет об этом говорить в час великого национального энтузиазма! Если биржа Нью-Йорка готова к великим жертвам (нести их будет народ), то разумеется не во имя презренного чистогана, а ради вечных истин… как бишь это называется?.. морали. И не вина биржи, если служение вечной справедливости приносит ей 100 и больше процентов барыша!

Возьмите европейские газеты конца июля и первых дней августа 1914 года, – и вы поразитесь, до какой степени ученически здешняя пресса повторяет то, что говорилось тогда на всех языках человеческой лжи. Поистине американская пресса не открывает Америки! Вся ее кампания, с начала до конца, есть «повторение пройденного».

С начала до конца! Пока что мы наблюдаем только начало; но не нужно пророческого дара, чтобы предсказать продолжение и конец.

Сейчас задача сводится к тому, чтобы внушить народу, что война ему навязана противной стороной. Для этого необходимо во всем блеске представить миролюбие правительства Соединенных Штатов. Какой незаменимой фигурой является тут для империалистических заговорщиков президент Вильсон! Уж если этот патентованный «пацифист», с его ангельским незлобием, порвал дипломатические сношения с Германией, стало быть, вина целиком на ее стороне. Таким образом и от пацифизма никакого вреда, кроме пользы.

Пока еще биржевая пресса не смеет поднимать прямую травлю против немцев и всего немецкого: иначе слишком явно обнаружилось бы, что шакалы только и дожидались своего часа. Нет, нужно дать народу небольшой срок, чтобы освоиться с кризисом. Нужно на переходное время оставить массам некоторую надежду на мирный исход. А когда подготовительная работа мобилизации душ будет завершена, тогда из дипломатического центра будет дан сигнал, – и дьявольская музыка шовинизма развернется вовсю.

Мы это все пережили в Европе. Мы знаем эту музыку и ее нехитрые ноты. И наш долг – ваш долг, передовые рабочие! – ответить правящим нашей собственной музыкой: могучей мелодией Интернационала!

«Новый Мир»[286] N 905, 7 февраля 1917 г.

Л. Троцкий. У ОКНА

Через окно помещения нашей редакции я сейчас наблюдаю такую картину. Старик в рыжем истертом пиджачке, с гноящимися глазами и всклоченной седой бородой остановился возле жестянки с отбросами, порылся в ней и извлек ковригу хлеба. Старик попробовал хлеб руками, но хлеб не поддался, старик поднес окаменелость к зубам, потом несколько раз ударил ею о жестянку. Ничто не помогало, хлеб устоял. Тогда голодный гражданин республики, оглянувшись – не то с испугом, не то со смущением – во все стороны, запихнул свою находку под полу своего рыжего пиджачка и заковылял дальше по улице Святого Марка…