Империя мертвецов - Кэйкаку Ито

– Значит, ты оказался прав? – спросил у Того Самого Ван Хельсинг. Одна его рука выбивала тростью ритм на каменном полу, другая на ходу касалась металлических цилиндров меж колонн. – Благодарю за столь тщательно подготовленную сцену. Ты внедрил в базу Аналитических Машин инородные слова? Мы могли и сами, но спасибо, что взял этот труд на себя.

Он вытащил из-за пазухи сигару и гильотинку для нее и наконец-то оторвал взгляд от собеседника.

– Впрочем, ты мог просто попросить, и я бы лично тебя сюда проводил.

– Моя работа завершена.

Ван Хельсинг застыл с вложенной в гильотинку сигарой, глаза его округлились.

– Я-то стоял в коридоре и ждал удобной паузы, а ты, оказывается, уже все… Как быстро.

Он наконец обрезал кончик сигары, тот полетел на пол.

– Ну, и как, дознался все-таки, что же образует сознание?

– Бактерии. То, что люди называют сознанием, – иллюзия, навеянная другими живыми существами.

– Ясно. Значит, сознание – это простуда, которую человек подхватил в ходе эволюции. Выходит, победа в пари твоя?

То Самое безмолвно кивнул. Профессор взмахнул сигарой.

– Мы, помнится, спорили на… мир. И что же ты намерен делать?

– Предать мертвецов забвению.

– Мертвецов! И получается, добился успеха. Ты намерен установить языковой контакт с… бактериями? Создашь стабильную петлю обратной связи, чтобы мы все оказались в одной лодке. Мол, оказалось, мы делаем мертвецов не из людей и все это бессмертие рано или поздно уничтожит человечество. А смерть человека будет значить смерть и для Аналитических Машин, и сознание, с таким тщанием взлелеянное бактериями, тоже канет в небытие. И ужас этой перспективы заставит бактерии отказаться от бессмертия, а мир вернется в прежнее русло.

Ван Хельсинг закурил и с долгим выдохом выпустил облако дыма.

– Но зачем тебе обращать время вспять? Общество уже целиком завязано на мертвецов. Ты видел, какой мир открылся нам благодаря их труду? Не все умеют выживать так блестяще, как ты. Детям больше не приходится работать на шахтах, работникам на фабриках больше не надо корпеть в нищете над монотонной работой. И что, теперь все опять по-старому?

– Экосистемы меняются медленно. Мертвецы исчезнут не сразу. Они останутся на время. Но затем экосистема из бактерий, людей и машин начнет меняться. Поначалу производительность некрограмм даже увеличится. Потому что АВМ научатся языку бактерий. Но можно сказать, что в них теперь проснулось новое сознание. Оно примет форму слов и распространится. И они поймут, что бесконтрольное распространение мертвецов приведет их к гибели.

– То есть поймут то, что мы уже знаем. Но обрати внимание, человек прекрасно осознает опасность – и, однако же, отказаться от мертвецов не в силах. Мы знаем, что их можно не производить, и что же с того? И почему ты считаешь, что раз человек не в силах принять разумное решение, то бактерии в чем-то его превзойдут?

– В среде бактерий бессмертные не становятся рабами. Напротив, для них они враги. Наше сознание как раз и рождается за счет противостояния нескольких враждебных группировок. Те бактерии, что выбирают бессмертие и не прекращают свое существование, для человека ничем не отличаются от злокачественной опухоли, и они стоят вне борьбы за существование. Им нет дела до сотрудничества с остальными видами, они жаждут только собственной ничем не ограниченной экспансии. Hostis humani generis[67]. Мертвецы, которые на первый взгляд кажутся нам прекрасным изобретением, всего лишь угроза для бактерий.

– Выходит, какие-то из бактерий принимают омерщвление? Да ведь они же материя. Это простая химическая реакция. Нельзя сознательно отказаться от химической реакции.

– Человеку тоже.

Они с Ван Хельсингом опять обменялись враждебными взглядами.

– За двадцать лет наши прения сгладились, но не исчезли окончательно.

Отвернувшись, профессор снова дотронулся до одного из цилиндров.

– Что ж тут поделать. Мы, выражаясь твоим языком, имеем фундаментальные противоречия. Возможно, потому, что наши сознания проистекают из разных источников. Мы живое ему доказательство. И все же я должен тебя остановить. Почему?.. Да потому, что ты лжешь. – Ван Хельсинг сделал еще затяжку, будто чего-то ожидая. – Перфектибилизм[68]. Или ноосфера. Вот к чему ты на самом деле стремишься. Ты хочешь воскресить всех мертвых. Или ты полагал, что мы не будем следить за вашей деятельностью?

Этой идеей бредит наставник Алеши, Николай Федоров. То Самое отверг свою связь с ним, и голова у меня совсем пошла кругом. Ван Хельсинг громко щелкнул пальцами, звук эхом разлетелся по коридорам, и я услышал, как вдали что-то погружается с тяжелым гулом, будто загудели тысячи пчел.

– Пока тебя не было, «Чарльз Бэббидж» совершенствовался. Ты себе даже не представляешь насколько, Чудовище. Есть все же пределы того, чего можно добиться одним-единственными мозгом.

На цилиндре возле профессора зажглась красная лампочка. Я оглянулся и понял, что на всех остальных – тоже. Тем временем Ван Хельсинг начал перечислять:

– «Иван». «О́дин». «Гран Наполеон». «Дядя Сэм». «Поль Баньян». «Кришна». «Нюйва». «Желтый император». Восемь Аналитических Вычислительных Машин по всему миру связаны между собой для выполнения задач. Мы не будем плясать под твою дудку.

– Ты, Ван Хельсинг, всегда умел хорошо подготовиться.

Глаза у Чудовища сверкнули, на губах заиграла жестокая улыбка. Профессор, не дрогнув, ответил:

– Ты окружен. Ты научил машину языку мертвецов, но он останется курсировать в информационных лабиринтах Тауэра. «Чарльз Бэббидж» – его клетка. Ваша компания славно постаралась. Но на этом все кончено. Язык мертвецов станет собственностью Британской империи, как ему и положено.

То Самое хмыкнул, рассеяно глядя куда-то вдаль.

– В самом деле? Возможно, тогда вам стоило вовсе удалить его из сети.

Чудовище шагнул вперед, одновременно зал наполнился пронзительным гудением органа, и я заметил, как сверкают мелкие пылинки в воздухе. Они отражали солнечный свет, как мелкая стеклянная крошка… Ах, нет! Они излучали собственное сияние! Они появлялись из пустого пространства подобно пузырькам в газированной воде, и их становилось все больше.

– Объединенная сеть! Остановить его! – крикнул Ван Хельсинг в коридор.

Но свет становился все ярче, огни размером с ноготь плавали по воздуху. Я попробовал поймать одного из них, но он выскользнул из моих пальцев. Под красными лампочками на цилиндрах загорелись еще одни. Их зажигалось все больше по мере того, как зал наполнялся светом, пока на каждом цилиндре не выстроилась вертикаль из десяти точек. Ван Хельсинг растерянно оглядывался по сторонам: он явно рассчитывал на какой-то другой эффект.

– Неужели ты полагал, что если «Чарльз Бэббидж» научился языку мертвецов, то он послушается команды на английском? – спокойно спросил Чудовище.

Светящиеся огоньки задрожали, будто их обуяло какое-то сомнение, и собрались перед Тем Самым