Империя мертвецов - Кэйкаку Ито
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Благость воскресения равно причитается всем тварям Божьим, как бывшим, так и не бывшим. Так видят мир бактерии.
Вдруг в поле моего зрения вторглась ножка Адали. Упершись кулаками в пол, я кое-как присел. Хотел достать револьвер, но голова слишком кружилась.
– Лилит, что вы делаете? – поинтересовался То Самое.
Она одарила его холодным взглядом.
– Сворачиваю этот бестолковый балаган.
– Как, интересно? Вы не повлияете на Аналитическую Машину изнутри. Наш добрый Ван Хельсинг об этом позаботился, спеша запереть знание о языке. Мы в клетке. А протянутая из нее рука слилась с соседним заключенным. Машины обрели автономность. Врата разверсты.
Но Адали его не слушала. Она подошла к клавишам, распростерла над ними ладони, насколько хватило длины пальцев, и опустила их. Зал заполнила бурлящая какофония, и черные линии мелко задрожали. Батлер, цепляясь за одну из колонн, приподнялся и заковылял к Тому Самому.
– Бесполезно.
Но даже прежде, чем он договорил, линии взбесились, и в спокойной голос Чудовища вплелась удивленная интонация. А я обнаружил, что голова кружится меньше.
– Что вы сделали?..
Ему ответил Барнаби, который расслабленно развалился на полу:
– Передали «Полю Баньяну» команду повыдирать из себя немножко проводов. Не все, конечно. Чуть-чуть пошалили, пока нас водили на экскурсию.
Я решил оставить пока мысли о том, каких еще дел этот авантюрист успел натворить по всему миру. Цилиндр «Поля Баньяна» действительно прекратил мигать, а потом и вовсе погас. Линии заметно замедлились, но все же не остановились.
Чудовище печально покачал головой.
– Все равно бесполезно. Такой объем вычислительной мощи потерять нестрашно, эти черты теперь справятся и сами.
Он окинул нас взглядом.
– Полагаю, ситуация патовая. Даже ваших способностей, Лилит, не хватит на то, чтобы остановить остальные АВМ до того, как сеть чистой геометрии замкнется.
Линии продолжили складываться, образуя все более мелкие ячейки и все плотнее обволакивая пространство.
– Что происходит? – спросил я, и неожиданно мне ответил Ван Хельсинг.
– Они создают стопор. Который будет держать двери в преисподнюю распахнутыми вне зависимости от внешних вычислительных мощностей.
Левой рукой профессор продолжал чертить некий знак, а в правой он держал пистолет, который направил на То Самое, но тот поднял руки.
– Не поймите меня превратно, не я все это устроил. Это естественное следствие воплощения плана по воскрешению праотцев. Можно сказать, мы наблюдаем результат вашей наивной идеи, что проект Федорова можно остановить совместными усилиями Аналитических Машин. Возможно, вам следовало с бо́льшим подозрением отнестись к деятельности русских шпионов. Вы не остановите этот процесс моей смертью. Все претензии прошу предъявлять российской стороне.
Ван Хельсинг выпустил пулю, но одна из линий вытянулась и остановила ее. Он все равно продолжил стрелять, но решетка из линий в воздухе защитила Чудовище.
– Барнаби! – окликнул я, но он не открыл глаз, а только повел ухом. – Идти можешь?
– Ну, доковыляю, – вздохнул он, изрядно меня обеспокоив. Даже не стал огрызаться, когда я сыронизировал, что больше он все равно ни на что не годится.
– Давай!
Здоровяк вскочил на ноги и побежал, не открывая глаз.
– Влево на пять градусов! – скомандовал я, и он сменил направление. Теперь он шел прямо на То Самое. Линии вытянулись, точно копья, пытаясь преградить ему путь, но мощные руки раскидывали их без видимого усилия. Одна из черт оцарапала Барнаби плечо, но вояка не обратил на это внимания и от курса не отклонился.
Глядя на этот бессмысленный рывок, Чудовище скривился, но притянул к себе невесту и вышел вперед. По ее коже пробежала отчетливая тень, а на месте пальцев супруга остался отпечаток.
– Адали!
Я воспользовался мгновением, пока То Самое отвлекся на Барнаби, и вытащил из кармана обломок креста в форме буквы L. На секунду моя попутчица растерялась, но ее губы быстро пришли в движение. Адали начала свою песнь. Линии замешкались, выбирая цель, заколебались, а затем потянулись к моему осколку. Тот зашевелился от пения Адали, взмыл в воздух и, чуть отклонившись, ушел с траектории движения линий.
Камень опустился в ладонь девушки. Брови Чудовища недоуменно поползли вверх.
Я нашел этот крест на столе у Алеши, который сам выбрал переписать свое сознание. Мне неизвестна его истинная природа. Ученик Федорова Алексей Карамазов. Алеша. Человек, что искал в горах Памира остатки ностратического праязыка. Что он такого увидел, нашел, обдумал, понял в этой пустоши? Почему сломал крест из голубого камня? Верил ли Алеша в проект воскресения праотцев? Верил ли в праязык? Зачем сломал то, что нашел?
Камень превратился в тонкую пластину. На ее поверхности закипели проколы, она менялась на глазах. Девушка вытянула тонкую руку… и в ее пальцы ударил рой линий, который отбросил лазурит. Но Адали увернулась от следующего удара, второй рукой прямо в падении подхватила голубую пластинку, подпрыгнула и, извиваясь изо всех сил, чтобы не попасть в пучок линий, будто сходящимся в удаляющейся перспективе, толкнула пластину в считыватель. С такого угла она не должна была пройти в щель, но скрутилась и сама проскользнула в устройство.
То Самое лихорадочно переводил недоуменный взгляд с меня на Адали и обратно.
– О боже… – наконец выдавил Чудовище.
По комнате словно прошла волна, дохнул вихрь. Комнату окрасило семью цветами радуги, как будто свет преломило призмой. Красный, синий и зеленый перешли в желтый, циан и мадженту, а затем цвета слились и стали чернотой. Загрохотало рушащееся мироздание. В моей голове возопил рой рассыпавшихся на осколки мыслей.
Тьма… смерть… язык мертвецов… вздымаются исполинские тени… горящие глаза… Глаз раскалывается, ко мне поворачивается бессчетное их множество… «Как меня зовут?» – «Ватсон. Джон Ватсон». – «Кто я?» – «Я пишу, и меня записывают»… «Я, записывающий»… «Я!»… Я на этой планете, и я – сама планета… лечу на крыльях сквозь холодную вселенную… кромешную вселенную на кромешных крыльях… Я должен… Я больше не чувствую пространства… Белый снег Афганистана… Бесчисленные башни во льдах… покрытые черными решетками… Бушует чернота… Мозг… Мой обнаженный мозг плывет над ними… «Я вне самого себя, но одновременно и внутри»… По полу разлетаются осколки блюда… Кристаллические сферы падают и разбиваются вдребезги, но собираются в бесчисленные шарики…
Мое нутро прошил низкочастотный гул, от которого задрожала часовня и вся башня. Линии, что усеивали зал, одна за другой сложились, разломались. Одна из тех, что тянулась через пол,
