Политические портреты. Леонид Брежнев, Юрий Андропов - Рой Медведев

Я был убит всем, что видел и слышал. Кто нас призывает пить водку, коньяк? Генеральный секретарь нашей партии. До чего мы дожили! Идя домой с Героем Советского Союза И. М. Тимчуком, я ему сказал: “Давай с тобой напишем обо всем Партийному Контролю при ЦК КПСС”. Но Тимчук сказал: “Да ты что, лишился рассудка? Тебя и меня немедленно посадят за клевету на Генерального секретаря. Ведь никто не подтвердит, все уйдут в сторону. А тебе особенно надо быть осторожным, ведь ты уже был там, знаешь, как создаются “враги народа”. Я предлагал потом другим вместе сообщить в партконтроль, но получил тот же ответ и пришел к выводу, что Тимчук прав. Носил эту горечь долгие годы в своей душе…»

Я так подробно цитирую письмо А. Ф. Ковалева, чтобы больше не утомлять читателя многими другими подобными же свидетельствами, которые я получил из самых разных концов страны. Во время своих поездок Брежнев устраивал такие пирушки все чаще и чаще, и нередко его уводили с них совершенно пьяным. Только после первого инсульта и первого инфаркта в середине 70-х годов окружение Брежнева стало оберегать его от излишних возлияний.

В кампанию по восхвалению Брежнева включались нередко и иностранные деятели, особенно из числа тех, что имели деловые и иные отношения с СССР. Они знали, надо полагать, из донесений своих посольств, что Брежнев относился очень внимательно к информации о себе и весьма регулярно читал сообщения западной прессы, связанные с его заявлениями и визитами. Конечно, он не мог читать все отзывы о себе, так как они проходили тщательную сортировку не только в аппарате ТАССа, но и в личном аппарате Брежнева. Однако можно не сомневаться, что наиболее благоприятные для Леонида Ильича отзывы ложились на его стол. Всем было видно, как советские органы массовой информации всячески стремились к облагораживанию и лакировке образа Брежнева. И поэтому ни Вилли Брандт, ни Генри Киссинджер, которые были первыми западными политиками, установившими тесный контакт с советским лидером, будучи опытными дипломатами, не хотели идти против течения. После своих встреч с Брежневым они отзывались о нем на разных пресс-конференциях с большой похвалой. Иначе писали они о нем же позднее – в своих мемуарах, отойдя от непосредственного участия в большой политике. Это же делали и другие известные общественные деятели и политики, встречавшиеся с Брежневым в Москве. Один американский сенатор, например, публично назвал Брежнева «лучшим политиком в мире».

Крайним тщеславием Брежнева и неприятием им всякой критики, а также отсутствием у него здорового чувства юмора люди из его окружения пользовались нередко и в самых неблагородных целях. В кругах, близких к Брежневу, все больше и больше процветало наушничество и доносительство, которое нередко кончалось если и не арестами, то неожиданными смещениями. Бывали последствия и посерьезнее. Очень давно я записал устное свидетельство весьма осведомленного человека, за абсолютную точность которого поручиться невозможно, но которое очень похоже на правду. Как уже говорилось выше, еще с мая 1968 года Брежнев испытывал мучительные колебания по поводу возможного введения советских войск в Чехословакию. Все было уже готово для проведения этой акции, но в Политбюро не было ясного и четкого большинства, и Брежнев чаще всего воздерживался при голосовании. В конце концов он настоял на проведении еще одной встречи с Дубчеком и другими чехословацкими лидерами, которая состоялась в начале августа в Чиерне-над-Тиссой, а потом и в Братиславе с участием Вальтера Ульбрихта и Владислава Гомулки. Казалось, что вопрос об оккупации Чехословакии отпал, по крайней мере, на многие месяцы, и Брежнев вскоре ушел в отпуск. Никаких новых событий ни в ЧССР, ни в советско-чехословацких отношениях после встречи в Чиерне не произошло, однако настроение советского руководства неожиданно стало быстро меняться, и в ночь на 21 августа советские войска, а также подразделения армий ПНР, ГДР, Болгарии и Венгрии вступили на территорию Чехословакии. Что же произошло в эти дни? В Чехословакии уже с весны 1968 года была отменена цензура и существовала почти полная свобода печати. Кто-то из аппарата ЦК КПСС собрал воедино все карикатуры, которых немало было в то время в чехословацких газетах и журналах и объектом которых очень часто являлся именно Брежнев. К этим карикатурам были приложены и все оскорбительные отзывы об СССР и лично о Брежневе, которые можно было встретить в чехословацкой печати. Этот материал был передан самому Леониду Ильичу и вызвал у него крайнее раздражение. Он перестал колебаться и отдал свой голос за вторжение в Чехословакию. Для советских танков, стоявших близ границы ЧССР, загорелся «зеленый свет».

Я знал еще в начале июля 1968 года из очень надежных источников, что вопрос о вступлении советских войск в Чехословакию уже почти решен и что крупные контингенты Советской Армии стягиваются к границам братской страны. Совещание в Чиерне-над-Тиссой изменило, однако, общую атмосферу, и мне было известно, что Брежнев отнюдь не рассматривал это совещание и встречу в Братиславе как простую маскировку. Поэтому я был поражен, узнав о начавшемся вторжении войск Варшавского Договора в Чехословакию. Это была реакционная акция глобального значения, политическое преступление и попрание всех норм международного права, а также соглашений между социалистическими странами. И хотя не один Брежнев принимал роковое решение, вполне закономерно, что фальшивая доктрина о «праве» одних социалистических стран навязывать при помощи силы другим социалистическим странам свое понимание социализма получила, как мы знаем, название «доктрина Брежнева». Я считаю, что с тех пор и навсегда это едва ли не самое темное пятно на его репутации.

Мы уже говорили о том, сколь вздорные мифы стали создаваться вокруг роли и участия Брежнева в операциях Отечественной войны. Брежнев не только благожелательно относился к подобного рода мифам, но и поощрял их. Еще в 1966 году предполагалось отметить 60-летие Леонида Ильича присвоением ему звания Героя Социалистического Труда. Был уже подготовлен соответствующий указ за подписью Н. В. Подгорного. Однако вскоре Брежнев дал ясно понять, что он желал бы получить к своему дню рождения звание Героя Советского Союза. Пришлось срочно переделывать все подготовленные документы[63].

Эта рано проявившаяся у Брежнева не просто склонность, но страсть к почестям и наградам вызывала у советских людей лишь насмешки и стала темой многочисленных анекдотов. Известно, что в годы Отечественной войны Брежнев был награжден четырьмя орденами и двумя медалями. В послевоенные годы Брежнев был награжден орденом Ленина. За десять лет хрущевского руководства на груди Леонида Ильича прибавились еще два ордена Ленина, Звезда Героя Социалистического Труда и орден Отечественной войны 1-й степени. Он имел наград не больше и не меньше, чем остальные члены Президиума ЦК КПСС. Однако после того как сам Брежнев оказался во главе партии и государства, награды стали присваиваться ему все чаще и чаще, а потом и вовсе посыпались как из рога изобилия. К концу жизни Брежнев имел орденов и медалей больше, чем Сталин и Хрущев вместе взятые. При этом он страстно желал получать именно боевые награды. Он стал не только четырежды Героем Советского Союза, но и кавалером ордена «Победа», который по своему статусу может вручаться только полководцам и военачальникам, и только за крупные победы в масштабах фронта или группы фронтов. Как известно, наиболее крупным и талантливым полководцем Отечественной войны был Г. К. Жуков. После войны Сталин отодвинул Жукова на вторые роли, чтобы слава великого полководца не мешала все возраставшему культу личности самого Сталина. Н. С. Хрущев вернул Жукова в Москву, но в 1957 году отправил его на пенсию, явно опасаясь громадного авторитета этого маршала. По той же причине и Брежнев не спешил воздавать должное Жукову. Леонид Ильич явно завидовал воинской славе опального маршала. Даже мемуары Жукова вышли в свет в 1969 году только после того, как многие фразы, абзацы и целые разделы из этих мемуаров были исключены, а в текст было вписано несколько фраз, свидетельствующих якобы о большом уважении Жукова «к боевому опыту и знаниям» «полковника Брежнева». В воспоминаниях о Г. К. Жукове редактор и друг его семьи А. Д. Миркина писала: