Дорога - Александра Маринина

– Да ничего особенного, – пожал плечами Родислав. – Ребятам «на земле» на самого Чурбанова плевать, почти никто из них лично его не знал, но тут важна тенденция. Сначала Щелокова, личного друга Брежнева, сняли, уголовное дело против него возбудили, теперь зятя арестовали, никто не понимает, что будет дальше. Начинается новая эпоха, но неизвестно, это будет эпоха репрессий или позитивных изменений. А вы сами как думаете?

– Родька, ну ты сам подумай, какие могут быть позитивные перемены? То есть тенденция к переменам очевидна, но добра от них ждать не приходится. Ведь ты посмотри, что происходит: на Пленуме ЦК Ельцин выступает с критикой в адрес Горбачева и Лигачева. Виданное ли это дело, чтобы первый секретарь Московского горкома партии открыто выступал против Генсека? Конечно, месяца не прошло – и его сняли на Пленуме горкома. Но как сняли! Тексты выступлений держат в секрете, кто что говорил – неизвестно, по стране ходят слухи, что Горбачев пообещал Ельцину не допускать его до политики, люди читают стенограмму Пленума в самиздатовских списках и строят догадки на пустом месте. Ты сам-то читал?

– Нет, – соврал Родислав, который эту самую самиздатовскую стенограмму, разумеется, прочел.

– Вот и я не читал. Хотя я член партии с тридцать девятого года, то есть почти пятьдесят лет. Мне даже представить трудно, как это так может быть: мне, генерал-лейтенанту, члену партии с полувековым стажем, недоступна стенограмма выступления первого секретаря горкома. Раньше такого быть не могло. И раскола партии быть не могло. А теперь, видите ли, с одной стороны Горбачев с Лигачевым, с другой – Ельцин с Яковлевым. Оппозиция, понимаешь ли. И широкие слои населения ее поддерживают. То есть что получается? Население поддерживает тех, кто идет против Горбачева, который начал перестройку и сделал возможным раскол в партии, то есть дал свободу. А народ этой свободой вот так своеобразно и неблагодарно воспользовался. Нет, Родька, ни к чему хорошему это не приведет. Сначала раскол в партии, потом раскол государства.

– Ну что ты, папа, – вмешалась Люба, – о каком расколе государства ты говоришь? Ты что имеешь в виду? Отделение союзных республик? Этого никогда не произойдет. Уж поверь мне как экономисту. Экономики республик так тесно завязаны одна на другую, что отделение приведет к полному коллапсу. Никто в здравом уме на это не пойдет. У нас же есть регионы, которые совсем или почти совсем ничего не производят и полностью дотируются из центра, на что они жить-то будут, если отделятся?

– А они об том и думать не станут, – отрезал Головин. – Они за свободой погонятся, за суверенитетом. Вот посмотришь. Свобода, дочка, – это страшный наркотик, кто его попробовал, у того полностью мозги отшибает, он уже ни о чем думать не может, кроме свободы, ни о деньгах, ни о рабочих местах для народа, ни о хлебе насущном. Только о свободе и независимости. В мировой практике примеров – сотни. Местная власть хочет независимости от вышестоящей власти, а на деле получается, что это оборачивается независимостью власти от собственного народа и его нужд. И если мы будем идти тем путем, которым сейчас идем, то обязательно к этому придем, это я вам точно говорю.

– Николай Дмитриевич, ну что ж вы так мрачно на жизнь смотрите? – рассмеялся Родислав. – Сейчас дан толчок развитию экономики в новом направлении, поощряется творческая инициатива, самостоятельность, кооперативы создаются, чтобы обеспечить население товарами и услугами, разве это плохо? Теперь хоть модную одежду можно купить, не то что раньше. А в кооперативных кафе кормят очень вкусно. Хотя, конечно, дороговато. Ну что ж, люди получают деньги за свой труд. У тебя вкуснее и продукты лучше – к тебе придут посетители, и ты больше заработаешь, чем тот, у кого повар – прохиндей. Все по-честному. Ты сшил платье более старательно, у тебя закройщик и швея лучше, ты денег на хорошую ткань не пожалел – у тебя купят, а у твоего соседа-халтурщика – нет, то есть ты заработаешь, а он останется в пролете. Тоже справедливо. Что вас так пугает?

– Да не шмотки меня пугают и не кооперативные шашлычные, черт бы с ними, пусть будут, если они людей одевают и кормят. Меня другое волнует: чтобы открыть собственный цех или кафе, нужны деньги. Откуда они взялись? Ведь ты посмотри, по всей стране кооперативы растут как грибы после дождя. Это что, у нас население всю жизнь деньги в кубышку складывало? Да ничего подобного! Это левые деньги вылезли, те, которые у подпольных цеховиков скопились. Раньше их светить нельзя было, а теперь – пожалуйста. Какой-нибудь подпольный миллионер откроет кафе, в котором за месяц два посетителя будет, напишет в налоговой декларации, что у него пообедали полторы тысячи человек, налог заплатит, вытащит свои теневые денежки на свет божий, скажет, что это его выручка, сдаст их в банк как доход – и все, деньги теперь чистые, ими можно гордиться как честно заработанными и открыто тратить. Вот что плохо. Честные работяги, которые у себя на дому будут по три блузки в месяц шить, много не заработают, а вот те, кто и раньше был богатым, станут еще богаче, только теперь смогут этим богатством кичиться. Немного времени пройдет – и они еще всеми нами командовать станут.

– Это почему же? – заинтересовался Родислав.

– Да потому, сынок, что там, где начинается резкое материальное расслоение, сразу же начинается сумасшедшая коррупция. Когда все зарабатывают одинаково, взятки дают гораздо реже. Ты получаешь сто двадцать рублей, я – сто тридцать. Ну сколько ты можешь мне отстегнуть, чтобы самому с голоду ноги не протянуть? Ну десятку, ну двадцать рублей. Так я еще хорошенько подумаю, стоит ли мне ради твоей десятки работой и свободой рисковать. А вот если ты получаешь тысячу, а я по-прежнему свои сто тридцать имею, то ты меня можешь соблазнить суммой в двести-триста целковых, а то и все пятьсот на лапу сунуть. И я не устою, потому что соблазн уж больно велик. Человек слаб и подвержен соблазну, это старая истина. А коррупция – она же как ржавчина, как плесень, распространяется во все стороны. Сначала начнут давать тем, кто выдает разрешения на индивидуальную трудовую деятельность, на открытие кооперативов или совместных предприятий, потом тем, кто это все контролирует и собирает налоги. Следом за ними спохватятся все остальные – как это, одним дают взятки и они как сыр в масле катаются, а мы так и живем на одну зарплату? И начнут придумывать такие правила, чтобы населению жилось все труднее и труднее и чтобы это население только и искало возможности, кому бы сунуть, чтобы жизнь свою облегчить. Ну а дальше и правоохранительная система подключится, в ней тоже живые люди работают, и чувство зависти им не чуждо. Им тоже не захочется со стороны смотреть, как другие государственные служащие богатеют не по дням, а по часам. Начнется возбуждение и прекращение уголовных дел за взятки или еще что-нибудь придумают. Кроме того, Родька, ты забыл о преступном мире. Уголовнички-то никуда не делись. Более того, многие из них в прежние времена были тесно связаны с теневиками. Сейчас они наружу головы повысовывали, вместе со своими дружками – подпольными миллионерами в дело вошли и принесли в это дело свою уголовную субкультуру. У них это называется «понятиями». Слыхал такое слово?

Родислав молча кивнул, сдержав улыбку. Николай Дмитриевич периодически забывал о том, где служит его зять, и пытался разговаривать с ним как с обывателем, несведущим в милицейской тематике. И в то же время Родислав не мог в очередной раз не отдать должное остроте ума и дару предвидения своего тестя. Почти все, о чем говорил сейчас Головин, было написано в аналитических материалах, подготовленных в недрах Штаба МВД. Но именно «почти», потому что обладающий огромным опытом генерал мыслил шире и видел глубже. Кроме того, он никого не боялся даже тогда, когда был заместителем министра, а уж теперь-то тем более, и о грядущем размахе коррупции в правоохранительных органах рассуждал, ни на кого не оглядываясь, тогда как сидящие в научных подразделениях и в Штабе аналитики делать подобные прогнозы не осмеливались. А может быть, им это и в голову не приходило. И насчет привнесения уголовной субкультуры в частный бизнес они тоже не додумались. «Надо будет подсказать ребятам», – мелькнуло в голове у Родислава.

– Папа, но ведь у экономики есть собственные законы, – заметила Люба. – Она живет именно по этим законам, а не по «понятиям». И по-другому жить она просто не может. Каким образом твои «понятия» могут отменить законы свободной конкуренции?

– Каким образом? – насмешливо переспросил генерал. – Да самым простым: кулаком и пистолетом. Стоят рядом два кафе, в одном вкуснее и дешевле, в другом хуже и дороже. По твоим, дочка, законам первое кафе должно процветать, а второе – вскорости прогореть. Ведь так?

– Конечно, – убежденно произнесла Люба.

– А вот и нет. Хозяин второго кафе наймет уголовников или своих знакомых попросит, они придут в первое кафе, все там разгромят, хозяину морду набьют и скажут, что, если он свою лавочку не прикроет и не уберется с этой улицы, они его подожгут или убьют. Первое кафе закрывается, второе остается. Вот тебе и вся экономика. Я же тебе не зря сказал, что кооперативы – это отмывание теневых денег, а теневые деньги всегда были связаны с уголовниками.