Дорога - Александра Маринина

– Так вы что, не ругаетесь? – изумилась Лариса.

– Конечно, нет. Наоборот, я радуюсь, что у тебя есть собственные желания и ты стараешься идти собственным путем. Так чем я могу тебе помочь?

– Скажите бабке, чтобы отстала.

– Скажу, – со смехом пообещала Люба. – Правда, я не уверена, что это поможет, но я постараюсь, чтобы она меня поняла. Что еще?

– А к вам на завод поможете устроиться?

– К нам на завод? Кем?

– Да кем угодно. Разнорабочей какой-нибудь. Мыть, убирать, подать, принести. Я же ничего не умею. Но я научусь, честное слово.

– Хорошо, это я могу. Завтра я поговорю в отделе кадров, узнаю, есть ли у нас вакансии, и вечером тебе скажу. Чем еще тебе помочь?

– Спасибо, – твердо ответила Лариса, – больше ничего не нужно. Дальше я сама. Я справлюсь, вот увидите.

После этого разговора Люба подумала о том, как быстро, буквально в один момент, повзрослела эта девочка, которую она привыкла считать малышкой. Но о причинах таких перемен не задумалась – не до того ей было.

– Надо обязательно помочь Ларисе, – говорила она Родиславу. – Вот ведь молодец девчонка, я, честно сказать, не ожидала от нее такой самостоятельности. Надо же, отказалась от репетиторов, от общеобразовательной школы, решила сама зарабатывать. Как ты думаешь, куда бы ее устроить, чтобы работа была не совсем уж черной и чтобы была хоть какая-то перспектива? Может, с Аэллой поговорить?

– Можно, но я не думаю, что Ларисе это подойдет. Что Аэлла ей предложит? Санитаркой в стационаре. Чтобы там говорить о перспективах, Ларисе нужно будет поступать в мединститут или хотя бы в медучилище, сдавать химию и биологию, а этого она точно не потянет. У нее хоть одна четверка когда-нибудь по какому-нибудь предмету была?

– Ну, ты это зря, – возразила с улыбкой Люба. – У нее благодаря репетиторам за девятый класс четверки по русскому и литературе, а по черчению в седьмом классе даже пятерка была и свидетельство чертежника, правда, самого низкого уровня, но с правом работы. Лариса очень хорошо чертила, красиво, аккуратно, чертежный шрифт у нее был – заглядение, буковка к буковке, лучше, чем в учебнике. И пространственное воображение хорошее.

– Да? – обрадовался Родислав. – Тогда имеет смысл поговорить с Андрюхой Бегорским, пусть пристроит ее чертежницей в своей конторе. Он же все-таки главный инженер, у него есть возможности. А что? Это идея! И работа чистая, и перспективы образования и профессионального роста есть. Лариса будет постепенно повышать категорию, а там, глядишь, и до техникума дело дойдет. И Андрюха за ней присмотрит, и нам с тобой спокойнее. Он и насчет премиальных или прогрессивок будет начеку, не даст девчонку в обиду.

На следующий же день Родислав позвонил Бегорскому и попросил помочь молоденькой соседке, у которой так трагично сложилась судьба и которую они с Любой все последние годы опекают. Андрей пообещал помочь, и уже через две недели Лариса Ревенко приступила к работе чертежника в конструкторском бюро завода, где главным инженером был Андрей Сергеевич Бегорский.

– Только предупреди свою девочку, что с дисциплиной у меня строго, – сказал Андрей Родиславу. – Никаких немотивированных отлучек с рабочего места быть не может. И пусть не вздумает отпрашиваться и врать, что у нее болит зуб и ей надо к стоматологу. Я все равно проверю, не посмотрю на то, что она – твоя протеже, я проверяю всех и во всем, именно поэтому мое подразделение работает как часы, без сбоев и без нарушения графиков. И если поймаю Ларису на вранье – выгоню сей же час, рука не дрогнет, несмотря на все ее трагические обстоятельства. Я могу смириться с глупостью или с ошибкой, но вранья я не терплю ни в каком виде.

Родислав провел с Ларисой воспитательную беседу, объяснил, что работа у Бегорского – это ее шанс сделать карьеру и другого такого шанса с ее знаниями больше не будет, поэтому надо быть старательной, аккуратной, дисциплинированной и честной. Характер у ее будущего начальника тяжелый, бескомпромиссный, и Ларисе лучше не рисковать. Девочка кивнула, поблагодарила и заверила Родислава, что все поняла и ему за нее стыдно не будет.

К чести Ларисы надо заметить, что она действительно очень старалась, по крайней мере в работе, и хотя с учебой в вечерней школе дело не особенно ладилось, у Бегорского к новенькой чертежнице пока претензий не было.

Прошла осень, отпраздновали Новый 1987 год, получили от Ларисы скромные подарки, купленные на честно заработанные деньги, от Николая приходили вполне оптимистичные письма, одним словом, жизнь стала успокаиваться и даже как будто налаживаться. Конечно, в этой жизни по-прежнему были Лиза и ее дети, но к наличию второй семьи и Родислав, и Люба как-то вроде бы и привыкли, и перестали воспринимать ее как катастрофу. Отдаваемые Лизе сто рублей проделывали в бюджете ощутимую брешь, но и это стало привычным и поэтому менее заметным.

И Люба, и Родислав Романовы искренне считали, что у них все очень хорошо.

Молодой мужчина в модных джинсах-«пирамидах» и блузоне на кнопках сидел со скучающим видом во дворе дома, где жили Романовы. Иногда он вставал и подходил к застекленному стенду, на котором висела газета «Московские новости», читал несколько минут, стараясь при этом стоять так, чтобы видеть ведущую во двор с улицы арку, и возвращался на свою скамейку. Глаза его зорко цеплялись за каждого проходящего мимо, при этом на мужчин он смотрел настороженно, а на представительниц прекрасного пола – с нескрываемым удовольствием. Его радовало, что в одежде женщин появились новые краски, ему нравились розовые, голубые и желтые платья, которые шились в недавно разрешенных и быстро множащихся кооперативных ателье. Он хорошо помнил, как раньше, точно так же часами просиживая на скамейке и наблюдая, он никогда не мог с уверенностью сказать, проходил мимо него какой-то человек или нет, – до того все были одинаково и безлико одеты, до того монотонными были цвета платьев, курток и свитеров, до того однообразным был их покрой. Теперь – другое дело, и вот эту девушку в бледно-зеленой кофточке и брюках-«бананах» он уже не забудет и ни с кем не перепутает. Симпатичная девушка, жаль, что у него нет времени ею заняться.

Настороженность же наблюдателя по отношению к мужчинам объяснялась тем, что в этом районе с недавних пор объявился сексуальный психопат, подкарауливающий девочек-подростков и совершающий с ними в лифте развратные действия. На него в местной милиции лежало уже девять заявлений, а поймать пока никак не могли. Наблюдателя это очень беспокоило. Информацию держали в секрете от населения, так было принято в те времена, но у мужчины в джинсах и блузоне давно уже сложились добрые и вполне доверительные отношения с заместителем начальника районного управления внутренних дел. Этот начальник курировал оперативно-розыскную деятельность и по дружбе не только рассказал о маньяке, но даже сообщил мужчине приметы предполагаемого преступника.

Мужчина зевнул и на несколько секунд устало прикрыл глаза. Он не выспался, накануне смотрел свою любимую передачу «До и после полуночи», поздно лег, а поднялся в половине шестого и в семь утра уже находился на своем посту – сидел на скрытой в кустах скамейке во дворе дома Романовых. Он не беспокоился о том, что его запомнят или обратят на него внимание, он не делал ничего плохого, просто сидел и смотрел. Правда, иногда, примерно раз в два часа, он уходил минут на двадцать, сидел в машине, припаркованной в соседнем дворе, и возвращался на скамейку полностью преображенным. Узнать его было совершенно невозможно. С утра у него был вид типичного «металлиста» с длинными волосами, в кожаной куртке с «шипами» и с проклепанными напульсниками, в полдень он был в белоснежной водолазке и кожаном пиджаке – эдакий преуспевающий директор какого-нибудь совместного предприятия, а сейчас выглядел обыкновенным модно одетым молодым мужчиной, не обремененным государственной службой.

Лелю Романову мужчина заметил сразу же, едва та показалась из-под ведущей с улицы арки. Мужчина невольно улыбнулся, девочка нравилась ему всегда сосредоточенным выражением нежного личика и необыкновенно серьезными темно-серыми глазами. Даже когда она шла с подружками и оживленно болтала, во всем ее облике проступало нечто печальное и не по-детски тихое. «Хотя не такая уж она маленькая, – подумал про себя мужчина-наблюдатель. – Ей уже почти пятнадцать лет. Слишком высокая для своего возраста, но такая хрупкая и тихая, что выглядит младше. Забавный парадокс…» Он не успел сформулировать суть парадокса и резко вскочил со скамейки: позади Лели, в нескольких шагах от нее, двигался мужчина, поразительно соответствующий словесному портрету маньяка – растлителя несовершеннолетних. Невысокий, худой, чуть сутуловатый, с впавшими щеками и прилизанными волосами, в свободном, наглухо застегнутом плаще, с засунутыми в карманы руками, он шел за девочкой, глядя себе под ноги. Со стороны могло бы показаться, что это обыкновенный человек, идущий по своим делам и о чем-то напряженно думающий, но мужчина-наблюдатель точно знал, что это не так.